Предчувствие скорой битвы разгоняло кровь и заставляло сердце выбивать дробь. Изворск приближался с каждым шагом, и вооруженные мятежники уже стояли перед главными воротами, готовые биться насмерть за свое отступничество. Драгомир ощутил злость. Запал грядущего сражения прогнал все мысли из его головы, оставил там одну-единственную верную – сокрушить предателя и тех, кто с ним заодно. Рука крепче сжала рукоять меча. Он желал увидеть смерть мятежников, их кровь на лезвии своего оружия. Кажется, он даже слышит предвкушающий голос стали, ее желание напиться крови.
Воины у стен города безмолвно говорили об одном – Изворск сдаваться не намерен. Что ж… Волостной князь Горислав сам избрал свой путь, когда возжелал идти против великого князя. Драгомир не допустит потери даже пяди земли, что досталась ему от отца. Собрать воедино горящие междоусобицами земли воедино было непросто. Еще сложнее оказалось держать удар от набегов чужаков. И теперь, когда в Златославии установился столь желанный мир и порядок, Горислав пожелал не только свободы от воли великого князя, да и еще и целую волость забрать себе в придачу. Неслыханная дерзость! Его, пожалуй, не стоит убивать сразу. За подлый мятеж и дерзкую попытку пошатнуть долгожданный мир на землях Златославии Горислав подписал себе приговор на прилюдную казнь.
Войско Драгомира и войско Горислава. Между ними оставалось все меньше и меньше расстояния. Предвкушение славного сражения заискрило, забурлило, запенилось в крови, и Драгомир достал меч из ножен. Сотня шагов между врагами. Пять десятков. Три десятка. Один.
Войска схлестнулись, будто бы два бушующих моря. Звон мечей и хрипы первых убиенных в диком, яростном столкновении. Замах острой стали полоснул по чужому телу, выпуская внутренности. Никакого страха. Только ярость и злость, что ведут его вперед. Драгомир успел закрыться щитом от смертельного выпада. Изловчился, ударил в ответ. Меч легко вошел в плоть.
И снова замах, уйти от встречного выпада, податься вперед, вгоняя сталь под сердце, и рывком вернуть оружие. В первый раз на поле брани Драгомир оказался в двенадцать. Его первое сражение, первая пролитая кровь врага. Сколько лет с тех пор уже минуло… Сколько этих битв случилось в его жизни? Драгомир уже и не считал. Здесь, в Аркаиме – мужчина – воин, и сражения – неотъемлемая часть его жизни.
Драгомир не знал пощады. Его меч словно стал продолжением его самого, повинуясь малейшей мысли великого князя. Драгомир резал, рубил, колол, злословил, когда чужая сталь задевала его самого, и снова резал, рубил и колол. Багровая кровь, стоны и ругань, смертельная песнь мечей, звонкая и пронзительная летели ввысь. Над сражением кружило воронье. Не отвлекаться, не думать, не оступиться о чье-то разрубленное тело, не поскользнуться на выпущенных внутренностях.
Драгомир, соскочив со своего коня, пробирался к воротам Изворска. Звериный рев сотряс пространство, на короткий миг заглушил звуки битвы. Рев небесного полоза… Зверь, чья шкура отливала золотом, поднялся в небо за городскими воротами. Горислав. И тут же полозом обернулся воевода Драгомира, взлетел ввысь. Сожаление укололо князя, да больно так, в самое сердце. Он больше не может летать. Проклятие отняло у него крылья, его небесную ипостась. И все, что ему осталось – тоска и чувство собственной ущербности, которое он силился загнать как можно глубже внутрь души, дабы никому не показывать.
Два огромных небесных полоза остервенело вцепились друг в друга. Их ярость и громогласный рев ударили словно плетью тех, кто на миг застыл внизу, глядя на них. И битва снова закипела. Снова запела сталь мечей, испуганно ржали лошади, снова лезвие рубило и рассекало тела, выпускало кишки, выкалывало глазницы. Драгомир уворачивался и бил, крепче сжимал рукоять, ставшую липкой от крови. Мельком бросил взгляд вверх, где сцепились Белояр с Гориславом. На их шкурах багровели росчерки крови.
Миг – и две огромные туши приблизились к земле. Люди бросились врассыпную. Два огромных зверя покатились по траве, пытаясь уничтожить друг друга. Драгомир вернул в ножны окровавленный меч и обернулся змеем. Земной полоз – так звали эту ипостась в Аркаиме. Изловчиться и обвить тесным, удушающим кольцом предателя Горислава. Еще тесней, так, чтобы хрустнули кости, и беспомощно задрожало его трусливое сердце. Подступиться бы…
Улучив момент, Драгомир опутал тушу Горислава своим змеиным телом. Зверь бился в тесных змеиных кольцах, ставших его тисками, пытался достать зубами и когтями крепкую шкуру змея, но кольца обвивали его все сильней и тесней сжимали, лишая воздуха. Горислав отчаянно бился, а потом замер, захрипел и потерял сознание. Ипостась небесного полоза пропала, и в змеиных кольцах остался человек.
Драгомир ослабил хватку, обернулся снова человеком. Поверженный мятежник и предатель с распростертыми руками лежал на земле. Князь приложил ладонь к груди Горислава. Под ладонью все еще билось живое сердце. Изворские воины, те, что уцелели, узрели поверженного предводителя. Застыли…
– Казнить его прилюдно на главной площади, – приказал Драгомир. – А всех потворников и прихлебателей – в темницу.
