Полиция на Хоккайдо, да и во всей Японии, финансируется правительством не очень-то щедро. С техническим оснащением, правда, проблем нет, зарплаты тоже повыше, чем у медсестер и учителей, но вот с помещениями беда. Практически все отделы имеют только по одному большому залу, уставленному столами и оргтехникой. Даже у нас в Саппоро, в новеньком высоченном здании управления полиции Хоккайдо, отдельные кабинеты имеют только четыре высших чина. Нисио, нуждающийся время от времени в изолированности от наших назойливости и любопытства, постоянно ворчит по поводу того, что, дескать, вертолетную площадку на крыше соорудили, а насчет отдельных кабинетов для начальников отделов даже и не почесались.

Так вот, Осима – единственный в нашей системе начальник, имеющий отдельный кабинет. Как получилось, что начальнику полицейского управления микроскопического Немуро отвели отдельный офис, никто не знает, но факт остается фактом – работает он отдельно от своих орлов, что вызывает черную зависть его коллег из Саппоро, Кусиро, Отару, Вакканаи и других хоккайдских городов, в которых имеются проблемы со зваными и незваными гостями из России.

В кабинете Осимы просторно, кроме рабочего стола есть низкий журнальный столик с темно-коричневым диваном и двумя креслами. Осима сел в одно из них, предоставив мне возможность расслабиться на гладкой коже мягкого старомодного дивана, взял со стоявшего тут же подноса чашечку и нажал на крышку пластикового термоса-чайника.

– Чай будете?

– А кофейку нет?

– Сейчас сделаем.

Осима выдавил себе из термоса полчашки зеленого чая, встал, подошел к двери, высунул за нее голову и что-то кому-то сказал. Затем он снова уселся в кресло и начал отчитываться о случившемся.

Его рассказ был прерван только один раз появлением молоденького сержантика женского пола, принесшего мне чашку сносного кофе. Кофе взбодрил меня куда меньше, чем отчет Осимы, заставивший проникнуться мыслью о том, что в понедельник утром в Саппоро я вряд ли вернусь.

Картина складывалась следующая. Покойный Грабов был фигурой, в Немуро хорошо известной. Его траулер с бодрым названием «Пионер Сахалина» в течение последних десяти лет поставлял в город курильского краба и прочие деликатесные морепродукты. Происходило это по давно уже отработанной схеме: краб вылавливался в российских водах нелегально, втайне от пограничников и рыбоохраны, и продавался в Немуро по демпинговым ценам, при этом ни одна из сторон внакладе не оставалась. Русская команда зарабатывала за каждый рейс огромные деньги, а местные закупочные конторы перепродавали ресторанам и магазинам, а также купцам из других районов Хоккайдо и Хонсю контрабандного краба по нашим, то есть сумасшедшим, ценам и имели весьма недурный навар. Местная полиция на эти дела смотрела сквозь пальцы – такое показное безразличие было санкционировано нашим головным управлением.

Но произошло ЧП. Погиб человек, и инцидент потребовал к себе уже иного внимания. Осима рассказал о том, что произошло это в ресторане с невыговариваемым названием «Кани Уарудо» – уродливым гибридом из японского kani, то есть «краб», и английского world, то есть «мир».

Этот «Мир крабов», или лучше «Крабов мир», – один из самых популярных немуровских ресторанов, в котором русские рыбаки – не просто завсегдатаи, а даже частично хозяева. Располагается он перед парком Наруми, недалеко от порта, близ центрального городского отделения банка Хоккайдо. Место удобное: центр города, порт рядом, до банка, через который идет вся «крабово-лососевая» наличность и безналичность, рукой подать, а после обильных возлияний приятно подышать влажным морским воздухом, растянувшись на скамейке в парке.

Покойный Грабов не только поставлял в ресторан краба, но и инвестировал в него кое-какие деньги, которых хватило на приличную мебель и современное кухонное оборудование. «Крабов мир», по словам Осимы, был своеобразной вотчиной Грабова, в которой он неизменно столовался во время заходов в Немуро. Сюда он даже умудрился пристроить в качестве официанток двух девиц с Сахалина, дочек своих тамошних приятелей, что в условиях японского трудового законодательства и строжайшей иммиграционной системы сделать не так-то просто. В городе Грабов отказа ни в чем ни от кого не знал, поскольку деньгами сыпал налево и направо, и его более чем щедрые вложения в держащуюся исключительно за счет русского рыбного бизнеса хилую экономику Немуро заставляли всех закрывать глаза на истинную сущность этого крабового магната.

