Часть вторая

Евдокимова. Евдокимов и Наташа. Она только что вошла, ее плащ брошен на диван. Наташа в форме стюардессы. На стуле ее чемоданчик.

Наташа. Эла, дай, пожалуйста, кувшин… Я поставлю гвоздики… Кстати, у меня здесь еще веточка эвкалипта. Она очень славно пахнет. (Выкладывает из чемодана на стол завернутую в целлофан эвкалиптовую ветку, потом достает из чемодана бесконечные яблоки.) Знаешь, яблоки в Ташкенте – просто чудо. Что ты на меня так смотришь?

Евдокимов. Я еще никогда не видел тебя в форме. (Усмехнулся.) Стюардесса!

Наташа. Не люблю этого слова. Я бортпроводница, понятно?.. Слушай, Элочка, дай какой-нибудь другой кувшинчик, а то этот уж очень облезлый.

Евдокимов. Поставь в бутылку… Какой у тебя великолепный орел на груди.

Наташа (рассмеялась). Нет, это просто птичка, Эла. «Питичка», как ее у нас называют. Хватит Аэрофлота… (Удовлетворенно оглядывает цветы на столе.) Очень прилично, по-моему.

Евдокимов. Иди сюда.

Она подходит, он положил руки на плечи, так они стоят посредине комнаты.

Здравствуй, Наташа!

Наташа. Здравствуй, Эла!

Евдокимов. Как ты жила, Наташа?

Наташа. Знаешь, неплохо.

Евдокимов. Да? (Стараясь шутливо.) Небось, целовалась в Ташкенте с разными?.. Чего это ты мне по телефону болтала?

Наташа. Ты как жил?

Евдокимов. Нормально. Через четыре дня опыт.

Наташа. А я сегодня улетаю, в ноль тридцать. Евдокимов. Чего это ты скачешь с рейса на рейс?

Наташа. Долг зовет.

Евдокимов. Ая знаю, почему ты скачешь с рейса на рейс.

Молчание.

Тебе жить негде. Тебя мать из дому выгнала.

Пауза.

Наташа. Чепуха какая. Если я захочу, я с мамой сразу помирюсь. Приду и скажу: «А!» – и помирюсь… Откуда ты знаешь, что меня выгнали?

Евдокимов. Я все знаю. Ты к этому привыкни. Что ж ты от меня утаила, Топтыгин?

Наташа. А! Я вообще считаю, что никому не интересно слушать о чужих несчастьях. У людей своих хватает. Терпеть не могу, когда жалуются, и хватит об этом, ладно?

Евдокимов (величественно). У меня в записной книжке есть телефоны трехсот шестнадцати друзей. Они все сейчас ищут тебе комнату. К десяти вечера мы ее снимем.

Наташа. Знаешь, Элочка, давай договоримся: ты сообщи своим тремстам и шестнадцати друзьям, чтобы они ничего не искали. Я вообще одолжений не принимаю. Разве что от очень-очень близких друзей.

Евдокимов. А я не «очень близкие друзья»?

Наташа. Нет. Ты только мой любимый мужчина. Но ты не мой друг.

Евдокимов. Ты точно это знаешь?

Наташа. К сожалению, точно. Во всяком случае, я сегодня это проверю.

Евдокимов. Подожди, я только повешу картину, и ты начнешь проверять. (Прикалывает к стене плакат «Летайте самолетами Аэрофлота».)

На плакате изображена стюардесса. Внизу надпись карандашом «Приветик, Наташа!»

Наташа (смеется). Почему всегда нужно издеваться?

Евдокимов. Есть картина. Обстановка создана. Сейчас я буду петь песни.

Наташа. Какие песни?

Евдокимов. Ты не знаешь самого главного: я сочиняю песни. Нет, совершенно серьезно. У нас в академгородке все поют мои песни… Представляешь, картиночка: сидят доктора наук, пожилые, лысые… и поют песни про пиратов.

Наташа. А почему про пиратов? Евдокимов. Вполне естественно. Они очень положительные люди. В жизни они были начисто лишены… буйства, что ли. А в этих песнях для них и удаль, и буйство. Страшно смешно.

Наташа. Только не надо говорить так самоуверенно. Все люди в какой-то мере смешные. Кстати, ты тоже. Евдокимов (на плакат). Она ничего девочка… Наташа. Да ну тебя. Я ужасно хочу уничтожить твою самоуверенность.

Евдокимов. Это невозможно. Поцелуй меня. Ну!

Наташа. Не хочу.

Евдокимов. Ну!

Наташа целует. Начали песню.

 
Время стекает со стрелок часов,
А часы все бормочут насмешливо.
 

