Улица С. А. Маковского
Ольга Шишкина

Есть в Одинцово улица, названная в честь Станислава Антоновича Маковского. А добился того, чтобы эта улица была так названа, мой прадед, Алексей Дмитриевич Сергеев.

Он родился в 1902 году в старом деревянном доме, расположенном посередине холма, на будущей улице Нижнее Отрадное, и город Одинцово вырос на его глазах. Может, потому он так и любил его и, даже переселившись в Москву, прожив в столице более полувека, остался одинцовцем. Знал историю каждой улицы, каждого сквера, передал своему другу, Александру Андреевичу Пузатикову, бесценные материалы, которые собирал всю жизнь.

В детстве мне всегда казалось, что прадед и Нижнее Отрадное неотделимы друг от друга, что, даже уехав на зиму, он все равно продолжает подниматься на гору, оглядывает с ее макушки Северную улицу, снежный березовый лес, Верхнее Отрадное, с темным, как бородинский хлеб, еловым бором, с лугом и полем, над которым поднимались розовые горы облаков. Посередине горы росли ольха и ясень (а может, просто ветла). Когда опускался туман, казалось, что деревья поймали облака.

А недалеко в лесу – Решетников пруд. В середине сентября после полудня солнце, бывало, останавливалось над озером, замирал ветер, не шевелились пушистые колоски травы, которой обросли берега, и вода светилась отраженным светом, и казалось, что озеро запомнит солнце навсегда.

Закрываю глаза и вижу, как прадед и дядя Стась – так звали у нас дома Станислава Маковского – стоят на берегу. Может, тут они и составляли план будущего музея Одинцово? Обсуждали краеведческие материалы? Или просто вспоминали? Было что.

Семейные истории, связанные с прадедом, заполнили не одну полку. Смотрю и думаю, сюда бы Толстого, появилась бы эпопея. Или Верещагина, было бы полотно.

Снова закрываю глаза: вот прадед, высокий, худощавый, в сдвинутой на затылок шляпе разрабатывает Крымский мост, пишет диссертацию. В годы Великой Отечественной руководит, как лаконично говорит запись в военкомате, энергоснабжением Западной линии фронта. Всю жизнь он молчал о том, что было на войне. Говорили ордена. Красной Звезды. Отечественной войны. Знака Почета. Трудового Красного Знамени.

После войны – заведует рыбной промышленностью СССР…

И тут же – домашний, даже просто дачный прадед. Стоит в коричневой свободной безрукавке возле калитки дома (построил своими руками в ста метрах от старого отцовского, который подарил сестре), а на заднем плане: деревья, проселочная дорога, едут мальчишки на велосипедах. Через много лет здесь вырастут дома Северной улицы.

А вот прадед с дядей Стасем сажают каштан, оживленно спорят, наконец выбирают место на углу, чтобы раскидистым вырос, затенил от солнца беседку.

Прадед ведет дядю Стася вдоль тропинки, показывает редкие сорта флокса, ранний китайский пион. А вот и жасмин – любимый прабабушкин цветок – из Крыма привез. «На спине тащил», – вздыхает прадед, а дядя Стась, усевшись на скамью, любуется крупными соцветиями.

Вот дядя Стась приезжает на день рождения, на накрытом под цветущей антоновкой столе – торт «Наполеон», прабабушка выпекала три дня. Но вдруг из-за угла дома высовывается кроличья мордочка, накануне буквально насильно подарили сердобольной прабабушке малыша. Поднимается визг, беглеца ловят, но дядя Стась неодобрительно качает головой. Кто же держит кролика в корзинке? Молоток есть? А гвозди? У прадеда есть все. И через полчаса довольный кролик в новенькой клетке жует клевер, а прабабушка гордо разрезает торт.

Нижнего Отрадного больше нет, улица окончательно влилась в Северную, город вырос, повзрослел. Но остался залитый левитановским солнцем Решетников пруд, осталось высокое Верхнее Отрадное, словно присматривающее за Северной со своей горы, осталась в городе память о дяде Стасе, Станиславе Маковском. Пусть на этих страницах будет и память о прадедушке, Алексее Дмитриевиче Сергееве.

