Про матросов хочу пару слов рассказать сегодня. Ну, что матросы? Как и любые люди в определённо взятой группе, они бывают разными. Бывают с неоконченными высшими образованиями, бывают вообще без среднего, бывают башкиры, дагестанцы и гондоны. А ещё, пару раз, правда, всего, у нас попадались даже матросы из Москвы.
Один из них, помню, был каким-то чемпионом по пауэрлифтингу парному (не помню, как это точно называется), и как попал на флот, даже сам толком объяснить не мог.
При довольно среднем росте имел пятьдесят четвёртый размер ноги и какой-то там семидесятый шапки. Девяностые годы, вы же понимаете, тогда на срочную службу, к нам во всяком случае, попадали только те, кого удавалось отлавливать в глухих российских селениях, горах и лесах, которые не знали, что нынче демократия и от армии (а уж тем более флота) давно и модно стало косить. А тут – москвич. Чуть не всем экипажем собрались на него посмотреть, когда его к нам привели в первый раз. Да не, шучу, конечно, привёл его я, так как его назначили к нам в дивизион, а на пирсе нас встречали командир дивизиона Антоныч и командир трюмной группы Борисыч.
– Это ты кого нам привёл? – спрашивает Антоныч.
– Матрос Кузнецов, – говорю, – назначен к нам трюмным!
– А чего он в лыжах? Лето же?
– Это ботинки, – бурчит Кузнецов, а сам улыбается и краснеет.
– А где ты взял такие ботинки? У Олега Попова отобрал?
– Не, мне на заказ в Североморске сшили, у меня нога большая.
– Не, нога большая вон у Эдуарда – сорок четвёртый размер, а у тебя она какая-то аномальная!
– Я знаю, – бурчит Кузнецов, – всю жизнь смеются надо мной.
– Ну, мы не в цирке, поэтому не ссы – смеяться не будем. Специальность у тебя какая?
– Никакой.
– А чего тебя к нам прислали?
– Не знаю.
– А сам откуда?
– Из Москвы.
На минуту повисла неловкая пауза. Повисела и села с нами рядом покурить, потому что чего висеть, как дуре, в одиночестве?
– Из какой Москвы? – уточнил на всякий случай Борисыч. – Из той самой?
– Ну да, а из какой ещё?
– Ну, мало ли там… Кто вас знает.
А у нас до этого тоже был матрос, из МГУ, говорил, только оказалось потом, что это Мордовский госуниверситет, а не тот самый. Поговорили мы с Кузнецовым минут десять-пятнадцать, рассказали ему про тяготы и лишения, посочувствовали его нелёгкой долюшке, а в конце Антоныч резюмировал:
– Ты, конечно, не обижайся, Кузнецов, но в трюмные мы тебя не возьмём. Уж больно ты мягкий какой-то, медленный, а трюмные, понимаешь, они же как Брюс Ли должны быть – резкие и чёткие. Вон, смотри, наши орлы какие чёткие!
Два наших «чётких орла» (два с половиной метра роста на двоих поровну) в грязных ватниках боролись в это время со шлангом приёма пресной воды, ругали его матом и били ногами. Со стороны на орлов они были не очень-то похожи, но Антоныч с Борисычем смотрели на них с такой отеческой гордостью, что сразу было понятно – орлы, и точка!
– Жалко-о-о, – бубнит Кузнецов. – Я на берег не хочу. Раз уж залетел в армию, то на корабль бы.
– Да не ссы, мы тебя интенданту сейчас продадим за банку тушёнки! Ему люди всегда нужны!
– Две, – говорит Борисыч.
– Что две?
– Две банки тушёнки!
– Каждому! – уточняю я, оценивая на взгляд вес Кузнецова.
Продали мы Кузнецова интенданту, все этим вопиющим пережиточным актом рабовладельческого строя остались довольны, включая Кузнецова. А на первом выходе в море Кузнецова приказали снять с борта. Дивизийный замполит сказал, что какие-то там тесты пришли психологические и вроде как всё нормально, но как-то не совсем. Впрочем, как всегда у замполитов. Ну, командир дивизии особо разбираться не стал. Снять так снять.
А Кузнецова-то и нет. И вызывали, и искали – нет его, и всё тут. Штаб дивизии сидит в центральном и вспоминает историю про двух башкиров, которые решили сбежать со службы домой в связи с тем, что демократия наступила, они служить заебались и от губы Нерпичьей до Уфы всего-то полторы ладони по карте. А заодно решает, выпускать нас теперь в море, раз мы матроса проебали, или вовсе в тюрьму всех посадить. Ну, Борисыч его нашёл, конечно, – Кузнецов так хотел выйти с нами в море, что спрятался в пятом отсеке за цистернами мытьевой воды, решив, что его поищут да и пойдут в море. А тут он такой, один из ларца, одинаковый с лица.