Осима сказал, что сами русские называли Грабова за глаза «черным крабом». Во-первых, этому способствовала его фамилия, а во‐вторых, на тыльных сторонах ладоней у Грабова были большие татуировки с изображением, соответственно, левой и правой крабовых клешней. При этом татуировки были выполнены не традиционными для русских «братишек» дешевыми синими школьными чернилами, а дорогой редкой черной тушью.

Осима сказал, что он уже запросил по телефону у нашего Аоямы досье на Грабова и что Аояма якобы охотно согласился переслать сюда для него и для меня все документы на покойного, имеющиеся у него в Саппоро в изобилии. Это означало, что сам Аояма этим делом заниматься не собирался и вести расследование вместе с Осимой предстояло мне. Вообще-то, всеми «рыбными» делами занимается у нас в отделе именно Аояма, но здесь уже не контрабанда и не «проброс» российским поставщиком японского покупателя. Здесь есть покойник, а убийства – это уже по моей части. А в том, что это убийство, Осима не сомневался, весь его рассказ сводился именно к тому, что с капитаном грамотно «разобрались».

Итак, вчера в половине пятого вечера с грабовского «Пионера Сахалина» закончили выгружать краба. Это была первая в этом сезоне партия, так как путина только началась. Первый краб – самый дорогой; рынок, располагающий пока только мороженой продукцией с прошлого сезона, по нему тоскует, поэтому у Грабова и его команды было законное право получить за него приличные даже для Японии деньги и отправиться вечером в «Крабов мир» обмывать первую ходку за «длинной йеной», как любит называть большие суммы в нашей валюте мой друг Ганин.

Экипаж «Пионера» – семнадцать человек – при заходе в Немуро обычно живет в каютах на борту, поэтому все они, умывшись и переодевшись, направились в ресторан прямиком с судна и были там с начала десятого. Сам Грабов жить на траулере брезговал, он, как всегда, поселился в гостинице «Минато» и в ресторан направился уже оттуда, в половине десятого.

Приехал он туда не один, а с проживающим в том же отеле неким Виталием Игнатьевым. Этот самый Игнатьев – инспектор-наблюдатель Роскомрыболовства, его ежегодно присылают из Москвы на три месяца для контроля над поставками из России в Немуро рыбы и морепродуктов. При Игнатьеве имеется японский переводчик Дзюнъити Нарита, который тоже поехал с ними в ресторан.

Вез всех троих на своем «Ауди» Такаси Мацумото – хозяин небольшой торговой фирмы, которая производит все основные закупки грабовского краба. Мацумото и Грабов, по словам Осимы, корешились несколько лет, друг друга не только по-джентельменски уважали, но и по-братски любили.

К десяти часам в «Крабовом мире» собралось в общей сложности тридцать человек. В связи с визитом грабовской команды директор заведения Акира Осака предусмотрительно вывесил на дверях табличку с надписью «Закрыто на спецобслуживание», что он делает всегда в начале и в конце крабового сезона, ибо знает, что разгулявшиеся визитеры-нувориши в тельняшках и перстнях-печатках пить будут до утра и могут нанести урон имиджу солидного ресторана в глазах местных клиентов. Так что случайных посетителей вчера в ресторане не было. Кроме семнадцати рыбаков, их покойного теперь капитана, инспектора Игнатьева, переводчика Нариты и доставившего последних троих Мацумото там были жители Немуро. Тосиро Хаяси и Тосио Ханэда, официально считающиеся работниками фирмы Мацумото, но на деле работающие его телохранителями, а также работники ресторана: повара Хидэо Мори и Мицура Такунага, четыре официантки – японки Митико Осада и Дзюнко Ямада и сахалинки Ольга Сазонова и Марина Усольцева, – а также сам Осака, который в подобных случаях домой не уходит, а до самого утра следит за тем, чтобы и неугомонным клиентам было хорошо, и его заведение материально от них не пострадало. В режиме «спецобслуживания» ресторан функционирует как банкетный зал. Все столики сдвигаются в единый стол, за которым и расселись двадцать три дорогих гостя. Грабов сидел посреди длинной стороны четырехугольника спиной к окнам. Справа от него сидел Мацумото, слева – Игнатьев.

Первую выпивку – кому пиво, кому саке – официантки подали ровно в десять. Вместе с алкоголем на стол выставили легкую закуску – маринованые водоросли, сушеных мальков и стручки вареного гороха. Первый тост говорил Грабов. Он поздравил всех собравшихся с началом крабовой путины и выразил надежду, что она окажется успешнее последней, зимней, после чего все дружно крикнули давно уже выученную от японцев здравицу «кампай» и выпили до дна.

