Горислава повесили на главной площади Изворска в тот же день вместе с его приближенными, кто потворствовал мятежу. Драгомир после совета с дружиной решил, что для пущей уверенности в верности Изворска, стоит взять с оставшихся мужчин города клятву верности, скрепленную колдовством. Нарушение этой клятвы грозило смертью. Такова была цена жизни тех, кого помиловал великий князь, и таких осталось немало. Решением вече Мирослав был принят волостным князем и посажен в Изворске. А дабы еще верней скрепить устоявшийся порядок, новоиспеченный князь предложил воеводе Белояру, как одному из самых приближенных Драгомиру людей, взять в жены младшую дочь Злату.

– Хоть бы взглянуть на дочь твою. Не могу я соглашаться вот так не глядя. Мужчины любят глазами, не так ли? – спросил с усмешкой молодой воевода.

– Коль желаешь смотрины, Белояр, будут тебе смотрины. Златушке моей полгода назад семнадцатое лето минуло. Невеста завидная выросла, – ответил Мирослав. – Ежели великий князь пожелает на обратном пути заехать к моей семье в Заозерскую волость, моя семья сочтет это за честь.

– Заедем, – Драгомир подмигнул воеводе. – Будешь семью забирать в Изворск? – полюбопытствовал он у Мирослава.

– Конечно, заберу. Куда же я без них? Злата к мужу поедет уже с Изворска, – с довольной улыбкой ответил тот.

Отдать любимую дочь замуж за славного воеводу и брата великого князя – такая удача для Мирослава! Лучшей доли для своей Златушки он и не мыслил.

На том и порешили. Мирослав отправил весточку домой о своем посажении и приказ перед отъездом в Изворск принять великого князя с дружиной, да смотрины устроить.

– Ну что, брат, скоро покинешь ряды холостых? – усмехнулся Драгомир, хлопнув Белояра по плечу. – А то еще год-два, и будут тебе на колядках вешать бусы из баранок.

– Коль понравится, так чего бы и не жениться, – ответил воевода. – А то все битвы, да битвы, а дом без хозяйки стоит. Мне матушка часто молвила раньше, да и сейчас в посланиях пишет – без хозяина двор плачет, а без хозяйки – изба.

– Все верно молвит твоя матушка, Белояр. Недаром еще предки наши молвили, что с доброй женой горе – полгоря, а радость – вдвойне. Я помню Злату еще девочкой, но у нее толковые мать и отец, так что я уверен в здравом воспитании в семье Мирослава. А то еще немного и беспутником тебя называть станут. Годы-то идут. Жена у тебя пригожая будет, не пожалеешь.

– А коль и пожалею, что женился, так жена не сапог – с ноги не скинешь, – и Белояр засмеялся.

Драгомир развеселился вместе с ним, но потом улыбка на лице Белояра погасла.

– Знаешь, коль не предложил бы Мирослав союз с его дочерью, я бы и дальше жил, как живу. Привычно мне одному как-то. Но раз так вышло… Я помыслил – может это знак судьбы?

– Может быть, – согласился Драгомир. – Негоже тебе одному быть, Белояр, негоже. Да и сам знаешь, как в народе относятся к засидевшимся холостякам и вековухам.

Воевода смерил князя задумчивым взором.

– Неужто и ты решил жениться?

Драгомир качнул головой.

– С меня уже хватит. На том поле я уже хаживал. В конце концов, наследника мне и наложница родить сможет.

На это Белояр ничего не ответил.

В честь свержения князя-предателя и воцарения нового накрыли богатый пир в огромной гриднице. Столы ломились от яств и напитков, были здесь и мясо всех видов, и холодцы, и пироги, и похлебки – солянки, щи, окрошки, рассольники, а уж закусок разных – и не счесть. Хмель, да брага лились рекой, и Драгомир, не знавший покоя в последнее время, поддался всеобщей радости и ликованию.