Дальше я еще не сочинил. Там будет кусок о нежности. Нежность. Ее все время стыдятся. Ее прячут далеко в боковой карман. И вынимают в одиночестве по вечерам. Чтобы посмотреть, как она истрепана за день – наша нежность. И еще о смерти… «Не бойтесь смерти. Смерть – это так, добродушный сторож в парке, который сгоняет со скамеек засидевшихся влюбленных. А они не хотят уходить, а смерть все причитает надоевшим голосом: «Попрошу на выход, закрывается». Это будет лучшая песня в СССР. Я ее сочиню для тебя.

Наташа. Спасибо, Эла.

Евдокимов. Ну все-таки: что же было с тобой в Ташкенте?

Наташа. Я вот точно знала, что ты все время хочешь задать этот вопрос.

Евдокимов. Просто интересно. Из психологических соображений.

Наташа повернулась спиной. Весь дальнейший разговор она ведет спиной к нему, потому что она не в силах видеть его лицо.

Так что же там было?

Наташа (весело). Ничего особенного… Увлеклась одним летчиком.

Евдокимов (стараясь небрежно, но голосу него срывается). Ну… и дальше?..

Наташа. Чепуха… Поцеловались немного. Евдокимов. Ну… и дальше?..

Наташа. Перестань.

Евдокимов. Мне-то, собственно, все равно… Я просто…

Наташа. Да, ты из чисто психологических соображений.

Молчание.

Ты молодец, я бы так не сумела.

Евдокимов (почти яростно). И что же… серьезное было?!

Наташа. По-моему, ты сам учил: не ханжить. Евдокимов. Нет, ты…

Наташа. Ну было! Было! Что с того?! И вообще, какое это имеет значение? И прекратим этот глупый разговор.

Молчание.

Эвкалипточка очень славно пахнет.

Молчание.

О чем ты сейчас думаешь?

Евдокимов. О работе. У нас там старик Гальперин взрывает проволочки. Очень непонятный эффект. (С ненавистью.) А ты… (Замолчал.)

Наташа. Что?

Евдокимов (презрительно). Ничего.

Вновь молчание. Она стоит спиной. Он сидит и бессмысленно трет себе голову.

Наташа (резко повернувшись). Брось плащ, пожалуйста.

Он почти с радостью бросил ей плащ. Она надела, пошла к дверям.

Евдокимов. Я тебя провожу.

Наташа. Не надо.

Евдокимов (не глядя на нее). Ну зачем же. Провожу… (Презрительно.) Все-таки в последний раз. (Надевая плащ.) Мы никогда так рано не уходили.

Затемнение.

Из затемнения голос радиодиктора, объявляющий остановки: «Станция «Ботанический Сад», следующая станция – «Новослободская». Стук колес. Вагон метро. Евдокимов и Наташа. Они стоят в пустом углу вагона. Молчат.

Радио. «Новослободская»… Следующая станция – «Белорусская».

Евдокимов. Тебе на следующей.

Наташа. Спасибо.

Стук колес.

Евдокимов. Ну прощай.

Наташа. Прощай. Я хочу напоследок дать тебе один совет.

Евдокимов (сухо). Не надо никаких советов.

Молчание. Стук колес.

Наташа. Я все-таки дам. Не будь никогда таким самоуверенным.

Она засмеялась презрительно, даже зло. Он посмотрел на нее. В глаза.

Радио. Станция «Белорусская».

Евдокимов. Ты наврала, да?!

Наташа. Дурак! (Хотела пройти к дверям.)

Евдокимов (загородил ей дорогу). Наврала, да?

Наташа. Пусти! Пусти!..

Евдокимов (счастливо). Ты все наврала!

Стук захлопнувшихся дверей.

Радио. Следующая станция – «Краснопресненская».

Наташа. Пусти.

Евдокимов. Наврала!

Наташа. А я дура! Я поклялась не говорить тебе ничего! Если ты в это поверишь.

Евдокимов. Наврала!

Наташа. Ух, какая я глупая, что сказала! Пусти меня.

Евдокимов. Не пущу.

Наташа (с ненавистью). А он поверил! Пусти меня!

Евдокимов. Не пущу.

Наташа. Как же ты мог. Какой же ты гад! Если ты мог сразу поверить, что я… Отпусти меня!.. Евдокимов. Послушай…

Наташа. Как же ты ко мне относишься! (С ненавистъю.) Ухты-ы!!

Радио. Станция «Краснопресненская». Следующая станция – «Киевская».

Наташа. Я ненавижу тебя! Я уйду! Евдокимов. Нет.

Стук захлопнувшихся дверей. Вновь стук колес. Рядом с ними становится Щеголеватый гражданин.

Наташа (в порыве самоунижения.). Неужели у тебя реле не сработало, что ты для меня такое!.. Ну пусти! Пусти меня сейчас же!!

Евдокимов кладет ей руку на плечо.

Не трогай! Я не хочу! Пусти меня. Ну я сказала, я не хочу тебя больше видеть!

