Двенадцать лет спустя: шли годы, смеркалось

…Села я работать над новым изданием, «улучшенным и дополненным», перечитала свои же слова столетней давности – и оставила все как есть. Кроме одного пустяка: в старом тексте «феминистская мифология» чем-то там обладала в настоящем времени, а оно прошло. На полном серьезе поговаривают с разной высоты трибун, что домашнего насилия не существует, то есть и не насилие оно вовсе, что многоженство пора узаконить, а за сокрытие факта беременности установить уголовную ответственность. Старых жен отправляют в отставку, не опускаясь до объяснений. Один журнал, претендующий на элитарную интеллектуальную изюминку, спрашивает меня недавно (спрашивает, между прочим, как автора этой книги, по-ихнему – эксперта): почему, ну почему наши женщины так агрессивны? Ах ты батюшки, вот ведь загадка какая! Агрессивно у нас все: перебранки в Сети, дорожное движение, ремонтные работы «по высочайшему повелению», новогодние елки, больше напоминающие ракеты «земля – воздух»… да и сам воздух, которым мы дышим. Жутким летом 2010 года это всего лишь материализовалось. Гарью, пожаром, бедой разило тогда от одежды и волос, чем бы ты ни обматывалась и где бы ни скрывалась, а тут как раз и наклеечки на сигаретных пачках появились: «Курение убивает». То есть, как и заведено, сами виноваты.

Мы живем в мире, где очень принято перебрасываться обвинениями почем зря. Может, и к лучшему, что так называемая гендерная тематика так и не стала предметом «всенародного обсуждения» ни в лихие девяностые, ни в мутные нулевые, ни когда пришли взрывоопасные десятые. Скандал, бессмысленный и беспощадный, разгорается у нас вообще по любому поводу и мгновенно, а в гендерной тематике к услугам обвинителей обоего пола такие пороховые погреба, что любо-дорого. Этот жанр общения, как и во времена старого доброго скандала в коммуналке, ни концов, ни причин, ни поиска выхода не предполагает. Да их и не знает уже никто.

«Нет уж, я вам скажу!» – «Нет, это я вам скажу!» – «Нечего тут!» – «Встала и стоит!» – «От такого слышу!» – далее везде, это если без откровенного криминала и рукоприкладства.

В Сети другой словарь, но та же интонация – однако, традиция.

Роли и голоса можно раздать и произвольно: от перестановки мест слагаемых «это» не меняется. Любой автор, рискнувший высказаться на тему гендерных различий не агрессивно, а как-либо еще, схлопочет по шее и будет сам виноват: а нечего!

Косвенно и совсем чуть-чуть, но и мне досталось. Когда отрывки из этой книги еще до ее выхода разместили на одном «дамском» сайте, возмущению дам не было предела, а мне дали много хороших советов: нарастить акриловые ногти, завести молодого любовника, попить ксанакс, брать пример с Аллы Пугачевой – и все пройдет! В связи с этим крошечным, но скандалом посещаемость сайта возросла, я получила пищу для размышлений и этот, как его, пиар – так что мы были в расчете. Гневная отповедь была ответом на высказанное автором соображение, что так называемый средний возраст – сложное время со сложным же соотношением утрат и обретений, что мужчины и женщины переживают его по-разному и что для женщины забота о себе не ограничивается сменой крема для лица, а требует поиска новых смыслов и жизненных задач. А если бы я обнаглела настолько, что заговорила бы о старости, наилучшем из возможных «последних действий» жизненной драмы? Или о том, какие демоны могут скрываться за милой дамской склонностью к неконтролируемым тратам? Или об эмоциональной зависимости с полным растворением в объекте оной? Ох, куда бы меня послали со всеми этими бестактностями!

С тех пор прошло пятнадцать лет. В поле массовой культуры высказывания по поводу как собственного, так и противоположного пола становились все злее, уже и лексика шла в ход вполне коммунальная – тут вам и «стервы», и «козлы», и «самки». Ну и пусть бы массовая культура занималась любимым делом – она же всегда оперирует клише и обращается к примитивным потребностям, дело ее такое. Просто у нас такие клише и такие потребности, так мы живем. Что-то, однако, настораживало в силе и окраске раздраженных выкриков – а главное, в том, что скрыто в их тени.

