Полина получила направление в Москву на учёбу в школу радисток. В школе она училась азбуке Морзе, работать на ключе и на приёме, шифровать и т. д. Учили также стрелять, бросать гранату, ползать, пользоваться картой и компасом, ориентироваться на местности и т. п. Окончившие школу радистки в составе диверсионных групп забрасывались в тыл к немцам. Практически все выпуски, окончившие школу до Полины Елфимовой, погибли на территории Германии. Советские диверсионные группы в безлесной Германии не могли долго оставаться незамеченными. Самое большее два – три дня. И – всё. Потом смерть. Некоторые из них успевали предать только одно – два сообщения.  Потом немцы их обнаруживали, и они, героически сражаясь, погибали бою в считанные дни, часы, а иногда и минуты. Но война заканчивалась, диверсионные группы выпуска весны 1945г. посылать в Германию уже не было смысла.  1 мая 1945г. Берлин был взят.

Выпускниц училища распределили на работу по гражданским объектам страны.  Полине Елфимовой выдали направление на работу в качестве радиста на аэродроме г. Киева, где она работала около года.

Там в Киеве она была очевидцем исполнения приговора бывшему немецкому коменданту Киева, по приказам которого были расстреляны десятки тысяч евреев, русских, украинцев и киевлян других национальностей. Кроме коменданта были казнены в центре Киева на глазах тысяч киевлян подручные коменданта – эсэсовские палачи и их соучастники полицаи. Бывшего немецкого коменданта привязали цепями за руки и ноги к 4-м танкам и разорвали на 4 части. Других эсэсовцев и полицаев – палачей повесили.

Из Киева Полина Елфимова перевелась на должность радиооператора аэропорта г. Воронежа, чтобы быть вместе с семьёй.

Уволенный в запас в звании капитана Андрей Елфимов взял в банке ссуду на покупку жилья и приобрёл в Воронеже часть дома с участком у вдовы погибшего на фронте воронежца тёти Шуры, которой соседи дали прозвище «Кочан».

По соседству в своём доме проживала семья Ивана Григорьевича и Александры Ивановны Агаповых. Их старший сын Дмитрий прошёл войну комиссаром полка и после увольнения в запас женился на санитарке, которая на поле боя вытащила его раненного и контуженого буквально из-под земли, засыпанного в траншее без сознания разрывом снаряда. Дмитрий получил от города квартиру и жил отдельно. Средний сын Виктор, отслужил 4 года на Дальнем Востоке, работал в депо слесарем и строил свой дом на половине земельного участка, выделенном ему отцом.

Сын Ивана Григорьевича Алексей, вернулся из немецкого плена израненный, без правой руки.  Сначала он вместе с соседкой Полиной Елфимовой ходил вместе в кино и на танцы, а с 1948г. они решили жить вместе. Через год у Алексея и Полины родился первенец Владимир, а ещё через 2 года второй сын Алексей. Жизнь налаживалась. Воронежцы невиданными темпами поднимали из руин свой разрушенный до основания войной родной город.

3. Годы довоенные

Алексей вместе с отцом Иваном Григорьевичем, матерью Александрой Ивановной, тремя братьями и сестрой жил на западной окраине Воронежа в частном доме на Второй Пеше-Стрелецкой улице. Это был старый район города, где при царе Петре 1-м жили пешие стрельцы. В народе этот район назывался «Гудовка».  Считалось, что его жители часто «гудели» – то есть, чем – нибудь возмущались, бунтовали. Дальше этой окраины района на запад было только дикое поле до самого Дона.

Дом пятистенок в одну комнату и кухню с русской печью построил в 1912 году отец Алексея – Иван Григорьевич Агапов, 1888г. р.

Дом «пятистенок» звучит торжественно. В деревнях печь, кухня и жилая комната располагались все вместе в одном помещении. В городах давно уже строили дома-пятистенки. Пятой стеной называлась перегородка, которая отделяла единственную комнату от кухни, задняя стена русской печи выходила в комнату, и печь обогревала одновременно и кухню, и комнату.

