Глава III

У Амбера было 86 фунтов и 10 шиллингов капитала – приличная сумма.

В пять часов он был приглашен к Синтии Сеттон на чай. Сперва он предполагал, ради брата, вручить ей самой деньги, затем хотел переслать проигранные молодым человеком в клубе деньги анонимно. В конце концов решил урегулировать это в ближайшее время, когда более познакомится с ними. Он снял хорошенькую комнату в гостинице Бломсбюри и в настоящее время сидел в удобном кресле и курил длинную ароматную сигару и читал занимательную книжку, он был счастлив. Ноги его отдыхали на стуле, тиканье часов на камине звучало, как нежная музыка, – вся обстановка располагала к мечтанию средь белого дня. Его душевному состоянию мог бы позавидовать не один полезный член общества, так оно выражалось в полнейшем безразличии.

В это время постучали в дверь, и он сказал: «Войдите!»

Миленькая горничная принесла на подносе визитную карточку. Амбер беззаботно взял ее и прочел: «Джордж Уайти».

– Просите!

Уайти был одет тщательно. Шелковый цилиндр и лайковые перчатки должны были придать его внешности вид джентльмена. Он улыбнулся Амберу, положил цилиндр на стол и стал снимать свои желтые перчатки.

Амбер, вертевший в руках его карточку, благосклонно смотрел на него.

– Чем могу вам служить, дорогой мой Уайти? – спросил он, когда закрылась дверь.

Уайти сел, расстегнул пальто и оправил манжеты.

– Вы мистер Амбер?

У него был очень высокий голос, резкий и писклявый. Амбер утвердительно кивнул головой.

– Дело в том, дорогой мой, – сказал визитер с ноткой интимности в голосе, – что Лэмбер желает соглашения, участия и… ну…

– Кто такой Лэмбер? – спросил невинно Амбер.

– Давайте поговорим с вами, дорогой мой, – Уайти дружелюбно похлопал его по плечу, – будем откровенны. Мы разузнали, кто вы: вы старый арестант, вас три дня тому назад выпустили из тюрьмы, – прав я?

Он с торжествующим выражением лица откинулся на спинку кресла, как кто-то, открывший сокровенную тайну.

– Правильно, – ответил Амбер спокойно. – Хотите сигару или, может быть, сандвич?

– А затем мы разузнали, что вы решились на крайность… Мы не сердимся, мы не обижаемся на вас за это, и мы не хотим мстить. Видите – мы знаем вам.

– Вас, – поправил его Амбер. – Да?

– Таковы наши намерения. Вы явились в клуб «Уайстлеров». Как вы туда проникли – было просто удивительно: очень умно, очень умно, даже Лэмбер признает это, – мы умолчим об этом; мы идем еще дальше: мы умолчим и о деньгах.

Он сделал соответствующий жест и многозначительно улыбнулся.

– Даже о деньгах, – повторил он.

Амбер поднял брови.

– О деньгах? Слушайте, я не расположен к шуткам.

– О деньгах, – тихо и с ударением произнес Уайти. – Около ста фунтов лежало на одном лишь столе Лэмбера, не говоря уж о других. Деньги лежали на столах, когда вы вошли, – их не оказалось, когда вы вышли.

Амбер улыбнулся с ангельским терпением.

– Разрешите вам напомнить, что среди присутствовавших я был не единственный непорядочный человек.

– Ну, покончим с денежной историей, – продолжал Уайти. – Лэмбер не хочет вас преследовать.

– Ха-ха! – учтиво засмеялся Амбер.

– Он не хочет вас преследовать. Все, что он от вас требует, это чтобы вы оставили в покое молодого Сеттона; Лэмбер говорит, что и думать нечего выжать деньги из этого Сеттона, здесь дело идет о гораздо большем, Лэмбер говорит…

– О, этот невозможный Лэмбер! – возмутился Амбер. – Усмирите вы этого типа, дорогой Уайти! Он разговаривает, как атаман сорока разбойников. Возвратись к своему господину, раб, и передай ему, что молодой Али-Баба, Амбер, не расположен заключать с ним соглашение.

Уайти вскочил на ноги, он побледнел, глаза его сузились, и руки нервно дрожали.

– О, вы… вы знаете, в чем дело? – сказал он в волнении, заикаясь. – Я говорил Лэмберу, что вы все знаете, – это входит в ваши планы, не так ли? Ну берегитесь!