Его взор привлекла хорошенькая подавальщица, высокая, с женскими округлостями, да рыжими косами. Глаза… нет, не малахитовая зелень. Скорее, цвет речной воды, не то, совсем не то. Да и цвет волос не совсем желанный. Не хватает в прядях отблесков золота. Не та девица, совсем не та… И все же… Хотя бы так. Хотя бы…

Драгомиру выделили богатую убранством почивальню, куда он и зазвал ту девицу, обещая щедрые дары. Девица согласилась и пришла к нему. К спокойствию Драгомира, она оказалась не невинной и даже весьма сведущей в плотских забавах, как он и чуял – уж больно смелым и призывным был ее взор из-под ресниц. Это весьма порадовало князя, и довольная девица, чьего имени он даже не потрудился испросить, покинула его почивальню далеко за полночь, повесив на пояс поневы мешочек с самоцветами.

Драгомир вольготно разлегся на ложе, устремив в окно свой взор. Там, понемногу светлело ночное небо, угасало сияние звезд, и заливался песней соловей. Где-то в саду, совсем близко ухал филин, да ветром качало цветущую яблоневую ветвь, что росла вблизи окна. Невольно в память ворвались воспоминания из прошлого. Те самые, что он так яро пытался задавить в зачатке, и все ж, порой они врывались в его разум, вызывая лишь горечь о несбывшихся надеждах. Когда-то в его мертвом и ныне бесплодном саду цвела такая же раскидистая яблоня, и смех звучал девичий, звонкий, да заливистый. Когда-то яркую зелень листвы омывало вешними, да летними дождями, и медвяный запах цветения кружил голову майской порой.

Все прошло. Как будто и не с ним это было вовсе.

Когда же он перестанет терзаться этим, когда?

И все же, усталость взяла свое, и Драгомир, толком не спавший все эти три дня, чувствовал, как его разум затягивает пеленой сонного забытья. Он позволил телу расслабиться, и сознанию погрузиться в сон. Горькие думы покинули его голову, и на грани яви и сна, он снова видел свою уральскую невесту.

Они стояли по разным берегам тихой заводи. Залив реки узкий в этом месте, между ними чуть больше двадцати двух саженей[1]. На ней белая, как нетронутый снег, льняная рубаха до пят, распущенные волосы струятся вдоль тела, да венок на голове из цветов алых-алых. Она не рядом, и все же близко – вплавь добраться за минуту можно. Но Драгомир стоял и смотрел на нее. Она так же неотрывно воззрилась на него. На расстоянии глаза в глаза. Его золото. Ее малахиты. Драгомир уже не спрашивал ни себя, ни ее, зачем эти сны, и почему она приходит. Каждый раз при виде уральской девицы, он забывался, жизнь словно застывала, подобно янтарю, никого и ничего не существовало между ними.

Драгомир опустил глаза к воде, а там… нет отражения у девицы. Вот стоит она на берегу, у самой кромки воды, а в ней не отражается. Будто и нет ее вовсе. Князь снова воззрился на девицу. Она же нахмурилась, а потом с мученическим стоном схватилась рукой пониже горла, закашлялась. Закрыла рот рукой. Боль исказила благолепное[2]лицо.

Драгомир ощутил прилив тревоги и жалости. Безысходности. «Может, ждет чего от меня? Может, мне отпустить ее должно, коль за меня она просватана была?» – подумал он про себя.

Приступ боли отпустил девицу. Выпрямилась она, руку отняла ото рта, и окровавленная ладонь испачкала белую рубаху. Невеста вновь воззрилась на князя. Мольба, безбрежная тоска и скорбь – вот что он увидел в ее взоре. Ярко-алые цветы в ее венке прямо на его глазах теряли яркость, бледнели и покрывались инеем. Тонкая дорожка алой крови побежала из-под заиндевевшего венка по белой гладкой коже лба.

– Да что ж это опять творится… – пробормотал себе князь. – Ты думаешь, что я держу тебя? Потому и приходишь? – спросил он громче у девицы.

Она молча все так и смотрела на него.

– Я отпускаю тебя. Я не держу тебя. Ступай с миром и с милостью богов, ты ничем не обязана мне. Ты свободна, девица!