До 1910 года Иван Григорьевич жил со своими братьями и сёстрами в селе Сноведь Ардатовского уезда Нижегородской губернии, находившемся в 25 километрах от Нижнего Новгорода.

Его отец Агапов Григорий Петрович, был зажиточным и прижимистым мещанином, который арендовал пруды и возил рыбу на продажу в Нижний Новгород.  На вырученные деньги он покупал золотые николаевские червонцы и закапывал их в кубышке «на чёрный день». Первый этаж дома Григория Петровича был кирпичный, второй – деревянный.

Иван Григорьевич с 14 лет пошёл на работу на металлургический завод г. Выксы.

Жизнь рабочего металлургического завода была хуже каторги.  Жили в бараках. Спали на 2-х ярусных деревянных нарах.  На работу вставали по заводскому гудку и уже в 6 часов утра приступали к тяжёлой ручной работе. Рабочий день длился 14 часов с 6 часов утра до 8 часов вечера без перерыва на обед 6 дней в неделю. Обедали простой пищей: хлебом, луком, квасом, принесёнными с собой в узелках.  Рабочие улучали 5 – 10 минут в течение рабочего дня и кое-как перекусывали хлебом с луком и квасом. Сало считалось деликатесом.  В субботу работали 12 часов, так как хозяин в субботу отпускал рабочих на 2 часа раньше – в 6 часов вечера, и рабочие пешком расходились по своим сёлам. До села Сноведь было около 25 километров, и Иван приходил домой в воскресенье поздно ночью. Сапоги стоили дорого, и Иван шёл 25 километров до дома в лаптях. Отоспавшись, он надевал сапоги, чистую одежду и шёл с родителями в сельскую церковь.  Ночью приходилось выходить из дома, чтобы в понедельник в 6 часов утра снова выйти на работу.  Рабочие так уставали за 14 часов тяжёлой физической работы, что, придя в барак, падали и засыпали как убитые. Некоторые посылали кого-нибудь за водкой, напивались и засыпали тяжёлым пьяным сном до нового заводского гудка. Поэтому, когда в январе 1905 года царь Николай Второй расстрелял в Петербурге мирную рабочую демонстрацию, рабочий люд всколыхнулся.  В России начались забастовки. Забастовали и рабочие металлургического завода г. Выксы.

Тогда же 17 летний забастовщик Иван Агапов вступил в РСДРП.  За участие в забастовке он был арестован, но выкуплен своим отцом у станового пристава за взятку золотыми червонцами. Отец Ивана Григорий Степанович арендовал пруд, выращивал в пруду рыбу, а на деньги, вырученные от продажи рыбы, покупал золотые червонцы и закапывал их на чёрный день.  Чёрный день наступил в 1905 году.  Чтобы младший сын Иван не попал на каторгу, отцу пришлось выкапывать кубышку и давать взятку становому приставу золотыми червонцами. Становой пристав исключил Ивана из числа активных забастовщиков, и Ивана отдали под надзор полиции.  Ивану было запрещено жить и работать во многих городах России.

В 1910 году он прочитал объявление в газете, что на завод Столля в Воронеже требуются слесари, написал письмо администрации завода, и получил ответ, что на заводе его примут на работу.

Иван приехал в Воронеж и поступил на завод Столля слесарем. Первое время снимал угол в частном доме. Потом к нему в 1911 году из села Сноведь Нижегородской губернии приехала жена Александра Ивановна (1894г. р.) в девичестве Зеленцова-Ермоловская. Вторая фамилия Александры Ивановны – «Ермоловская» была уличной фамилией, так как родилась она в селе Сноведь в семье уроженца села Ермолово  Нижегородской губернии Зеленцова. В начале 20-го века почти у всех жителей деревень были официальные и уличные фамилии. Иногда уличные фамилии становились официальными, а иногда присоединялись к фамилии официальной. У жены Ивана Александры в документах так и указывались вместе обе фамилии: официальная и уличная – Зеленцова-Ермоловская. Александра приехала в Воронеж в 1911 году, сначала плыла по Волге вниз на пароходе, потом ехала по железной дороге.

