Он сидел за столом – широким, из хорошо струганых крепких досок, темных от времени, и перед ним появлялись разные яства, странные и непривычные – какая-то темная, почти черная, тонкая, как пергамент, и точно так же скрученная в трубочку, пластинка странного кушанья – липковатая, пахнущая незнакомыми ягодами. Пресные хлебные лепешки – простые, с темными подпалинками, безыскусные – зато свежие, горячие. Ягоды свежей – всякой разной вперемешку в миске, малина, ежевика, земляника – мелкая, но такая темно-алая, какой Йэстен никогда не видывал. Сливки в чашке – очень плотные, будто масло – и, кажется, с подкисшего молока снятые… а все равно вкусно. Густой, почти белый мед – стоило попробовать, и во рту точно все цветы давешнего луга оказались. Холодноватый странный привкус в этом меду тоже был незнакомым, но очень приятным. Последними явились две лепные грубые кружки едва ли не великанского размера. В них плескался теплый травяной отвар – по запаху Йэстен узнал травки, что сам пытался заварить тогда, сразу после дороги, да так и не выпил из-за тролльей выходки.

– Ешь и пей, – велел хозяин, когда вся снедь утвердилась на столе, и сам тут же последовал своему совету, отломив пресной лепешки и зачерпнув ею же, не чинясь меду. Сел напротив, жуя, и Айенга улеглась подле него, иногда с достоинством принимая предложенные стариком лакомства.

Всадник отдал должное угощению, не отвлекаясь от рассказа. Говорил он долго – казалось, что его едва ли поймут верно, пропусти он что-то о грозе, о снах своих, или даже о том, как попал сюда.

В доме, не смотря на летнюю пору, потрескивал очаг – скорее ради света, чем для тепла. Он дымил, но дым споро вытягивало прочь, и пахло в жилище большей частью хлебом и травами. Снаружи дом не казался большим, однако поместился в нем даже Скай – свернувшись за спиною всадника, у стены, он порой прерывал рассказ, добавляя упущенное Йэстеном.

Слушали их хозяева дома, казалось, с неподдельным интересом – особенно старик.

Йэстен порой смущался такому пристальному вниманию, да и многозначительные взгляды, что бросал старик на волчицу, а она – на него, удивляли и обескураживали… Только вот улыбался Онгшальд – так назвался хозяин дома – тепло, как родной дед. Подозрения, если они и могли появиться у всадника, таяли, точно тот мед на теплой лепешке.

Старик, да… «Зови меня Онгшальдом, мальчик», – назвался он, когда только усадил гостей за стол, и имя это не показалось Йэстену необычным или странным – он понял, что вообще не представляет, как говорят, и как называют себя люди Горскун, которые, верно, живут в том самом Длинном фьорде, как сказала Айенга. Казалось скорее необычным то, что и волчица, и этот самый Онгшальд так хорошо знают кортуанский… пусть и старый кортуанский.

Не утерпев, всадник все-таки просил про это – как же так вышло, что говорят они на языке того места, откуда он прибыл.

– Мне кажется, такой кортуанский в ходу только у людей книг, ученых… да путешественников.

– Путешественником особо заядлым меня не назовешь, – усмехнулся в усы Онгшальд, и подмигнул. Йэстен только сейчас заметил, что глаза у старика – разного цвета, один тускло-серый, как морские скалы, а другой – зеленый, точно молодая хвоя. – Бывало время, езживал и по дальним странам, но не теперь, не теперь… Да.

– А, так вот почему кортуанская речь у вас такая… книжная, – улыбнулся Йэстен, и более не спрашивал о том. Только отметил себе – а ведь вряд ли ему еще раз повезет так же. Правда, наверняка горскунцы разумеют наречие Краймора – торговать-то они в тамошний порт ездили!

Снова поглядев в трескучее пламя очага, всадник продолжил.