– Замполит, – говорит командир дивизии, глядя на красного от стыда Кузнецова, – а вы там точно у себя ничего не попутали? Как может человек, который так хочет в море, быть к морю непригоден?
– Тащ контр-адмирал! – берёт слово наш корабельный зам. – Разрешите взять его в море под мою личную ответственность, б!
– Разрешаю, б! – говорит командир дивизии и заодно подъёбывает нашего замполита с его этой буквой «б» в конце.
И матрос Кузнецов трубил у нас вестовым в офицерской кают-компании, разнося всем суп и котлеты, всё время улыбался и краснел.
А ещё одной осреднённой особенностью наших матрозавров было их перманентное желание отравить свой молодой организм каким-нибудь алкоголесодержащим веществом. За это их нещадно карали и садили в тюрьму. Ну ещё всячески морально унижали, конечно, фразами про то, что восемнадцатилетним дрищам ещё говно через тряпочку сосать положено, а не алкоголь, и всё в таком же духе.
Тюрьма у нас была прямо на борту, и на ней висела бирка «Душевая». В море мы в ней мылись, конечно, но в базе из-за её кафельно-холодно-влажной сущности использовали как тюрьму.
– Ну что там, – спрашивал старпом у Антоныча, – сидит там ваш Иванченко?
– Вторые сутки! – бодро докладывал Антоныч. – Правда, Борисыч проявил зачем-то чудеса человеколюбия и выдал ему ведро, чтобы он мог на нём сидеть, чем, я считаю, опорочил всю суровую честь военно-морского офицерского корпуса!
– Стареет! – хихикает старпом.
– Пора бы и майора уже выдать, – как бы продолжает мысль Борисыч, но старпом делает вид, что крепко уснул прямо в кресле и не слышит его.
Неуставных взаимоотношений у нас не было практически. Этому способствовало два эффективных и действенных фактора: на шестьдесят офицеров и сто мичманов приходилось всего двадцать матросов, и офицеры с мичманами сами матросов били, поэтому и поддерживали дисциплину. Поймите меня правильно, если сможете, но исходя из принципа некоторого всеобщего равенства на подводной лодке, если тебе что-то поручают, то выполнять это должен именно ты, и если твоему младшему товарищу положен такой же кусок масла, яйцо и кружок колбасы, как тебе, то и съесть это должен именно он. Кто этого вдруг не понимает на словах или на ментальном уровне, тому приходится понимать после пиздюлей от старшины команды или командира группы. Морской закон такой. Спускается командир группы в трюм проверить, как ты там чистишь фильтр от помпы, и видит, что чистишь его не ты, а вовсе какой-нибудь матрос-ракетчик, – получай в торец. Пару раз получил, становишься равнодушен к воспитанию молодых моряков.
В обычную военную гауптвахту матроса сдавали всего один раз – всем остальным хватило потом на годы. Гауптвахты просто своей не было, и по договорённости возили провинившихся матросов в бригаду морской пехоты «Спутник». А там очень любили нарушителей воинской дисциплины и знали какие-то секретные методы воспитания матросов и привития им любви к дисциплине. Один у нас, особенно упёртый в плане попыток установить годковщину в экипаже, загремел-таки туда. Обычный русский паренёк из какой-то рязанской деревеньки, кстати. Отвезли туда его мы с интендантом типа по пути домой (километров шестьдесят всего крюк). Принимал его суровый старший прапорщик, удивительно похожий на тюленя, только усы и клыки побольше.
– Слушай, – говорит ему наш интендант, – я быстро собирался и не успел справку о помывке ему сделать, примешь так?
– А на хер мне твоя справка? Вон – технику моют из шлангов, сейчас и его помоем!
– И ещё это… как бы… я не успел ему аттестат выписать, можно завтра подвезу?
– А на хер мне его аттестат?
– Ну… кормить же ты его будешь?
– Пф-ф! – засмеялся старший прапорщик-тюлень. – Да что я ему, ложку каши не найду? Пусть там его пайку нормальные ребята едят, которые дисциплину уважают!
Читает бумаги:
– Неуставные взаимоотношения? О-о-о-о-о, у нас таких любят тут! В правильное место привезли! Через скока забирать будете?
– Ну… пять суток у него… написано же.
– Дык я вижу, что написано, а держать его сколько тут? Хошь, месяц продержу, хошь, два? Тут ломом плац мести – и за год можно не управиться!