Александра Зеленцова начала работать с 8 лет. Она мыла полы в местной церкви села Сноведь. После этой работы она перестала верить в бога, потому что батюшка вел себя неприлично, приводил в храм женщин для личных отношений и в пьяном виде мочился прямо в церкви на пол, и иногда даже в алтаре. Девочка Саша всё это за батюшкой убирала. Когда Иван Григорьевич надумал жениться, то ему посоветовали: «Возьми Саню Зеленцову. Она простая и работящая». Иван Григорьевич послушал доброго совета и не пожалел. Алекандра родила ему 12 детей, из которых выжили 4 брата и 2 сестры.

Сначала Иван Григорьевич с женой Александрой жили в съёмной комнате в частном доме. Потом Иван накопил немного денег, купил участок земли и за несколько лет построил дом пятистенок, в котором была 1 комната и кухня с русской печью. На берегу реки Воронеж пошли на слом старые строения времён Петра Первого, и Иван Агапов купил брёвна от этих разобранных строений. Брёвна оказались дубовыми, очень прочными. За 2 столетия они только затвердели. Пилить их было тяжело, и на срезе дерево блестело как стекло. Зато прочность брёвен была выше всякой меры.

В 1919 году город был ненадолго захвачен войсками белых генералов Мамантова и Шкуро, Ивану Григорьевичу, как большевику с 1905 года, пришлось прятаться, чтобы не попасть на виселицу. После Октябрьской революции он больше не занимался политической деятельностью, но, как член РСДРП с 1905 года, избирался депутатом съездов ВКП (б) и выбирался в Верховный Совет.  Поэтому его жену и детей на улице прозвали «депутатскими».

Иван Григорьевич отошёл от всякой общественной деятельности, так как у него к началу войны уже было четыре сына и две дочери. Надо было много работать, обеспечивать шестерых детей. Тут уж было не до политики.

4. Оккупация Воронежа и угроза расстрела

Летом 1941 года Алексей окончил воронежскую среднюю школу No35. Учитель математики поставил Алексею «двойку» за год по математике из-за того, что Алексей часто спорил с учителем на уроках. И хотя на школьном экзамене он ответил на все вопросы по билетам уверенно, решил задачи и доказал положенные теоремы, учитель математики всё равно «в назидание» поставил Алексею двойку по математике. Алексей не растерялся, подал жалобу в ГОРОНО, хорошо подготовился, и успешно на 5 баллов сдал экзамен по математике комиссии Гор ОНО.  Успешно он сдал вступительные экзамены в строительный институт и в 1942 году окончил первый курс факультета дорожного строительства.

Но, летом 1942 года до города добралась война. Немцы начали варварски бомбить Воронеж.

Война подобралась к Воронежу летом 1942 года как-то неожиданно. Центр города немцы постоянно бомбили. На Юго-Западе в Шиловском лесу грохотали тяжёлые бои. А на западной окраине, где жил Алексей, было тихо. Улица заканчивалась по соседству с керамическим заводом, а дальше на запад было поле до самого Дона. До войны в поле был военный аэродром с грунтовой посадочной полосой. Однажды в конце тридцатых годов на улице, где жил Алексей даже упал военный самолёт, не дотянувший какого-то километра до аэродрома и зацепившийся за провода линии электропередачи. Лётчик погиб. Но перед войной аэродром куда-то перенесли, и на его месте снова образовалось поле, поросшее густой травой, которое тянулось в западную сторону на несколько километров. Жители окраины выгоняли пастись в это поле коров, коз и другую живность.

Летом 1942 года с западной стороны, со стороны поля на улице, где жила семья Агаповых, появился запылённый советский танк, который остановился у крайнего дома. Из него вылезли три танкиста и попросили у хозяев дома воды. Хозяева гостеприимно накрыли для танкистов стол и пригласили их отобедать. Экипаж танка только что провёл удачный бой. Танкисты были довольны и оживлённо обсуждали за столом это событие. В это время к дому подъехала немецкая разведка на нескольких мотоциклах с колясками. Немцы увидели возле дома танк, вошли в дом и прямо за столом положили автоматными очередями всех трёх танкистов. Потом приказали хозяевам дома похоронить танкистов в углу огорода и уехали с документами и оружием погибших танкистов. Танк немцы завели и угнали с собой.