Выслушав гостей, Онгшальд, огладил бороду, стряхнув случайные крошки, и, чуть откинувшись назад, проговорил:

– Эк интересно выходит! А отчего же это Айулан решили направить тебя именно сюда, к нам…? Посулив прежде защиту и помощь при том! А хотя, это вполне в их духе – отправить всадника на край мира решать загадки, неясные никому – ни тем, кто наверху, ни тем, кто на земле! – и он густо, басовито рассмеялся, следом Айенга тоже едва слышно прыснула, Йэстен же чуть нахмурился, возразив:

– Но ведь меня никто не отправлял! Я сам решил. Я услышал пение, услышал… непонятную музыку. И видел ваш край, Ак-Каран! Снег и горы, и идущего вниз с горы, и людей Горскун, и…

– Да я не гоню тебя, и не оспариваю решение ведущего тебя хозяина южных гроз, юноша, – отсмеявшись, серьезно произнес Онгшальд. – И того, что ты сам выбрал путь, тоже не умаляю. А говорю лишь о том, что ох и занятно Тучегонитель Юга решил – отправить всадника туда, где он сам не властен будет помочь, ежели что, сразу после обещанной защиты…

– Ак-Каран не во власти Айулан? – уточнил Скай, опередив своего всадника.

– Верно понимаешь. У людей Горскун свои боги, – отозвалась Айенга. Йэстену показалось, что волчица как-то хитро ухмыльнулась, но спросить у нее ничего не успел – она поднялась, потянулась со вкусом, зевнула и вышла из дома. Дверь следом хлопнула, словно была привязана на упругом ремешке.

– Но раз тебя что-то привело именно к нам, – продолжил Онгшальд, когда Айенга вышла. – То, думаю, будет неучтиво отсылать вас к Людям Звериных Семей, по крайней мере вот так сразу после прибытия.

– Людям Звериных Семей? – переспросил Йэстен. – А кто это? И что за песня слышалась мне, а потом вдруг провала, как не было ее? И почему… Почему она снова…

– Всему свое время, всадник, – решительным жестом оборвал его Онгшальд. – А сегодня вы отдыхаете. Путь был труден, а дорога – сложна. Сложнее, чем вы ожидали. Спи сегодня как мой гость, наберись сил. Разгадкам – хотя бы некоторым – придет время завтра.

И быстрым кивком указал на ложе близ очага. После поднялся на ноги, взял посох, прислоненный до той поры к стене, и вышел вслед за Айенгой.

И Йэстен тут же почувствовал, что и в самом деле утомлен, а за окнами уже сгущаются сумерки, непроглядные, густые, как сливки с темно-синего молока ночной коровы… и когда успела настать ночь? Едва не с полузакрытыми глазами, выбрался он из-за стола, улегся на ворох мягких, теплых шкур поверх соломенного тюфяка, да и заснул – и видел сладкие, простые сны о прогулке и охоте в здешних лесах… а главное, там снова пела та самая мелодия. Чистая, звонкая, как родниковая вода. Он ее слышал, и звучание наполняло душу радостью.

За нею ехал всадник, а не за разгадками для Айканто и Эрроса. Именно за нею.

Проснулся он еще до рассвета. За окном точно слабо разведенную лазуритовую краску разлили – голубое, прохладное предрассветье. Вышел на порог – полосами туман ползет по поляне, плутает меж деревьев, невесомый. Остро, сильно пахнет росой, смолой, мхом и грибами.

Прохладный воздух обнял за плечи – зябко без плаща показалось. Йэстен с наслаждением глубоко вздохнул и огляделся – хозяев нигде не видать. Зато тишины, тумана, медленно превращающегося в росу, и раннего утра – вволю, хоть ложкой, точно кашу, черпай. Солнце пряталось где-то за горами, за дальним лесом – небо уже было светлым и ясным, чуть подернутым нежным золотом и кармином, а внизу еще бродили, заблудившись, сумерки

Всадник сколько-то осматривался, вдыхал вкусный лесной воздух, сгонял с себя остатки сна. Потом прошелся по двору – вот бочка с водой, дубовая, старая. Вода в ней кажется черной, как болотная. Сверху листочки всякие плавают, хвоинки. Зачерпнул в ладони – вода оказалась прозрачной. Ожидал – будет холодной, как из горной речки, но она была точно молоко, теплой и невесомой. Подумав, скинул одежду, зачерпнул стоящим тут же небольшим ведерком – да и окатил себя с ног до головы, встряхнулся, разбрызгивая с темных волос воду – те мигом отяжелели, прилипли к плечам, как водоросли. Йэстен засмеялся – от импровизированного купания точно волна радости по телу прокатилась!