И, к удивлению молодого человека, он поднял предостерегающе палец.

– Берегитесь, Амбер! Сорок разбойников и Али-Баба, да? Итак, вы все знаете – кто вам это рассказал? Я говорил Лэмберу, что вы человек, который подобное дело из рук не выпустит!

Он находился в сильном возбуждении, и Амбер молча повернулся на своем кресле, для того чтобы лучше наблюдать за каждым его движением.

Уайти взял свой цилиндр, механически пригладил его рукавом своего пальто и шевелил притом губами, как бы разговаривая сам с собой. Он обошел вокруг стола, стоявшего посреди комнаты, и направился к двери.

Здесь он остановился на несколько секунд, как бы обдумывая последний ход.

– Одно я хотел бы вам еще посоветовать, – выговорил он наконец, – а именно: если вы из этого дела хотите выйти живым, соединитесь с Лэмбером – он честно с вами поделится; если вы раздобудете план, принесите его к Лэмберу. Вам он не принесет никакой пользы – без компаса: вы должны знать, что компас достал Лэмбер, а Лэмбер говорит…

– Ступай, и оставь меня в покое, – обрезал его Амбер.

Уайти ушел, хлопнув дверью.

Амбер подошел к окну и из-за занавески мог следить за уходом посетителя.

Внизу того ждал автомобиль, и он сел в него.

– Никакого приказания шоферу, – заметил Амбер. – Как условлено, он повез его домой.

Он позвонил, вошла горничная.

– Миледи, – сказал он, посмотрев на нее весьма благожелательно, – мы бы хотели получить счет… Тебе нечего оглядываться, так как, кроме нас с тобой, здесь никого нет. Если мы сказали «мы», то мы говорим, как это говорят промышленные короли или императоры. Также ты должна дать знать швейцару, – продолжал он весело, – чтобы он уложил наши вещи, так как мы уходим.

Девушка улыбнулась.

– Недолго же вы у нас пробыли, – сказала она.

– Посол короля, – произнес он серьезно, – никогда подолгу не остается на одном месте; всегда готовы к зову его величества, на плечах бремя ответственности за государственное благоразумие; Меркурий дипломатии – тот же кочевник цивилизации…

Он охотно позировал, поэтому и теперь он шагал перед горничной по комнате, заложив руки за спину и низко опустив голову.

– Одну ночь в Лондоне, следующую в Париже, третью в Албании, в бою с уличными разбойниками, опять в следующую переплывая бурное течение Дуная, я держу в зубах телеграммы, а рядом со мной в темную воду ударяются пули…

– Господи, – всплеснула руками горничная, – и жизнь же вы ведете!

– Да, веду, – согласился Амбер. – Принеси счет, голубушка.

Она возвратилась со счетом, Амбер уплатил по нему и дал ей хорошие чаевые и поцеловал ее в награду за то, что ей миновала лишь двадцать пятая весна.

Его маленький чемоданчик уже был уложен, а внизу ожидал автомобиль.

Он стоял одной ногой на подножке машины, погруженный в свои мысли, и затем обернулся к ожидавшей его горничной.

– Если меня будет спрашивать мужчина, вид которого сразу же возбуждает подозрение, мужчина с белыми волосами и бледным лицом, бледность которого напоминает скорее оштукатуренную могилу, нежели темную лилию… Одним словом, если этот Джонни, который был у меня час тому назад, спросит обо мне, то скажи ему, что я уехал.

– Слушаю, сэр, – ответила она, немного смущенная.

– Скажи ему, что я отозван в… в Тегеран.

– Слушаю, сэр.

– Дипломатическая миссия, – добавил он.

Он сел в машину и, закрывая за собой дверцу, добавил:

– Я надеюсь вернуться в августе или сентябре сорок третьего, запомнишь?

– Да, сэр, – ответила она, улыбаясь.

Амбер улыбнулся, кивнул ей и обратился к шоферу.

– Домой, – приказал он.

– Простите, сэр?..

– Боруг-Хай-стрит, – поправился он.

Машина тронулась.

Она направилась в восточном направлении, пересекла реку у Лондонского моста и остановилась у церкви Святого Георгия, так как Амбер хотел тут сойти. Он отпустил шофера и бодро зашагал вдоль широкой улицы, неся в руке свой маленький кожаный чемоданчик, заключавший в себе его убогий гардероб. Достигнув узкого проезда, он свернул налево и подошел к самому грязному дому этого злополучного переулка.

