Цитаты из книг автора «Эдуард Лимонов»

В женщине самой персонально не так уж много тайны. Но тайна содержится во Вселенной, в предназначении человека. Потому даже самый вульгарный и звериный акт познания есть всё же таинство. Возможно возвести физиологию в ранг божественного, и тогда просто прикосновение члена ко влагалищу превращается в литургию. И это не чрезмерность выражения, нет, поскольку акт зачатия, к которому ведёт «познание» женщины, и есть таинство, одно из важнейших таинств Вселенной, по всей вероятности.

Зачем я разоблачаю русский народ? Затем, чтобы он осознал, в каком он сейчас состоянии, и предпринял меры, для того чтобы воистину быть щедрым, добрым, храбрым, героическим, солдатским, умным и весёлым народом. Похабные мессианские заклинания о нашей святости, беспорочности, жертвенности, особо тяжкой и особо великой судьбе следует прекратить. Замолчать. Нужно стать великими, а не болтать о былом величии.

Ева Кранаха старше Адама, лицо её отображает опытность. Возможно, первая откушав плода с древа познания, она уже узнала и о смерти, и о грустной участи человека, а Адам ещё сохраняет неведение. Кранаху следовало бы дать ему лицо идиота, ведь у него не включён ещё разум, а у Евы – включён, ей уже грустно, у неё уже усталое лицо.

Есть нехитрая уловка – пятьдесят граммов виски плюс до упора поднять штору над иллюминатором и блуждать взором, как ангел. В такие минуты понятно, что люди некогда летали.

Чистый двор вижу. Молодых людей вижу, мужчин, женщин. Сидят по-восточному, поют, друг друга касаясь и покачиваясь согласно. «Боишься ли ты воды?» — спрашиваю себя, проснувшись. «Я ее давно уже не видел», — отвечаю себе.

Что смотришь? Никогда не видел аристократа в несчастье?

Уже очень больной, истощенный и какой-то неуместный в новом времени хитрых горлопанов и революционных демократов «двадцать пятого часа» (французское отличное выражение означает пристроившихся к какому-либо делу уже после его победы.

И еще он оставил после себя рассказы. Шедевры: «Колодец и маятник», «Падение дома Эшеров», «Убийство на улице Морг» и многие десятки других. Как absolute beginner он основоположник и современного детектива, и жанра thriller’a, и современной научной фантастики. Его стиль сухой, холодный, нарочито отстраненный, документальный, исторический, фактический. Это из Эдгара По выросли Конан Дойл и Стивенсон, один унаследовал научную холодность стиля Эдгара По, создал интеллектуальный детектив, другой – его приключенческую историчность. Возможно, ни Конан Дойл, ни Стивенсон никогда не востребовали свою причастность к Эдгару По, но те, кто читал всех трех авторов, могут, пораздумав, согласиться, что в моем утверждении нет преувеличения.

В конце концов ему удалось дебютировать в литературе. Его романы «Прощай, оружие!», «По ком звонит колокол», «За рекой, в тени деревьев» – это романы об эмигрантах, о людях, живущих не в своей собственной стране, впрочем, главный герой обычно все равно американец. Чтобы стать Великим Американским писателем, американский писатель должен покинуть Америку и уехать в Париж. Два писателя испробовали этот рецепт, и у обоих он удался: Хэмингвэй и Миллер. Можно добавить к ним третьего – поэта Томаса Стернза Элиота: американец, он уехал в Великобританию. Очевидно, американская действительность лишена универсальности, герой же эмигрант придает литературному произведению универсальность. Романы Хэмингвэю не очень удаются. Его стиль точных мускулистых описаний для романа не подходит, в конце концов он надоедает. Все романы Хэмингвэя недоделаны, скомканы и смяты. Но зато он величайший мастер рассказа. В книге «Мужчины без женщин», это сборник рассказов, есть рассказ «Киллеры». Рассказ представляет собой практически непрерывный диалог. За диалогом просматривается сюжет. В придорожное кафе являются два гангстера-киллера, они ищут шведа Андерсена, чтобы его убрать, но в кафе только старик-хозяин и его помощник – подросток. Диалог точен, циничен, быстр и трагичен. Ничего лишнего. Я считаю рассказ «Киллеры» шедевром. (По нему сделан, кстати, отличный фильм.) Хэмингвэй, возможно, один из лучших стилистов в американской да и вообще мировой литературе. Он тщательно следит за собой. Он ввел в большую литературу диалог и поселил его там навечно. Он сделал диалог правдоподобным, немногословным, приближенным к жизни. Снабдил его всеми возможными интонациями. «Yes, – he said» до Хэмингвэя не имело легитимной прописки в литературе, после него имеет. Дело в том, что Хэмингвэй убрал из литературы – литературу.

Лев Николаевич правильный писатель. Правильный для государства и Отечества. Написал на безопасную тему – о событиях далекого прошлого, как Михалков, хитрый унаследованным умом предков, выживавших при любом режиме, делает свои фильмы о бесспорном прошлом. По всей вероятности, Толстой в его время страдал уже «синдромом Солженицына» – ему хотелось своей «Войной и миром» навязать его видение истории. Как Солженицын, он изготовил тяжелое «Красное колесо» своего времени: «Войну и мир». Возможно, в XIX веке это был крик моды. Сегодня это неповоротливое, тяжелое сооружение, даже в тюрьме жаль тратить на «это» время. Как мексиканский сериал.