Справка об объекте

В декабре 1983 года имя Станислава Антоновича Маковского было присвоено новой улице в Восьмом микрорайоне Одинцово, которую предполагалось построить в ближайшие несколько лет. Первый дом на новой улице – панельная девятиэтажка с пристроенным зданием поликлиники ВЗОИ с табличкой «улица Маковского, дом 22», интересно, что даже районная газета «Новые Рубежи» уже в середине 1984 года начала череду анекдотичных опечаток, «переименовав» улицу в честь В. В. Маяковского. Впоследствии эта опечатка неоднократно дублировалась, в наши дни на многих картах города можно прочитать искаженное название улицы.

Источник: https://oinfo.ru/news/?id=11340

Мечтатель
Юлия Гладкая

Сидоров был человеком приличным. Родился доношенным, в садике кушал кашу, в школе учился на «четыре» и «пять», в институт поступил сам. На работе Сидорова тоже уважали. Если надо, подменял коллег, от лишних нагрузок не отказывался. Даже пациенты на него не жаловались, хотя на остальных врачей то и дело строчили кляузы. Хороший Сидоров был человек, правильный. Даже родное Одинцово ни разу не покидал. Вот какой он был постоянный.

И все же сам Сидоров ощущал какую-то неловкость, неполноценность собственную. Иногда, прикрывая глаза, он вроде как уносился вдаль и там видел другие миры, наполненные незнакомыми звуками и ароматами. И когда Сидоров открывал глаза, то руки сами требовали все эти чудеса записать. Однако стоило ему взять в руки ручку или карандаш, как мысли путались, истончались и развеивались, словно дым. Тогда Сидоров чувствовал себя обманутым. Он смотрел на пустой лист в блокноте и чувствовал ущербность.

Ему казалось, что в детстве он таким убогим не был, сочинял какие-то сказки для друзей, и воспитатель хвалила, вроде бы. Но родители Сидорова сказали, что это отвлекает его от занятий, и Сидоров спорить не стал, опять же маме и папе видней. Взял и забыл, как это, лепить из слов чудеса.

А потом, в старших классах, потребность творить вернулась, он даже написал несколько неуклюжих, но искренних стихов однокласснице. Но Аня только высмеяла их, да еще и показала подружкам. Над поэтом издевались два года, до самого выпуска. В медицинском Сидоров таких ошибок не повторял, ничего не писал и, естественно, никому не показывал. И все же чудилось, что вот там, за пеленой тумана, прячется страна слов, имеющих силу.

Так бы Сидоров и продолжал страдать, если бы однажды в ординаторской его не застукал над пустым блокнотом Штольцман – протезист.

– Ты таки пишешь? – восхитился он, выхватывая из рук Сидорова пустую книжицу и перелистывая чистые листы.

– Я, нет, – замялся Сидоров, вспоминая, чем заканчиваются чистосердечные признания, – это план работы будет на завтра. Я… Отдай!

– Пишешь, – довольным голосом произнес коллега и, умостившись в соседнем кресле, продолжил: – Пишешь, но оно не пишется, да?

– Нет! – тонко выкрикнул Сидоров и вдруг сдался: – Да… – приглушенно прошептал он.

– Ну ясное дело, что да, – умилился Штольцман, – по тебе же видно, что ты – творец, только, видимо, твоего Пегаса еще в детстве вспугнули.

– Кого? – растерялся Сидоров.

– Пегаса, – важно ответил протезист. – Ой, не делай мне больную голову, что ты не понимаешь, о чем я говорю.

Сидоров промолчал.

– Ну раз нет Пегаса, то его надо купить, – поделился гениальной идеей коллега.

– Где? – хмыкнул Сидоров. – В магазине игрушек? На городском базаре?

– На базаре, только не городском, – Штольцман прищурился и, наклонившись вперед, прошептал: – Ты же детский врач, так? Тогда слушай и запоминай.

Целый месяц Сидоров делал так, как велел коллега. Вел прием, улыбался, уговаривал даже самых испуганных пациентов и все это время чувствовал себя преступником. Когда же Луна набрала вес, Сидоров сунул в карман улов, бережно сложенный в холщовый мешочек, и отправился по адресу, продиктованному Штольцманом, на знаменитое Одинцовское подворье. Точнее не совсем туда, а через проулок, где вход со двора. На самом деле, он был уверен, что это очередной розыгрыш и когда он придет на место, его встретит целая ватага хохочущих врачей и Штольцман будет громче других кричать: «А я таки говорил, что он редкостный поц!» И остальные будут одобрительно гудеть, а потом расскажут всей клинике. От этой мысли Сидоров даже споткнулся. Но решил не сдаваться. В глубине души он все еще надеялся на чудо и не желал отворачиваться от данного шанса.