Она склонила голову. Словно задумалась о чем-то. На ее лице отразилось огорчение. Она молчала и все так же не сводила с Драгомира взгляд. Словно просила о чем-то. Ее глаза наполнились слезами, и те побежали по щекам. Неизвестно откуда под ногами девицы появился туман. Он расползался в разные стороны, стелился по земле, и рваными клоками поднимался вверх, окутывал точеное девичье тело. Она склонила голову и медленно развернувшись, собралась уходить. В сизой пелене тумана ее очертания тут же размылись. Сердце Драгомира вдруг сжало безумное чувство тоски и потери. Но он ведь должен отпустить ее, ведь так? Дать умереть ей спокойной смертью, не держать ее, не мучать! Так почему же каждый ее шаг, девичий, мелкий такой, что отдалял ее все больше, отзывался в сердце Драгомира мучительной тоской?

Почему сейчас ему так горько? Почему что-то стонет внутри него? Она медленно шла прочь от берега, и с каждым шагом становилась все больше похожей на бледную русалку. Сердце Драгомира отчаянно, словно сумасшедшее, стучало в ребра. Разум твердил, что верно все сделано, и слова сказаны правильные, да только сердце и душа с разумом сейчас не в ладу были. Душа болела, выла, стенала, умоляла окликнуть девицу, не позволить уйти. Он не должен дать ей уйти! Не нужно уходить, нет!

– Не уходи! Нет! – закричал Драгомир, и уже ступил в воду, готовый следовать за ней хоть вплавь. Ее берег так близко, еще можно успеть! – Постой!

Ну зачем, зачем ее звать? Пусть уходит пусть!

Но сердце ноет и не отпускает.

Ну что ему, какое дело до простой смертной девицы родом с Земли? Она никто ему, никто!

А сердце стонет. И зовет душа. Их голос сильнее голоса разума.

Он собрался переплыть – тут всего ничего ведь, но стоило ему ступить дальше в реку, как неведомая сила оттолкнула его к берегу. Драгомир снова бросился к воде, но вновь его отбросили назад.

А девица ступает все дальше и дальше. Шаги ее мелкие, идет неторопливо, но ступает, не оглядываясь, и удаляется неумолимо.

Драгомир снова кинулся к реке, но вновь его вернуло на берег неведомой силой.

– Постой! Постой, девица! – закричал еще громче, чтобы она услышала. Чтобы оглянулась.

Но девица не обернулась на его голос. «Зовущая песнь!» – вспыхнуло в создании князя. «Точно! Песнь приманит ее!» Древняя мелодия сама собой возникла в памяти. Мотив ее в крови у каждого, в ком течет кровь полозов. И слова, что пришли из глубины веков:

Ой ты, милая, девица красная

Смело ступай ты змеиной тропой

Слышишь ли голос мой шепотом, девица?

Очи полоза зрят за тобой!

Она остановилась. Или нет?

Остановилась. Обернулась. Туман почти скрывал ее, но все же, Драгомир мог поклясться, что девица оглянулась.

Ой, не робей, моя ясноглазая

Слышишь мой голос? Ступай же за мной!

Сердце твое соберу из осколков льда

Сквозь туман уведу за собой!

Сквозь туман… она на него смотрела! Девица смотрела на Драгомира! А потом неуверенный шаг навстречу. И еще… Еще шаг. «Возвращается!» – подумал Драгомир, и неосознанно улыбнулся этой мысли.

Она возвращается! Идет назад, к нему! Вот она – дивная сила зовущей песни!

Пробудилось древнее колдовство

Очи твои полонили навек

Так ступай же вслед ты за полозом

Здесь тебя не отыщут вовек.

Туман редеет, исчезает. Девица смотрит на Драгомира завороженно, глаз не сводит. С каждым шагом она все ближе к реке…

Драгомир проснулся так внезапно, что не сразу осмыслил, где находится. Осмотрелся, вспомнил. А потом накатили воспоминания из сна. Он перебирал их в памяти. Снова злился на себя за то, что поддался велению сердца, что произнес слова зовущей песни.

«Зачем?» – спросил он самого себя, глядя в потолок.

Но ответа на этот вопрос у обычно здравомыслящего Драгомира не нашлось.

[1] Чуть больше 49 метров.

[2]Благолепный – красивый