Дом № 19 на Редкоу-Керт-стрит был не особенно привлекателен. Во входной двери недоставало доски, самый вход был узок и грязен, а винтовая со сломанными перилами и неровными ступеньками лестница вела в верхние этажи.

Весь дом был наполнен беспрерывным гулом пронзительных голосов, голосов бранящихся женщин и сердитых грудных младенцев. Ночью в этом Вавилоне регистр понижался: тогда ворчали мужчины с грубыми голосами. Иногда они злобно орали, били своих жен, и иногда доносился женский визг. Перед домом № 19 было сборище грязно одетых людей, жаждавших кровавых сцен.

Амбер стал взбегать наверх, весело при этом посвистывая. На половине лестницы второго этажа он должен был остановиться, так как двое младенцев играли как раз там, где у лестницы не хватало перил.

Он перенес их на более безопасное место и постоял несколько минут, поболтал с ними и лишь тогда стал подниматься выше.

В верхнем этаже он постучал в одну из дверей.

Никакого ответа не последовало, и он постучал снова.

– Войдите, – послышался серьезный голос.

Амбер вошел.

Комната была обставлена гораздо лучше, чем можно было ожидать. Это была жилая комната, которая соединялась с другой невидимой дверью.

Пол был чисто вымыт, посреди лежал чистый ковер, на котором стоял маленький полированный столик с круглыми ножками. На стенах висели две или три картинки, старые олеографии с мифологическими сюжетами: «Возвращение Улисса», «Персей и Горгона» были первые две, неизбежная третья представляла «Скованного Прометея».

Когда Амбер тихо закрыл за собой дверь, он услыхал пение дюжины птиц.

Клетки висели на стене по обе стороны открытого окна, в два ряда, а подоконник был усеян ярко-красными геранями.

У стола сидел мужчина средних лет. Он был лыс, борода и усы были ярко-рыжие, и от его внешности, несмотря на густо нависшие брови и сумрачный взгляд, веяло благодушием. Занятие его в данную минуту было не совсем обычным, ибо он шил наволочку.

Когда вошел Амбер, он опустил работу на колени.

– Хелло! – вскрикнул он и неодобрительно покачал головой. – Скверный субъект, скверный ты субъект! Входи уж; я тебе приготовлю чашку чаю.

Почти с женской заботливостью он сложил работу, положил ее аккуратно в рабочую корзиночку и деловито вышел из комнаты, продолжая болтать.

– Давно тебя выпустили? Хочешь опять туда попасть? Не загрязняй своих рук! Для чего тебе воровать? Молчи и брось свои ехидные речи. Фу-фу!

– Ах ты, мой Сократ, – сказал Амбер с упреком.

– Нет, нет, нет! Никто тебя никогда не упрекал в ехидных речах, как говорит Уайльд, – ты не читал этой истории, не правда ли? В таком случае ты себя лишил огромного удовольствия. «Приказ Денвер Дедса Фортун, или Король сиуксов» – выговаривается «соокса». Это стоит почитать. Сегодня выходит двадцать четвертое издание.

Он продолжал болтать о геройских поступках Дикого Запада. Теперь Петер Муск, так его звали, был почитателем героев, любителем приключений и усердным читателем тех романов, которые поспешная критика называет «дрянью». Спрятанные за светлыми полотняными занавесками, лежали на полках несколько сот этих книжек, из коих каждая внесла свою лепту, чтобы создать атмосферу, в которой жил Петер.

– А что мой Петер все это время делал? – спросил Амбер.

Петер поставил чашки и улыбнулся.

– Жил по-старому, – ответил он, – занятие, птицы, немного вышивания – у надломленного человека, скромно изучающего жизнь, время течет спокойно.

Он улыбнулся, как бы скрывая тайную мысль.

Амбер на эту таинственность маленького человечка не обижался и не смеялся.

Петер был большим и постоянным мечтателем. Он мечтал о героических подвигах: например, об освобождении сероглазых девушек из рук дюжих негодяев во фраке. Эти мерзавцы курили сигаретки и издевались над своими жертвами, пока не приходил Петер и метким ударом сбивал этих негодяев с ног.

Петер был ростом приблизительно в полтора метра, крепкого сложения.