По указанному адресу оказалась кособокая дверь в подвальное помещение. Пройдя по скрипучей лестнице, Сидоров оказался в приемной. Всюду сновали мыши, переругивались друг с другом птицы. Несколько мужичков, низкорослых и лохматых, топтались у стола, за которым стояла девушка в светлом платье.

– Не толпитесь! В очередь! – то и дело выкрикивала она, призывая пришедших к порядку, и, что удивительно, те слушались.

Сидоров, не увидевший тут знакомых, растерялся даже больше, чем если бы обнаружил подвох. Пока он вертел головой, девушка приметила его и крикнула:

– Эй вы, мужчина, подойдете без очереди.

– Как это без очереди? – возмутились лохматые мужички. – Нам, может, только спросить!

– Всем только спросить, – отбрила мужичка дородная крыса и так клацнула зубами, что недомерок стих. Крыса же подозрительно глянула на Сидорова и шикнула: – Ну чего встал? Иди!

На ватных ногах Сидоров дошел до девушки и замер.

– Показывайте, что принесли, – потребовала незнакомка.

Сидоров послушно достал из кармана мешочек и передал его девушке. Та в свою очередь высыпала содержимое на стол и, бросив оценивающий взгляд, сказала:

– Тут на пятьдесят монет, вам наличными или вексель?

– Наличными, – пробормотал Сидоров, все еще не веря в происходящее.

Девушка тут же вытащила другой мешочек, весело позвякивающий кругляшами, но прежде чем отдать его Сидорову, сказала:

– А вам не стыдно, вот так, у малышей, отбирать молочные зубы? Что они положат под подушку? Как получат подарок и станут верить в чудеса?

– Разве подарки им не родители дарят? – удивился Сидоров. – Деньги или там сладости.

– Ясно, вы не только обманщик, вы еще и балда, – вздохнула незнакомка. – Держите свои деньги. Уж не знаю, на что вы их желаете тратить, но это низко. Так и запомните: низко отбирать у зубных фей, мышей, птичек и домовых их работу. А еще более низко отбирать у детей веру в чудо.

– Я всего лишь хочу Пегаса, – промямлил Сидоров, которому мешочек с монетами уже жег руку, – понимаете, Пегаса! Чтобы он вернулся и мы вместе писали стихи и сказки.

Девушка подозрительно поглядела на Сидорова, вдруг улыбнулась, зубы у нее оказались на редкость ровные и белые. Стоматолог прямо залюбовался.

– Налейте молока в дождевую воду и насыпьте крошек от торта на балконе, и Пегас придет, они жуткие сладкоежки.

Сидоров не помнил, как выскочил на улицу, как оказался дома, нервно распаковывая торт и кроша его на плиты балкона. Про мешочек с монетами он и вовсе забыл, и повод, знаете ли, имелся.

Когда с утра Штольцман подкатил к нему с вопросом, как все прошло, Сидоров только отмахнулся.

– Знаешь что, это нехорошо у детей отбирать веру в чудеса, – поделился он с коллегой, – так что ты так больше не делай.

– Так им не надо, а тебе для доброго дела, – возмутился протезист, – ты скажи, Пегаса купил?

– Пегаса не купишь, – важно ответил Сидоров и пошел в кабинет вести прием своих маленьких пациентов. В портфеле у него лежал исписанный сказками блокнот, а дома дожидался Пегас, который так любит сладости.

 
Справка об объекте
 

ТК «Подворье» расположился на территории одного из крупнейших продовольственных рынков Московской области.

Знаете ли вы, что Одинцовское подворье планировалось как Дом колхозника?

В 1989 году началось строительство Дома колхозника с гостиницей. Часть здания успели возвести за два года, а там, где предполагался рынок, в 1991 году стояли лишь отдельные конструкции здания и строительный кран.

Последующие 8 лет здание простояло заброшенным и недостроенным, кран заржавел и был разобран, на стройке успели вырасти маленькие деревья. Но в последние годы XX века стройка продолжилась, гостиница была открыта в 1999 году, а обновленный Дом колхозника распахнул свои двери в 2001 году, получив красивое и более актуальное название – Одинцовское подворье.