Тосты под легкую закуску продолжались до одиннадцати, после чего Осака дал указание подавать основные блюда. С одиннадцати до двенадцати на стол подавались вареные крабы, сырые устрицы во льду, рисовые колобки онигири с начинками из красной икры, лосося и тунца и еще около двадцати различных блюд. Также на столе были установлены газовые плитки с выпуклыми жаровнями, на которых жарилась тонко нарезанная баранина с овощами – то есть рыбачки готовили одно из наиболее популярных среди них японских блюд с монгольским названием «Чингисхан».

К двенадцати все наелись и изрядно набрались, после чего Осака перешел к деликатесам, которые слишком дороги для того, чтобы подавать их в начале голодным матросикам. Ровно в двенадцать каждому были поданы тарелки с тонко нарезанной нежнейшей полусырой говядиной татаки-биф, а сразу за ними – блюдца с сашими из фугу.

Именно тогда, когда гости приступили к этим двум блюдам, Грабов, по показаниям свидетелей, вдруг привстал над столом, выпучил глаза, прижал левую руку к груди, правую – к животу, захрипел и повалился на стол, подмяв под себя стоявшие перед ним яства. Мацумото и Игнатьев, находившиеся к нему ближе других, сначала решили, что капитан поперхнулся куском мяса, и перекинули его через спинку стула, после чего Мацумото стал бить его кулаком по позвоночнику. С другого конца стола судовой врач Евгений Анисимов закричал, что это, видимо, сердечный приступ, и поспешил к Грабову. Втроем они перевернули его на спину и уложили на пол. Анисимов предпринял попытку сделать Грабову искусственное дыхание, однако успехом она не увенчалась. Через две минуты Анисимов заключил, что Грабов мертв.

Осака вызвал по телефону «Скорую помощь», которая прибыла через семь минут. Врач Хироси Кудо осмотрел Грабова и выразил сомнение в том, что с ним случился сердечный приступ. На требование Анисимова доставить Грабова в реанимацию он ответил отказом, сказав, что это уже не поможет. Увидев на столе тарелочки с фугу, Кудо высказал предположение, что это могло быть отравление.

Во время последующего разговора Осимы с Кудо уже в управлении выяснилось, что Кудо с самого начала решил, что все признаки, наблюдавшиеся у умершего, говорили об отравлении, поэтому доставлять русского на «оживление» в реанимационное отделение городской больницы было бесполезно. Как врач, он, разумеется, понимал, что фугу дать моментального эффекта не может и что яд был быстродействующим. В этом случае он смекнул, что тут попахивает насильственной смертью, и заявил растерянной публике, что, по его мнению, Грабов отравился фугу и что по японским законам в подобной ситуации следует немедленно вызвать полицию.

В полицию позвонили тут же, и в ресторан выехала дежурная машина из управления. Дежурный, принявший звонок, позвонил и домой Осиме, так как такие случаи регистрируются в Немуро раз в сто лет. Разбуженный внезапным звонком Осима, услышав, кто именно скончался, решил взять расследование в свои руки с самого начала, быстро оделся и на своей машине выехал в ресторан.

Как показали разультаты опроса работников «Скорой помощи», в те минуты, пока в ресторан не прибыли дежурный наряд и Осима, никто из присутствовавших покинуть помещение не пытался. Все гости и работники ресторана вели себя достаточно спокойно, если не считать того, что, по многочисленным показаниям, Осака заметно нервничал, кусал ногти и вполголоса грязно ругался, вызывая смущенные взгляды официанток-японок.

Осима приехал в ресторан в тридцать пять минут первого и застал следующую картину. Слева от длинного, уставленного тарелками и бутылками стола параллельно окну лежало тело Грабова. Около тела стоял прибывший с нарядом рядовой сотрудник полиции Ёхэй Ямада. По другую сторону стола, ближе к кухне, на стульях сидели гости и работники, перед которыми стоял сержант Такэси Хикита с блокнотом в руке, проводя перепись свидетелей. Осима приказал Хиките продолжать, а сам провел предварительный осмотр места происшествия. Ничего, что выбивалось бы из привычной пятничной ресторанной рутины, он не заметил и вызвал по рации дежурную следственную группу и криминалистов.

Именно криминалисты и установили истинную причину смерти Грабова. Это действительно было отравление. Во время анализа доставленных в управление проб блюд, стоявших перед Грабовым, на ломтиках фугу был обнаружен тонкий слой растворившегося в рыбном соку неизвестного в Японии яда из разряда цианидов.