– Великий князь, пощади! – раздался чей-то крик за спиной Драгомира, но он не обернулся.
Он шел к воротам Изворска. Битва окончена.
***
Недосказанность. Радосвета чуяла ее всем своим нутром, когда Святослав заехал к ней домой. Он привез ей фрукты, лекарства по рецепту и расспросил до мелочей о том, как она себя ощущает все эти дни. Он силился выглядеть спокойным и невозмутимым, однако, прозорливая Радосвета без труда узрела в его глазах смятение. Он смотрел на нее так, что девице порой хотелось отвести глаза. Что-то было в его взгляде эдакое, что ее начинало смущать. Как никогда за все те лета, что они знали друг друга, Рада ощутила неловкость, и не могла самой себе ее объяснить.
– Ты сказала брату? – спросил Святослав.
Радосвета сразу поняла, о чем он спрашивает. Она стыдилась своего малодушия, и понимала, что поступает неверно. Ведь все равно, горькая правда совсем скоро выйдет наружу, она не сможет скрывать это вечно. Владимиру понадобится время, чтобы принять предстоящую страшную потерю, да только времени этого все меньше и меньше с каждым днем остается.
– Рада, ты понимаешь, что творишь? Нельзя скрывать от родного человека такое! Владимир должен знать!
– Я понимаю! – воскликнула Радосвета сквозь слезы. – Понимаю, а сказать не могу! Мне его так жаль! Родителей похоронил, бабушку, а теперь…
Всхлипнула Радосвета, и не смогла удержать слез. Отвернулась к окну, плечи ее мелко задрожали.
Святослав ощутил, как глухо ноет в груди скорбная тоска и отчаяние. Как скребется она изнутри, оставляя кровавые борозды прямо на сердце.
Он подошел к Радосвете и обнял ее сзади. Порывисто, горячо. Прижал ее к себе, уткнувшись носом в макушку.
– Я прошу тебя, не плачь, Рада. Хочешь, я с ним поговорю?
– Нет, – Радосвета покачала головой. – Не надобно это. Я сама должна сказать. Сегодня же сообщу ему. Хватит уже скрывать неизбежное. Я обещаю, что наберусь смелости и все ему расскажу. Врач я или кто?
Руки Святослава огладили ей плечи. Он молчал, и ведунья ощущала его тяжелое дыхание на своем затылке. Ладони давнего друга вдруг показались ей будто каменными.
Радосвета повернулась к Святославу. Недоуменно воззрилась на него. Его поведение, прикосновения ее смутили.
– Святослав? Что с тобой? – испросила она, и обомлела, когда молодец, которого считала она другом, внезапно прижался губами к ее приоткрытому рту.
Это что же? Поцелуй? Святослав и в самом деле ее целует? Столько мыслей пронеслось за краткий миг в голове Радосветы. Сколько чувств разом вспыхнули в ней! Удивление, недоумение, испуг, стыд и вина. Вина перед Василисой – женой Святослава. Как может он целовать Радосвету? Как может она ему позволять это?
Опомнилась ведунья, изумленная порывом друга, ее руки уперлись в его плечи, и девица отвернулась от поцелуя, слегка оттолкнула мужчину.
– Святослав, ты с ума сошел? Ты что творишь! – на слабых ногах она отошла от него подальше. – Сейчас же объяснись, что это было!
Святослав смотрел на нее безумным взглядом. На дне его глаз плескалось отчаяние.
–Я тебя поцеловал, – еле слышно, медленно молвил он.
– Это и так ясно, что поцеловал! – прикрикнула Радосвета. – Ей все еще не верилось, что Святослав мог сотворить подобное. – Ты что же, играть со мной надумал?
– Я люблю тебя, Рада, – сдавленно промолвил Святослав.
Радосвете показалось, будто земля под ногами исчезла. Этого не может быть!
– Что? – вскрикнула она.
Святослав хранил безмолвие и смотрел на Радосвету тяжелым взглядом.
– Ты с ума сошел! У тебя жена! Вы любите друг друга! Василиса души в тебе не чает! А ты? Тебе должно быть стыдно, Слава!
Мужчина понуро опустил голову. Пожалел он, что поддался минутной слабости. Теперь она точно и на порог дома его не пустит.
В глазах Радосветы полыхали молнии. Она злилась и осуждала его поступок. А признание, брошенное сгоряча, лишь добавило горечи. Зачем он признался, зачем?
– Прости меня, Радосвета. Прости, – промолвил он, и пошел прочь из дома.
Радосвета его не остановила. Без сил она опустилась на стул, пытаясь осознать, что сейчас между ними свершилось. И поняла, что больше ничего не будет промеж ними, как прежде.
***
Три дня минуло с той поры, как был подавлен мятеж Изворска. Теперь, после взятия города, надлежало вернуть здесь старые порядки и самое важное – решить вопрос о посажении нового волостного князя. Драгомиру нужен был верный человек, что не пойдет супротив великого князя. Он знал такого человека. Младший брат его почившего отца. Еще перед отъездом в Изворск Драгомир сообщил письмом Мирославу о своем решении, и он его принял. Они еще потолковали об этом после того, как Мирослав перед походом прибыл в Златоград, а теперь быть или не быть Мирославу волостным князем, надлежало решить на вече в Изворске.
О проекте
О подписке