Он носил большие круглые роговые очки и имел один фальшивый зуб – достояние, которое обыкновенно заставляет склонных к боксу в минуты, когда их героизм требует действий, считать осторожность лучшей частью храбрости.

В своих мечтах Петер вел безнадежно отступавшие войска к победе; в непроницаемом снаряжении при содействии орудий штурмовал он крепости, в которых уже были пробиты бреши; он водружал на насыпи с проволочным заграждением разорванные картечью знамена; а между этими подвигами, когда его дух успокаивался, он ради родины принимал пытки – во время известных военных экспедиций в Центральной Африке.

Так как он по натуре был порядочным человеком, то вносил в свои мечты кое-что и из своего образа жизни. Раньше Петер служил конторщиком в одном из магазинов в Сити; он был стойким, уважаемым человеком, увлекавшимся садоводством. Как-то на столе кассира не хватило денег, и его заподозрили в воровстве. Этим обвинением он был так ошеломлен, что без протеста позволил себя отвести в полицию и как во сне слушал доказательства своей вины, и сошел со скамьи подсудимых, не понимая, за что судья спокойным и неподвижным голосом приговорил его к шести месяцам принудительных работ.

Из положенного ему наказания Петер отсидел четыре месяца, когда отыскался настоящий вор, сознавшийся в своем проступке. Хозяева Петера были в отчаянии; они были хорошими, честными христианами, а директор был – как потом утверждал Петер – так огорчен, что почти отказался от своего ежегодного отпуска, который он проводил в Энгадине.

Фирма, где служил Петер, сделала доброе дело – она назначила ему пожизненную пенсию, и Петер перекочевал на задворки в Боруг-стрит, так как считал, что, посидев в тюрьме, хотя бы и невинно, он заклеймил себя навеки.

Понемногу он стал почти гордиться испытанием, которое перенес, вероятно, чересчур чванился, и заслужил в преступном мире незаслуженную славу. Когда он летом по вечерам выходил на улицу, они показывали на него пальцем и указывали на него как на знаменитого фальшивомонетчика, который ночной порой обокрал банк, и питали к нему уважение.

– Что было с тобой потом?

Амбер как раз размышлял о многих милых особенностях этого маленького человека, когда ему был задан вопрос.

– Я… О, все то же самое, мой Петер, – ответил он, улыбаясь.

Петер осторожно осмотрелся кругом.

– С тех пор как я там был, там многое изменилось? – прошептал он.

– Кажется, зал заново окрасили, – ответил Амбер серьезно.

Петер покачал головой.

– Мне кажется, что я бы не узнал теперь этого места, – сказал он с сожалением, – а что, комната начальника все еще находится так далеко от зала, а?

Амбер лишь кивнул головой.

Маленький человек налил чай и подал его своему гостю.

– Петер, – спросил Амбер, мешая свой чай, – где я могу остаться?

– Здесь!

Лицо Петера просветлело, и голос оживился. Амбер кивнул.

– Они преследуют тебя, не правда ли? Ты останешься здесь, дорогой мальчик. Уж я тебя так преображу, как ты себе и представить не можешь: бакенбарды, парик; я тебя тайно проведу к реке, и мы тебя посадим на пароход.

– Ах ты, мой Петер! – улыбнулся Амбер. – Ах ты, мой неисправимый! Нет, не полицию – не смотри так грустно, ты бессердечный маленький человечек, – нет, не полицию я избегаю, а преступников, настоящих преступников, мой Петер, не незначительных воришек, как я, или невинно осужденных, как ты, а мужчин высокой черни, отчаянных голов, ужаснее Денвера Дедса, или Мичиган Майка, или Сентлер Сама, или кого-либо из этих отважных ребят.

Петер многозначительно поднял палец.

– Ты предал их, и они преследуют тебя, – сказал он торжественно. – Они поклялись тебе отомстить.

Амбер отрицательно покачал головой.

– Я их преследую, – поправил он его, – и клятва мести на моей стороне. Ведь я виртуоз Майк, я великий сыщик с Бейкер-стрит… Я хочу кое-кого выследить, будучи уверенным, что он не следит за мной.

Петер насторожился. Глаза его заблестели, и руки дрожали от волнения.

– Понимаю, понимаю, – кивнул он многозначительно, – ты хочешь расстроить их планы.

– Расстроить? Это как раз то слово, которое я искал, – сказал Амбер.