Встряхнулся еще раз – и в этот миг из-за вершин сосен вырвались солнечные лучи, прошлись по поляне, затопили двор, превратили остатки тумана в росные россыпи. И заставили вспыхнуть искристыми, яркими звездами и капли росы, и воду на коже, и брызги, разлетающиеся во все стороны с кончиков волос юного всадника.

Из дому выбрался и Скай – солнце заиграло на его чешуе, превращая дракона в живое сокровище, равному по красоте не сыскать. Он раскинул крылья, оттолкнулся, взмыл вверх, описал короткий круг и вернулся к своему товарищу. И вот тогда-то они наконец и завопили оба, торжествующе, не сдерживая переполняющего молодые тела и души восторга – просто потому, что жизнь казалась прямо здесь и сейчас прекрасной и удивительной, а мир – полным малых и больших чудес.

Добрый отдых принес успокоение душе, радость телу и ясность мыслям.

После, одевшись и причесавшись, Йэстен сыскал в доме на столе крынку молока – странного, непривычно жирного, но вкусного и холодного, да несколько простых, из темной муки, пирожков с незнакомой начинкой, вроде бы из мелко рубленых трав, подслащенных медом. Хозяев по-прежнему нигде рядом не было – и, делать нечего, устроившись со своим завтраком на пороге, всадник принялся ждать их, покуда Скай парил в вышине, ловя мелкую пернатую дичь – не столько проголодавшись, сколько из озорства.

Ждать, впрочем, не пришлось долго – солнце еще не начало припекать по-настоящему, да и молоко в крынке только-только закончилось, когда показался на уже знакомой дороге старец с посохом – и белый волк, трусящий рядом.

Сегодня Онгшальд был одет иначе, чем запомнилось вчера – Йэстену показались причудливыми широченные штаны, утянутые на голенях узкими ткаными полосами, и запахивающийся долгополый кафтан, и тусклые пряжки-фибулы, там и сям перехватывающие одежду довольно непривычным образом. Например, чтоб удержать на одном плече темно-серый квадратный плащ, отороченный алой тесьмой по краю.

Наверное, похожим образом одеваются все северяне, подумал Йэстен, решив ничему не удивляться. Даже тому, что старик вовсе не переодевался перед уходом, а нынче поутру щеголяет и ботинками, и кафтаном с густой рунной вышивкой. Подумалось вдруг – а к такому наряду меч пришелся бы в пору! Только вот у Онгшальда был с собой лишь посох.

– Побудешь здесь, сколько сам захочешь, – вместо приветствия заявил старик. – Научишься, чему ума и хотения хватит. А дальше – дальше волен оставаться гостем на каранской земле или возвращаться обратно, куда душа поведет. Вот разве что в Долину Рун вряд ли сможешь вернуться так просто сызнова. Но не обязательно – не сможешь.

Йэстен удивленно уставился на хозяина дома.

– А помогать тебе, если что, Айенга будет. Я бы сам обучил чем, да, знаешь, как-то недосуг. Дела появились, при том – далеко отсюда.

– Ты ж говорил, что странствовать перестал?

– Так то по другим землям. А Ак-Каран велик, мальчик. За один день не обойдешь! Да и не облетишь тоже, – задумчиво добавил Онгшальд, взглянув на снижающегося Ская. Вам тут тоже сидеть все время не стоит – это так, совет. Вряд ли увидимся после, поэтому – просто запомни: на одном месте и камень на речном дне не лежит вечно. А мне пора собираться.

И, выполняя сказанное, Онгшальд скрылся в доме, где, то и дело бормоча под нос по-горскунски, принялся собираться. За ним никто не последовал – всаднику показалось, что не стоит мешаться под руками, Айенга же осталась с ним.

– Ну, что ты хотел бы узнать?

– А чему ты сможешь научить меня?

– Много чему, на самом деле… я пусть и волк, но видала многое. И знаю и помню – тоже немало.

– А… научи меня языку горскун!

– Это самое простое, – усмехнулась волчица. – Но бесспорно полезное. Может, желаешь еще что-то узнать? Научить тебя различать наши травы?

– Да!

– Охотиться по-нашему, рыбу ловить?

– Да!!

– Видеть духов, договариваться с ними?

– Да что их видеть, – возмутился Йэстен. – Они мало что сами под руки не лезут, как тот тролль, мелкий пакостник!