«Настольная книга Стервы», «Мужчины: пособие по применению, эксплуатации и уходу»… Ах так? Ну, держитесь! Вот вам: «Чем больше женщин в парламенте, тем больше сисько-страдательных законов он принимает. Увеличивается нагрузка на бюджет, и растут налоги». – «Природе в равной степени милы и нужны все ее творения – и жестокие животные-мужчины, и покорные твари-женщины, и нет ничего унизительного в этом распределении ролей, если каждый (и каждая) полюбит жизнь как таковую, осознав свое место в ней». – Ой, испугал! Место он мне мое указывать будет! – «Мужчины как туалеты: либо занят, либо говно». Et cetera, et cetera…

Когда человек, будь то мужчина или женщина, говорит (пишет) на повышенных тонах, категорично, в приливе праведного возмущения, есть в этом громадный психологический бонус, он же вторичная выгода. Можно не слышать не только другого – того самого, от которого все зло, – но и себя. А уж если орать начинают сразу несколько голосов, то потом, как и после реального скандала, невозможно вспомнить, что же, собственно, произошло, – и вдумываться никто не станет. Пол говорящего и направленность его (ее) возмущения – не главное; важно лишь, чтобы это кого-нибудь задело, а кто-нибудь с нескрываемым восторгом счел, что «так им и надо!».

Книжки «про Стерву» и прочее в этом роде лежало в разделах «Психология общения, межличностная коммуникация», «Дом, быт, досуг» и даже «Эзотерика, религия, мистика». А куда их, спрашивается, определить?

Все это, конечно, очень весело и дает относительно безопасный выход бессильной ярости, страху, отчаянию и горечи, которых, разумеется, как бы и нет. Ядовитое шипение и прямые оскорбления выполняют важную задачу: и снова здравствуйте, у нас опять во всем виноват другой – тем, что у него (нее) все не так, как у людей (у нас). «Проклятые вопросы, как дым от папиросы, рассеялись во мгле. Пришла проблема пола, румяная фефела…» – это стихотворение Саши Черного называется «Песня о поле», в 1908 году обсуждать «проблему пола» было модно и весьма ново, а «проклятые вопросы» – трудно, а порой и небезопасно. Вот и мы так и не научились говорить публично – по крайней мере, о пресловутых гендерных различиях – по-человечески, без яда и обесценивания «другого». И, похоже, шанс научиться в очередной раз упущен. Ведь не так важно, кого и в чем обвиняют, – система координат знакома и так же безысходна, как драматургия скандала за стеной. Собственно, единственный вопрос в ее унылых пределах – это вопрос «кто кого?». Выбор тоже прост: или ты агрессор, или жертва. Жертва же должна быть «сама виновата», тогда агрессор прав. Такие дела.

Начитавшись всего этого ужаса, начинаешь испытывать острое желание услышать человеческий голос, баритон или меццо-сопрано, но голос, а не визг. Да вот, например… Дело было так: в том же 1908 году собрался Первый Всероссийский женский съезд – понятно, что политических интриг и идейных дискуссий было там немало, но было все же и что-то кроме этого. Посмотрите, на общей фотографии они еще с длинными волосами, которые обрежут скоро, совсем скоро… (И не в знак какого-то там протеста, просто будет война, а потом революция, разруха, голод, еще война: как мыть, где сушить эти длинные волосы?)

И вот что об этом съезде по горячим следам написал философ Розанов Василий Васильевич:

«Забытые другими заговорили о себе! Вот сущность этого движения, содержащего в себе огромные обещания, огромные надежды. Это в смысле человеколюбия, в смысле улучшения положения целой половины рода человеческого /…/ Как и под всем важным и сильным, и здесь под движением лежит боль, страдание, мука».

(«Русское Слово», 1908, 17 декабря, № 292)

Вот и отдышались. Можно ведь и такое встретить в той же Сети. Милый читатель, давно ли вы в последний раз видели слово «человеколюбие» в прямом его словарном значении, без иронии и стеба? И что сталось с огромными обещаниями и надеждами через сто лет? Нравится нам это или нет, ответ известен. Но какие в этой статье рассуждения о понятии «дама», а какой неожиданный взгляд на европейскую духовную культуру, на русскую жизнь того времени! Мало ли что пишут на заборах – есть же библиотеки!

Зачем рыться в помойке захудалого книжного развала наших дней, ворошить всю эту позорную кунсткамеру? Да чтобы не забывать, на каком «радиационном фоне» живешь и работаешь. И какое знаковое поле пересекают каждый день участницы твоих психологических групп – не в скафандрах же они ходят. Некоторые тексты, оркеструющие «женскую тему», располагаются в пространстве психологической, психоаналитической, психотерапевтической литературы. То есть с некоторой натяжкой можно сказать, что мы с автором приведенного ниже отрывка – коллеги. Однако…

«Если мужчина самоутверждается за счет удовлетворенного честолюбия, властолюбия или, на худой конец, тщеславия – сугубо человеческих, надприродных влечений, то женщина – за счет материнства или успешной эксплуатации мужского влечения к ней – проституции в тех или иных ее формах.