Жена Ивана Григорьевича Александра Ивановна была первым председателем уличного комитета, а сам Иван Григорьевич был членом партии большевиков с 1905 года, бывшим депутатом съезда ВКП (б) и избирался депутатом Верховного Совета.  Поэтому на улице его жену и их детей прозвали «депутатскими».

Одна из соседок по улице, узнав, что немцы вошли в город, стала угрожать семье Алексея. Она злорадствовала: «Ну что, дождались, коммуняки.  Скоро вас всех вешать будут на фонарях».

(После войны в 1946 году Алексей встретил в Горкомхозе Воронежа, где работал мастером и прорабом участка дорожного строительства No 3, эту самую соседку, угрожавшую семье виселицей при немцах. Увидев и узнав Алексея, она побелела, затряслась и опёрлась о стену, ноги у неё подгибались: «Алексей, прости меня, пожалуйста, прости, пожалуйста.....». Алексей махнул рукой: «Да нужна ты мне, дура. Иди своей дорогой. Не стану я на тебя доносить». За такие слова и намерения при немецкой оккупации: «вешать коммуняк» соседка могла бы получить 10 лет лагерей. Один из её родственников, живший на той же улице рядом, летом 1942 г. пошёл к немцам служить полицаем. Он участвовал в угоне жителей из Воронежа, а после их эвакуации ходил по дворам и брошенным домам и грабил оставленные дома, а на огородах выкапывал и забирал себе спрятанные жителями вещи. После войны он отсидел в лагерях срок 10 лет и уехал из Воронежа). Сама соседка никак не пострадала.

Чтобы избежать доноса и расстрела семья спешно перебралась на квартиру старшей дочери Надежды, которая вышла замуж за железнодорожника Ивана Хрипунова и жила с ним в полученной от железной дороги квартире в доме на углу улицы Коммунаров и проспекта Революции, неподалёку от центрального железнодорожного вокзала.

Утром Алексей вышел на Проспект Революции и услышал где-то поблизости одиночные выстрелы и пулемётные очереди.  Любопытство погнало его в сторону Петровского сквера.  Неподалёку от здания ЮВЖД Алексея остановила группа немцев.  Они наставили на Алексея автоматы и завели его в полуразрушенный жилой дом рядом с ЮВЖД.  На втором этаже у окна стоял пулемёт «максим», а рядом с пулемётом валялось несколько расстрелянных пулемётных лент и сотни пулемётных гильз, солдатская гимнастёрка и брюки галифе.  Очевидно, защитник города отстреливался из пулемёта до последнего патрона, а когда патроны закончились, сбросил военную форму и скрылся.  Немцы, показывая руками на коротко стриженую голову Алексея залопотали: «Зольдат, Зольдат».  Алексей чуть не заплакал: «Какой я солдат. Я ещё мальчик». Один из немцев, держащий на поводке овчарку, стал натравливать собаку на Алексея. Собака бросилась на Алексея и он, чтобы защититься, инстинктивно ударил собаку ногой и попал ей прямо в горло. Овчарка закашляла и отскочила. Немцы дружно закричали: «Диверсант! Диверсант!». Они решили, что Алексей попал ногой точно в горло собаке, потому что имеет специальную подготовку диверсанта. Жестами немцы показали Алексею на солдатскую гимнастёрку и брюки галифе, которые валялись на полу возле пулемёта, и потребовали, чтобы он их надел на себя. Алексей понял, что пришёл его последний час: как только он наденет на себя гимнастёрку и галифе неизвестного солдата, немцы тотчас его расстреляют вместо безвестного последнего защитника города. Плача он надел на себя гимнастёрку и галифе и услышал дружный и громкий немецкий хохот. Убежавший и бросивший свою форму солдат был огромного роста. Его гимнастёрка оказалась Алексею ниже колен, а пояс брюк галифе оказался под мышками.  Вид у него в такой безразмерной военной форме был слишком комичный.  Стало понятно, что Алексей не имеет к этой форме никакого отношения. Немцы смеялись, показывали пальцами на Алексея и отпускали какие-то шуточки, а потом один из них отвёл Алексея к группе воронежцев из мужчин и женщин, копавших во дворе дома какую-то траншею, вручил ему в руки лопату и жестом показал: «копай – копай». Алексей начал копать, радуясь, что так счастливо избежал расстрела.