– Это потому, что ты не умеешь с ними говорить, – хмыкнула Айенга. – Идем… тролль тоже мог быть опасен гораздо больше, чем ты думаешь – поэтому будем учиться всему.

– А… рунам?

– Посмотрим, – уклончиво отозвалась Айенга. – Разбирать написанное и отличать кобли один от другого – точно научу.

– Это ведь они поют, да? Они? Я же слышал! А перестал слышать – потому что ты надо мной подшутила, так?

Айенга не ответила, только сердито фыркнула под нос – на этот раз ничего человеческого в этом утробном, взрыкивающем звуке не было.

Но Йэстен только пожал плечами – он решил, что разберется во всем. Может, не сразу, но разберется. И двинулся вперед, за белым волком. Бело-серебряный взблеск крыльев Ская в небе следовал за ними.

Впереди были дни, которым он почти потеряет счет: почти полная луна пройдет в Долине Рун – так звалось это место. Он исходит ее вдоль и поперек, но все равно не сумеет понять, сколько же еще таит долина в себе тайн.

Будет смотреть и запоминать – выучится и охотиться, и рыбачить по-северному, пусть не так хорошо, как если бы учился этому с детства, но Айенга перестанет покатываться с хохоту, глядя на его усилия, а это уже неплохо. Выучится немного изъясняться по-горскунски – не раз и не два, вздыхая, волчица заметит: эх. Учиться бы тебе языку, обживаясь меж людей… там это легче, быстрее удается. Проще и приятнее – тем более.

Рассмотрит и запомнит камни рун – те, что тут и там усеивали долину, как рассыпавшиеся бусы великанши. Kobli, «сердца долины», как называла их Айенга – счет им всадник скоро потерял, так их было много. Он сумеет снова услышать их песнь, выделять его специально, ловить в потоках силы, текущей сквозь мир сознательно – но глубокий смысл самих рун так и не постигнет.

Узнает, какие травы северной земли целительны, а которые несут смерть, какие защитят от тролльих выходок, а которые же наоборот, приманят мелких духов – о, тех он тоже повидает в избытке!

Делить ягоды малины не с медвежонком даже, а с крохотным существом, укутанным в сухие листья, как в плащ, было забавно – и еще забавнее стало, когда это существо, похожее на костяную статуэтку, распахнуло «листья» – и взлетело, сделавшись неотличимым от ночного мотылька. Или разглядеть, что не лягушка вовсе весело скачет в прибрежной траве, а некто кудлатый и улыбчивый, но, увы, пугливый, как робкое дитя. Или играть на дудке для «попрыгушек» – комков неосязаемой темноты, что клубятся в сумерках по кустам!

Средь духов, населяющих северные леса, были всякие – забавные и безвредные, вроде этого малинового летуна, любителя ягод, добродушные, вроде похожих на мышей вэттэ, обитателей глубоких нор под корнями, но чаще встречались те, кто живущих или не любил, или считал за еще одну дичь, блуждающую по лесу.

Обо всех них – речных жильцов, натэна и ниутэ, троллей древесных и каменных, ясневых дев и оленьих пастыриц скугенро – подолгу говорила Айенга вечерами, в доме Онгшальда, где и поселился всадник.

Через раз беседы их обрывались довольно причудливо. Несколько раз на фразах вроде «и люди горскун знают, что…» Йэстен интересовался у Айенги – хорошо ли она сама знает тех людей. Долго юлить у нее не получилось, и волчица признала – да, неплохо. Дружна была с народом Длинного фьорда и жила с ними, и ей были те дни долгое время в радость. Но однажды все изменилось:

– Потом пришлось уйти, и не спрашивай, почему.

Йэстен и не спрашивал… напрямую. Задавал он, припоминая манеры Силаса, иные вопросы – а не жаль ли было уходить, а скучает ли Айенга по друзьям, а давно ли она оставила фьорд, а может, она проводит его к ним и познакомит?

Айенга рычала и отказывалась говорить сперва, а потом, не заметив хитрого блеска в глазах всадника, наконец, сдалась. Когда Долина Рун поделилась теми тайнами, что были Йэстену по плечу, волчица наконец согласилась – дальше ему стоит учиться у людей.

– Ты им нужнее, чем здесь – ведь призвание всадника быть с людьми. Так?

– Так. Разумеется, так, Айенга!

– Идем… я провожу тебя. Но – только провожу!