Женщина, если называть вещи своими именами, воспринимает внешний мир и осуществляет общение с ним прежде всего через свою промежность».

(Гитин В. Г. Эта покорная тварь – женщина. М.: ООО «Издательство АСТ», 2003)

Вот и объяснили читателям, что на самом деле представляют из себя мужчины, женщины и психоанализ. Последний, может, и не хотел бы участвовать в дискуссии такого уровня, но его (психоанализ) употребили, не спрашивая согласия. И выходит, что это от его имени одна навек оказалась «покорной тварью», а другой – «жестоким животным».

Между прочим, читают это все преимущественно женщины, поскольку они вообще больше читают психологической литературы. Молча закрывают «научно-популярное издание», еще раз напомнившее, что проявлять неуместный интерес к гендерным различиям и задавать вопросы о себе самих не стоит, а то ведь ответят. И уж раз «психология и психотерапия» дают такие ответы…

Как-то незаметно вокруг оказалось разлито море исчерпывающих обобщений и рецептов, предлагающих лишних вопросов не задавать, а «осознать свое истинное место в этом мире». Для своей же пользы.

Простые ответы волшебным образом снимают все ненужные вопросы – хоть про умонастроения в обществе, хоть про экзистенциальное одиночество, хоть про уровень объявленного нормальным насилия. Тем самым не случается паузы, в которой могут возникнуть простые, но тревожащие мысли (разумеется, о себе самих)

Что я на самом деле почувствую, если позволю себе «остановиться, оглянуться»? Как избыток гнева, направленный на людей противоположного пола, связан с моим собственным опытом, особенно опытом мучительным, ранящим? И так далее, как это случается порой в психотерапии. Но до такого углубления в «свое» дойти не должно – виноватых может не остаться, а они нужны.

Поэтому ответы должны быть простыми и громкими. И все громче, громче, чтобы ничего другого не услышать и не задуматься. Потому что если перестать обвинять и обесценивать другого, можно что-нибудь ненароком узнать о себе – не обязательно ужасное, но, возможно, требующее пересмотра убеждений или расставания с иллюзиями, и ведь никто не обещал, что после этого жить станет лучше, жить станет веселей. А к «другому» – не своему, не такому, как ты – сегодня положено относиться как к объекту.

Вот потому в последнее десятилетие столько стало тренингов, на которых учат делать что-то, «чтобы они…». К примеру, правильно покачивать бедрами и смотреть снизу вверх (Ж), соблазнить любую приглянувшуюся девушку (М) или «получить от них все, чего ты заслуживаешь» (М? Ж?) Если «другой» – объект, средство удовлетворения потребности, игрушка, то его/ее нужно правильно использовать, а в случае поломки или обнаружения непривлекательных свойств утилизировать. Для всего этого и следует понимать «их» психологию – ровно столько, сколько надо, чтобы убедиться, что батарейки еще не сели.

Популярные женские руководства с психологическим уклоном подсказывают, как выгоднее использовать стереотипы массового сознания – и тем самым служат вторичному внедрению тех же стереотипов. Мачехины дочки в «Василисе Прекрасной» отказались идти за светом к Бабе-Яге, потому что им было «и от булавок светло», и в этом свете все совершенно ясно: стервы-карьеристки обсуждают тактику ближнего боя, незамужние бедняжки слезно жалуются на жизнь, домохозяйки ругают мужей, остается только выбрать роль в этом кукольном театре. «Поиск себя» или «саморазвитие» стали такой же принадлежностью образа жизни, как свежевыжатые соки и диеты. Психотерапевтические верования, угодив в этот контекст, обращаются в свою противоположность, а слова опошляются быстрее, чем произносятся. Кто-то знает, что для тебя лучше. Делай, как говорят, и все будет хорошо. Худеем правильно. Как выйти замуж. Рисуем лошадь. Повышаем самооценку. Потому что ты достойна этого.