Щеголеватый. Кажется, ясно тебе, уважаемый, не хочет тебя девушка видеть.

Евдокимов. Идите… пока я…

Щеголеватый. Не беспокойтесь, девушка…

Наташа (невероятно зло). А я, между прочим, не прошу вас вмешиваться!

Щеголеватый пожал плечами: ненормальные. И отошел.

Радио. Станция «Киевская».

Наташа. Пусти меня – я выйду.

Евдокимов. Я сказал: не выйдешь.

Наташа. А еще хорохорился: я не ревную! Работа!.. Асам сидел весь красный, пятнами покрывался! Придумываешь ты из себя что-то, тоже сверхчеловек нашелся!.. Ну отпусти меня, ну я не хочу с тобой быть.

Евдокимов. Ну что ты… Ну не плачь… Не надо.

Наташа. А я не плачу.

Евдокимов. Ну, перестань, Наташка.

Наташа (сквозь слезы). А еще говорил… А сам…

Евдокимов. Ну, не плачь, милая.

Наташа. Я не плачу. А еще говорил: я твой друг… Какой ты мне друг, если ты так, с ходу поверил.

Евдокимов. Успокойся.

Наташа. Над другими смеешься. А сам смешнее всех. В миллион раз! Вот в миллион миллионов раз!

Евдокимов. Ты хочешь сказать, в миллиард?

Наташа. Все равно я с тобой не пойду никуда! И песня мне твоя не нужна. Ну пусти меня… Ну…

Евдокимов. Только ты не плачь.

Радио. Следующая станция «Добрынинская».

Наташа. Убери, пожалуйста, свои руки. Я не хочу, чтобы ты ко мне прикасался… Интересно, когда я придумывала эту шутку… вот точно знала, что ты в нее поверишь! Все боялась и знала!

Евдокимов. И ты ни с кем не целовалась?

Наташа (почти с радостью). Целовалась!

Евдокимов. Врешь.

Наташа. Клянусь!

Евдокимов. С кем?

Наташа. С летчиком!

Евдокимов. Зачем?

Наташа. Нужно было!

Евдокимов. Зачем нужно было?

Наташа. Этого ты не поймешь! За тысячу лет! Потому что ты эгоист! Понятно? Я его поцеловала… за то, что он человек Мы с ним два раза горели! Он – человек!.. И те, с кем мы горели, – тоже были люди! Я их привязала ремнями, и они сидели тихие, как огурчики! (В порыве уничтожения.) Все люди! Один ты эгоист! Отпусти меня!

Евдокимов. Нет. А я ремнями никогда не привязываюсь в самолетах. Ясно?

Наташа. Думаешь, смелый? Вот когда-нибудь тебя так шлепнет – ух! (Даже засмеялась от ярости.) Пусти!

Евдокимов. Ладно. Буду привязываться ремнями.

Наташа. Не смешно.

Евдокимов. Наташка, посмотри на меня.

Наташа. Не хочу я на тебя смотреть. И откуда ты такой появился?

Радио. Следующая станция – «Октябрьская»… Следующая станция – «Курская»… Следующая станция – «Комсомольская»…

Наташа (она немного отошла). Целое кругосветное путешествие.

Евдокимов. Может, выйдем?

Наташа (глядя на часы). Нет, почти ничего не осталось… Знаешь, я ужасно проголодалась от всех этих объяснений. Ненавижу объяснения…

Евдокимов. Ты хочешь уйти?

Наташа. Нет… У меня вчера была зарплата. Хочу пригласить любимого мужчину в ресторан.

Евдокимов. Спасибо.

Наташа. Хорошо быть мужчиной. Я бы, наверное, десять лет жизни отдала… чтобы быть мужчиной!

Затемнение.

Аэропорт. Угол зала у окна. Здесь днем торговал буфет, но сейчас буфет закрыт. И оттого угол зала почти не освещен: он пуст и темен. Свет – только от фонаря из окна. Два пустых «стоячих» столика. Прислонясь к подоконнику, стоит Наташа, рядом у столика – Евдокимов. Методичный голос радиодиктора передает объявления.

Радио. Вылет самолета, следующего рейсом пятьсот восемьдесят шесть, Москва-Хабаровск, задерживается на один час по техническим причинам. Прибывший рейсом шестьсот тринадцать Тбилиси – Москва пассажир Цихмиладзе! Просьба зайти в коммерческий склад… Пассажиры, вылетающие рейсом четыреста пятнадцать, Москва – Сочи, просьба пройти на посадку…

Наташа. Мне пора.

Евдокимов. Посмотреть, как ты будешь взлетать?

Наташа. Нет. Это будет не скоро…

Молчание.

Да, так и забыла рассказать… как я читала. Ты знаешь, я действительно очень мало читала. Я даже не думала… (Остановилась.)