Мне показалось, что уже в этот момент матроса можно было забирать назад, и всё бы было нормально. Но приказ командира есть приказ командира. Забрали его недели через две, и когда вели обратно на корабль, то его дружки даже и не узнали его сначала: уводили пухлого, розовощёкого паренька, а привели скелетика чёрного цвета со впалыми щеками. Но потом прям как к бабке всех сводили – дисциплина была просто железная.
Так что матросы у нас были всякие и служили тоже по-разному. Абсолютно независимо от своей национальности, образования, вероисповедания и чего там ещё. То есть, как я писал, если ты гондон, то ты и в Африке гондон. А с усиками там или с пупырышками – уже не имеет значения.
Многие из вас уже знают, что надо делать, если вы хотите стать умным, красивым, воспитанным, эрудированным, добрым, смелым, находчивым, весёлым, хорошо петь и танцевать и, самое главное, скромным. Путь этот долог, тернист и усеян не только листьями от лавровых венков идущих впереди вас товарищей, но он даёт результат! Конечно же, чтобы достичь всего этого с минимальными финансовыми затратами, вам нужно поступить в военно-морской флот, и это, как мне кажется, очевидно. Правда, женщины вас от этого любить не станут в автоматическом режиме, так как любят-то они в основном самовлюблённых, эгоистичных, психически неуравновешенных социопатов.
Если вы читали мои предыдущие рассказы, то уже знаете, что главной вашей задачей будет ничего не сломать, не проебать и не быть гондоном. Традиции вам тоже уже известны, спасибо мне, опять же. Но ещё одно важное умение пригодится вам, как азотно-гелиево-кислородная смесь водолазу на ста метрах. Это умение постоянно делать вид, что вы ужасно заняты важной работой, находитесь в жёстком цейтноте, и при этом ничего не делать. Если вы думаете себе, что высоким профессионализмом и плановой работой добьётесь того, что всё у вас будет само работать, крутиться, писаться, подшиваться, прошнуровываться и пронумеровываться, а начальство будет вас за это хвалить и даже, возможно, ставить другим в пример – то вы совсем не знаете флотского начальства.
Вид мичмана или офицера, который ничего не делает и никуда не бежит, потный от шеи до жопы, вызывает у флотского начальства неконтролируемые ментальные судороги даже в спинном мозге и рождает только одно желание – поручить этому пидорасу срочно какое-нибудь невыполнимое задание, чтоб не разлагал своим видом остальных! Поэтому на эту удочку «сделал дело – гуляй смело» попадаются только совсем зелёные военные моряки.
Те же, кто постарше и поопытнее, вырабатывают на уровне инстинктов целые комплексы мероприятий по приданию себе вида постоянно заёбанного службой военмора. Некоторые делают это даже с творческим подходом, но часто попадаются на том, что переигрывают. Прикомандировали к нам как-то трюмного мичмана с одного отстойного корабля для придания нам уверенности в своих силах, и потому что уж больно он работящий, как утверждал его командир.
– Работящий мичман? – уточнил механик у старпома. – Это что за зверь такой?
– Раньше я думал, что это кто-то типа сиреневенького единорога, но так-то единороги более вероятны в этой вселенной, чем работящие мичмана, так что посмотрим, что за зверь такой.
Наш сиреневенький единорог оказался щупленьким, маленьким и рыженьким мужчинкой по имени Анатолий. Самый обычный такой Анатолий: ни рога во лбу, ни радуги из жопы, то есть никаких признаков сказочного животного «работящий мичман» при первом внешнем осмотре обнаружено не было. А потом, конечно, понеслось.
Мичмана Анатолия никто никогда не мог найти сразу. Подводная лодка «Акула», конечно, большая, но всё-таки подводная лодка же – куда ты с неё денешься? А с Анатолием вечно происходило так: вахтенный найти его не мог, вахтенные в отсеках, где было его заведование, тоже не могли, и находился он только по системе громкоговорящей связи. А она по своему предназначению должна была служить не для поисков мичмана Анатолия, а для управления экипажем корабля командиром, старпомом и механиком. Ну, ещё замполиту разрешали по ней объявления свои зачитывать, чтоб он в отсеках людям мозги не компостировал. Ну а на том выходе служила и для поисков мичмана Анатолия. После долгих и нудных криков по всем отсекам он прибегал в центральный пост вечно в каком-то рваном и грязном РБ с перепачканными руками и лицом.
– Где ты был, Анатолий, бля?
– Да компрессор в десятом перебирал!
– Пуркуа?
– Ну чё-то мне показалось, что стучит он как-то не так, вот решил подмандить!