Все это доступно, как джин-тоник очаковского производства и прочие товары народного потребления, да и продается примерно там же – в интернете и бетонных трубах подземных переходов, ведущих к спуску в метро. Лежит себе рядышком с «Возвращением Бешеного», сборником кроссвордов и «Рублевской кухней» – в общем, правильно лежит. Народ потребляет «по интересам». По заплеванному жвачкой асфальту похаживает осанистый охранник, побираются старушенции, веет приторными лилиями из ближайшего цветочного рая, приличного вида барышни допивают из горла и разглядывают заколки со стразами, берет за душу гитарными переборами блатной шансон, заливаются мобильники… «Огляди на Казанском иль Курском вокзале московские пряные прелести – эту пьянь, этот стыд, этот смрад огляди с подобающим ужасом… А теперь посмотри на меня: я гибка, как лазутчица; краснобайство мое позади, – я молчу, как разведчица…»

Читательский отклик на «Веретено Василисы» оказался таким тихим, что сомневаешься в слове «отклик», но он был. Те, благодаря кому и для кого когда-то писалась эта книга, продолжают свое путешествие. То самое, которое предпринимается всегда в одиночку и в котором никто не обещал ни решения всех проблем, ни скорого практического результата, ни простых инструкций типа «полюби себя». И только написав книгу, я увидела, как нас много. Поразительным оказалось странное сходство в реакции совершенно разных женщин, знакомых и незнакомых, в других ситуациях явно не лезущих за словом в карман.

Удивила и поначалу даже озадачила строгость и почти безмолвие, идущее явно не от немоты: «Я прочитала “Василису”. Спасибо», – короткий серьезный взгляд, иногда скупой жест или прикосновение – и все.

Как будто разговор уже состоялся, а теперь – нам пора. Как будто встретились в толпе члены тайного ордена или рядовые, воевавшие на одном фронте. Ничего не нужно объяснять: свои и так понимают, чужим ни к чему. Немногие же читатели-мужчины, тоже очень разные, тогда же удивили тем, что прямо, по-мужски, признавались: плакали. Я не знаю, о ком – маме, сестре или нерожденной дочери. Не о себе, но и о себе тоже, о нашей общей боли. Мужики, спасибо – и за то, что читали (а я знаю, на каких страницах особенно хотелось бросить), и за то, что сказали. Мне очень важно это помнить, и я помню.

Трезвый взгляд на жизнь не чужд печали и именно поэтому допускает – даже предполагает – и улыбку. Я, конечно, не стремилась огорчить тех, кому книга показалась мрачной, но притом и не удивлена, что они рассердились. Ну, дело добровольное. Книга, к счастью, в отличие от всего того, что изливается с плазменных панно и из динамиков, – субстанция управляемая. Захотел – открыл, захотел – закрыл, забыл, забил: «каждый выбирает по себе».

В шуме никому уже не интересного вялотекущего скандала тихих голосов не различить, но они есть. Я знаю, почему их почти не слышно. Silentum, ибо «своим голосом и о том, что важно для меня» имеет смысл говорить не везде, не со всеми – и далеко не всегда.

Эта неотделанная, «неформатная» и искренняя речь делает человека, его или ее, в чем-то более одиноким и уязвимым, чем нерассуждающий потребитель «культурных консервов». Необходимость собственного – всегда нелегкого и всегда в одиночку – путешествия в темный лес, к трудным заданиям Бабы-Яги, мимо загадочных всадников и назад, в свою жизнь, лишь оформлена образами «женской сказки».

Просто так уж сложилось у нас, что женщинам оказалось и важнее, и, возможно, в чем-то легче эту необходимость признать. А я за прошедшие с выхода первой «Василисы» двенадцать лет благодаря им увидела, услышала и поняла кое-что, чего не знала тогда, – и готова рассказать несколько новых историй. Потому и взялась перелицевать и обновить старую и любимую свою книжку.

Напомню тем, кто эту сказку подзабыл: у нелюбимой падчерицы после встречи с таинственной и пугающей старухой остается в руках источник яркого – неприятно яркого, убийственно яркого – света, который избавляет от лишнего и особенно от того, что враждебно и на самом деле ни в каком свете не нуждалось. Рукодельница Василиса была послушной дочерью своего почтенного отца, делала что сказали, притом делала хорошо. Даже неся домой опасный дар, она всего лишь исполняла мачехин наказ. Но со светом, как оказалось, шутки плохи. Впрочем, не будем забегать вперед…

Пока я тут болтала, похоже, мы пришли. «Хорошо, – сказала Баба-Яга, – знаю я их, поживи ты наперед да поработай у меня, тогда и дам тебе огня, а коли нет, так я тебя съем! – Потом обратилась к воротам и вскрикнула: – Эй, запоры мои крепкие, отомкнитесь, ворота мои широкие, отворитесь!».