Радио. Пассажиры, вылетающие рейсом Москва – Сочи, просьба пройти на посадку.

Наташа. Понимаешь, нам было очень легко… сначала… за это нужно расплачиваться. Дальше нам будет все тяжелее, тяжелее… потому что я хочу уважения. А я его, в общем, не заслужила… а я его хочу… потому что… ну я… я хорошо к тебе отношусь. Если бы я хуже относилась… я бы могла…

Молчание.

А сегодня я точно поняла… ты никогда не будешь… так ко мне относиться, как я хочу. Я всегда буду, в общем, чуть-чуть случайной…

Евдокимов. Ты дурочка… «в общем»… Наташа. Ну вот, мы так все время: «Дурак, дурочка…» – и больше ничего не можем сказать.

Молчание.

А опыт будет… опасный?

Евдокимов. Чепуха. Прокрутим одну машину – и порядок.

Наташа. Я почему-то думала – опасный. Мне всегда лезут в голову какие-то глупые мысли…

Евдокимов. Когда ты вернешься, у нас как раз будет вечеринка… по случаю отъезда на «Альфу». Я тебя познакомлю с моими друзьями… Только не надо…

Наташа. Нет, нет, я не буду плакать. Я – все… Скажи только одну вещь: ну зачем я тебе нужна? Ведь тебе никто не нужен! Ты сам сильный!

Евдокимов (вытирая ей лицо). Ну что ты, Наташка.

Наташа. Молчи. Я все равно буду плакать, наверное… Просто есть дни, когда все время плачешь. Глаза на мокром месте.

Радио. Бортпроводницу Александрову Наталью Федоровну просят пройти к самолету.

Наташа. Дай я хоть немного попудрюсь. Что-то я вообще сегодня несдержанная. Опять погорела выдержка. (Вдруг.) Поцелуй меня… еще… еще, ладно?

Евдокимов (целует ее в мокрое лицо и шепчет). У тебя невероятные волосы. Я каждый раз удивляюсь, какие у тебя волосы.

Наташа. Тихо, Эла, тихо… На нас все время смотрят.

Евдокимов. Пусть смотрят. (Опять шепчет какую-то чепуху.) На нас целый день смотрят. На нас всю жизнь смотрят… У тебя абсолютно золотые волосы.

Наташа. Да, у меня лучшие волосы в СССР.

Евдокимов. Я напишу стихи о твоих волосах. Сентиментальные стихи о твоих волосах.

Наташа (счастливо). Выдержка, Эла, выдержка…

Радио. Бортпроводницу Александрову Наталью Федоровну просят срочно пройти к самолету.

Наташа. Я побежала, Эла.

Евдокимов. Давай, Александрова.

Наташа. И пошустрее там с твоими машинами. Чтобы девушка могла тобой гордиться… Салютик, Эла.

Евдокимов. Салютик, Наташа.

Затемнение.

Комната в НИИ. За столом – Галя. Входит Евдокимов, просматривая на ходу «Вечерку».

Евдокимов. Первоклассное объявление: «Сто семьдесят пятая школа покупает скелет для ботанического кабинета. С предложениями о скелетах обращаться по телефону 221-3205. До четырех часов». Загнать бы скелетик.

Молчание. Евдокимов усаживаясь за свой стол, напевает. Звонок телефона.

(Берет трубку.) Семенов вышел… Знаете, я не в курсе… (Кладет трубку.) К нам рвется некий «корреспондент Владыкина». К чему бы это?

Галя (механически). Я думаю, к дождю…

Евдокимов. Да, Семенов объявил… что тебя окончательно освободили от «Альфы»…

Галя. Я знаю.

Евдокимов (напевает). «Эх, разрядушка, бухнем, а реакция сама пойдет…»

Галя. Это даже к лучшему. У меня будет свободная среда. Ты знаешь, в среду в шахматном клубе… (Остановилась, помолчала, небрежно.) А я вчера вечером ездила на «Альфу».

Евдокимов. Чего это вдруг?

Галя. Семенов посылал за режимами. Евдокимов. Красиво там, да? Белые березы… «Эх, разрядушка, бухнем…»

Галя. У меня там была уйма свободного времени. Я там… разглядела…

Молчание.

Евдокимов. Видишь ли… Мы с Владюшей с самого начала знали, что тебе не разрешат… И поэтому…

Галя (небрежно). Евдокимыч, это все довольно рискованно…

Евдокимов. Да, есть кой-какой процент. (Читая газету.) «Киностудия покупает седые волосы и французские зажигалки…»

Галя. Я даже думаю, что в двух случаях из четырех… вы кувырнетесь?

Евдокимов. Отличное слово – «кувырнетесь»!

Молчание.

Да, ты заметила, там на березах невероятное количество грачей? Миллиард грачей. Они так орут, точно у них круглый день идет совещание.