Конвоир, охранявший работающих мужчин и женщин, сидел, спасаясь от летней жары в тени, прислонившись спиной к деревянному забору, и дремал.  Неподалёку горел костёр, на костре на треноге стоял большой котёл с кипящим маслом.  Повар – немец сидел на табуретке рядом с костром, доставал из большой кастрюли очищенную картофелину, осматривал её, иногда удалял глазки и бросал картофелину в кипящее масло.  Масло громко шипело. Довольно приятный аромат доносился до Алексея. Алексей покопал-покопал с полчаса, а потом задумался: «Что это за яму я копаю? Хорошо ещё если окоп или траншею. А если братскую могилу самому себе? Вот закончим копать, а они нас расстреляют и в этой же траншее нас и похоронят». Он огляделся. Сидевший у забора конвоир дремал, обняв винтовку, а повар перемешивал поварёшкой картофелины в котле.  Никому не было до Алексея дела. Алексей тихонько положил лопату на дно, вылез из траншеи и бочком, не выпуская обоих немцев из вида, дошёл до края забора. За забором быстрым шагом он покинул опасное место и прямым ходом направился домой. Больше он носа из дома не высовывал до самого угона всей семьи из города немцами.

Немецкий комендант города издал приказ: всем жителям города в течение 3-х дней собраться на железнодорожном вокзале для эвакуации. Все, кто останется в городе вопреки приказу, будут расстреляны без суда на месте. Уезжать из города надо было немедленно, иначе – расстрел.

Так летом 1942г. немцы всех угоняемых жителей Воронежа распределили по товарным вагонам и погнали поезда на запад.

В течение нескольких дней оккупанты вывезли эшелонами всех оставшихся жителей из Воронежа, а тех, кто по незнанию задержался в городе, в соответствии с приказом немецкого коменданта расстреливали на улицах без суда и следствия как шпионов и диверсантов.  Так были расстреляны два подростка – разведчика, которых советское командование послало на разведку в город, ничего не зная о приказе немецкого коменданта. Одним из расстрелянных разведчиков был Феоктистов Константин.  Костя был тяжело ранен, но после расстрела пришёл в сознание, ночью переплыл реку Воронеж и явился в свою часть. После войны он стал инженером, специалистом по космической технике, первым в мире учёным – космонавтом. Его именем впоследствии назовут одну из улиц города.

Но до этого было ещё далеко.

У воронежцев впереди ещё было много мытарств, прежде чем они освободят город от оккупантов и восстановят его прежний облик, искалеченный бомбёжками и боями 1942 и 1943 года.

5. Угон на чужбину и побег из-под расстрела

После оккупации в июле 1942 года немцами правобережной части Воронежа в городе зверствовали их союзники – мадьяры. Они заходили подряд во все дома и тащили оттуда на глазах у хозяев всё, что подворачивалось под руку. Стоило одному мужчине возмутиться, как мадьяр вытащил кинжал и убил человека прямо на глазах у всей семьи.  У соседей по улице, где до войны жила семья Алексея, мадьяры увели корову. Соседка с мадьярами не спорила, когда они уводили корову, но пошла к немецкому коменданту и пожаловалась на мадьяр.  Немцы отобрали у мадьяр корову, и через день немецкий солдат пригнал её обратно и вернул соседке. Но, ненадолго. Вскорости пришлось бросить всё.