Компрессор, чтоб вы знали, который сжимает атмосферный воздух до четырёхсот килограммов, стучит так, что от зависти паровозные колёса седеют. А если он стучит не так, то все в ужасе от него разбегаются, потому что он вот-вот взорвётся, и того, кто не успел убежать, потом будут собирать по фрагментам в баночку, чтобы отдать семье на память. А тут этакий герой вселенной лезет его перебирать! Ну, герой же?
Или старпом у него спрашивает:
– Чё ты грязный-то опять и найти тебя не могут?
– Да холодилку в седьмом подкручивал, чтоб холодила лучше!
Антоныч удивляется:
– Эдвард, а вы же вчера её с Борисычем регламентировали?
– Ну!
– Что «ну»?
– Ну да.
– Анатолий, а на кой хер ты в неё полез, если целых две группы её вчера смотрели?
– Ну мало ли, Антоныч, недосмотрели чего там, решил проверить!
– Знаешь что, Анатолий, – не выдерживает механик, – если быстро бегать вокруг столба, то, конечно, можно и самого себя в жопу выебать. Но какого хуя, прошу прощения за слово «какого», нужно лезть в мою матчасть, если тебя об этом никто не просит? А?
– Эй, эй! Полегче, маслопупы! – неожиданно вступается старпом. – Человек хуярит тут за весь дивизион у вас, а вы его ещё и гнобите за это? Ступай, Анатолий, не слушай их, а если притеснять начнут, то сразу ко мне беги жаловаться! Уж я-то им задам перцу!
– Слушайте, ребята, – продолжает старпом, когда за Анатолием закрывается переборочная дверь, – что-то здесь не так! Я всегда нутром чую, когда меня наёбывают, даже если не могу понять, где и в чём! И сейчас я нутром чую: что-то здесь не так! Нужен план, короче.
– Конечно, не так, – говорит Антоныч. – Две зарплаты Эдуарда ставлю на то, что Анатолий пиздит!
А Антоныч, конечно, знает, что говорит. Сейчас он уже капитан третьего ранга, у него красавица жена и четверо детей, а служить на «Акулы» пришёл матросом на срочную службу в восемнадцать лет, и поэтому не было большего мучения на свете, чем сдавать Антонычу зачёты по устройству корабля. Хотя поначалу казалось, что всё сплошная легкотня.
– По каждой системе, – говорил Антоныч, – я задаю всего один вопрос. Отвечаешь правильно – зачёт у тебя в кармане! Даже не понимаю, зачем вам по два месяца дают на изучение корабля? Легкотня же! Вот какую систему ты сейчас хочешь сдать?
– ВВД![8]
– Хорошо, вот тебе мой один вопрос по системе ВВД: что такое крейцкопф?
И ты начинаешь лихорадочно перебирать в своём полужидком ещё мозгу всю систему ВВД, которую ты вообще-то выучил: баллоны, клапана невозвратные, клапана запорные, клапана проходные, клапана следящие, двубойные захлопки, а, не, захлопки – это же в вентиляции, компрессора, выдвижное РКП, насос на камбузе… Блядь, а что такое крейцкопф?!
– Эх, – вздыхает Антоныч с явно поддельным сочувстсвием, – а такой ведь простой вопрос! Специально тебе полегче выбрал! Ты ж свой, трюмный, можно и так сказать!
И ты бежишь в секретку, будишь там секретчика и требуешь выдать тебе обратно документацию по этой системе, которую ты сдал полчаса назад, потому что выучил же и что там сдавать-то вообще?
– А я и не убирал её даже, – говорит секретчик, – вот она так и лежит стопочкой, у Антоныча никто с первого раза не сдаёт!
И ты начинаешь рыться в шести томах и приложениях со схемами в поисках этого, мать его, крейцкопфа и находишь его на третьи сутки, когда как раз подходишь к концу шестого тома и бежишь к Антонычу на дрожащих от радости ногах. Ну а как же – ты же теперь знаешь, что такое крейцкопф!
Так вот, именно Антоныч и предложил старпому план.
– Надо, – сказал Антоныч, – за ним последить, хуле тут думать?
– Точно! – обрадовался старпом. – Эдгар, позови-ка мне срочно сюда своих бездельников!
– Чё эта бездельников?
– Ну ладно, дельников, некогда мне тут с тобой в семантические споры вступать!
У меня не было в подразделении матросов – только офицер и мичмана. Автоматика – это вам не масло же в турбины заливать! Мичмана мои были просто, сука, опупенными! Мало пили и только в положенное время, специальности свои знали на отлично и всегда носили вкусную еду из дома! Ну и вот старпом поручил двоим из моей кодлы отличникам боевой и политической подготовки установить скрытое наблюдение за мичманом Анатолием.
О проекте
О подписке