В два часа ночи, после того как следователи и инспекторы закончили предварительный опрос всех свидетелей, Осима принял решение об освобождении помещения ресторана. Был вызван полицейский автобус, на котором рыбаков перевезли на судно. На пирсе около «Пионера Сахалина» была выставлена патрульная машина с нарядом, получившим приказ никого с судна на берег без разрешения Осимы не выпускать. По словам Осимы, экипаж был настолько пьян, что никто из рыбаков даже и не подумал выступить против этой в общем-то незаконной пока, до ордера прокурора, меры.

Игнатьев и Нарита вернулись в гостиницу, в холле которой Осима организовал наблюдение. Формально ограничивать передвижение московского гостя и его переводчика Осима не решился и приказал посменно дежурить в холле агентам в штатском. Мацумото, Хаяси, Ханэда, Мори, Такунага, Осада и Ямада были отпущены по домам под подписку о невыезде из города на время проведения следствия. Осака остался спать в ресторане, благо его офис под такие внезапные ночевки приспособлен давно. Русские официантки также дали расписку о невыезде, Мацумото по дороге домой завез одну из них в домик, который они на пару снимают в районе Котохира.

Тело Грабова оставалось в морге следственного отделения, и Осиму теперь волновала проблема сокрытия от родни Грабова факта вскрытия. Со вскрытием, конечно, капитан погорячился, и не укорить его в очевидном промахе было нельзя, я же, как-никак, ответственное лицо из центра.

– Вскрывать его вы, конечно, поторопились, но ведь у вас…

– Что у меня? – вскинул на меня грустные глаза Осима.

– А вы подумайте.

Всегда нужно давать человеку шанс, даже если он этого шанса и не заслужил.

– У меня… – ухватился за соломинку все еще не понимавший мою доброту Осима.

– Да-да, у вас, конечно же.

– У меня, конечно же…

– …возникло…

Боже, какой тугодум! А потом говорят, что провинциалы ни в чем не уступают столичным жителям!

– У меня возникло… – продолжал «рожать» капитан.

– Возникло подозрение…

– А, ну конечно! У меня возникло подозрение, что источник отравления Грабова опасен и для других присутствовавших в ресторане, поэтому в целях предотвращения дальнейших инцидентов я отдал приказ провести вскрытие, установившее тип яда. Именно оперативное вскрытие позволило установить неэпидемиологическую природу отравляющего вещества и не беспокоиться за здоровье свидетелей. Если бы мы его не вскрыли, оставалась бы опасность как для сотрудников полиции, так и для всех жителей и гостей города подвергнуться воздействию смертельного яда.

– Ну да, что-то в этом роде. Отныне выступайте по данному вопросу исключительно как спаситель Немуро от смертоносной чумы… Да, и дайте указание ребятам из юридического сектора написать на мое имя бумагу с приведенными в порядок этими вашими изящными формулировочками. Визу на ней я поставлю, не беспокойтесь – я бы и сам на вашем месте приказал его вскрыть немедленно… Что говорят криминалисты о яде?

– Яд из группы цианидов, нам неизвестный. По нашим каталогам проходит как национально не маркированный, и поэтому, есть ли он у нас в самообороне и органах безопасности, сказать пока трудно. К девяти мы подготовим запросы, и к обеду, думаю, нам ответят.

– А фугу, естественно, ни при чем?

– Фугу ни при чем. Ее ели практически все, и ни у кого никаких последствий. Мы, понятное дело, сразу же взялись за тарелочки, с которых ел Грабов. Ни на чем, кроме фугу, яд обнаружен не был. Эксперты считают, что яд был в виде бесцветного порошка и им посыпали только ломтики фугу. На белом фоне рыбы порошок был незаметен с самого начала, а за полминуты он растворился и смешался с соком.

– Значит, яд насыпали в кухне? И оттуда уже была принесена тарелка для Грабова?

– Скорее всего, но это не на сто процентов.

– Почему? Вы допросили официанток? Кто подавал тарелку Грабову?

– Это установить не удалось. Видите ли, Минамото-сан, по показаниям свидетелей, к полуночи в ресторане стоял такой шум и гвалт, что подсыпание яда могло быть произведено непосредственно за столом.

– В смысле?

– В смысле, никто из присутствовавших уже спокойно не сидел на своем месте. Все вставали, ходили, подсаживались друг к другу, чтобы выпить на… как это они называют?

– На посошок?

– М-м?

– На посошок. Когда русские уходить собираются, последняя рюмка пьется «на посошок», чтобы она идти помогала. Посошок – это посох, палка такая, на которую опираются при ходьбе.

– Да нет, на что-то другое. Мне еще показалось, что это даже и не по-русски, а по-немецки, что ли… В общем, расходиться они еще не собирались. По показаниям Осаки и официанток, которые к таким банкетам привыкли давно, грабовские ребята уходят после этих попоек только наутро.