Глава 11

Треск языков разгорающегося пламени раздавался за открытой дверью подсобки. Старик быстро заговорил по-итальянски и потянулся к мобильнику, лежавшему на прилавке.

Жар исходил из кладовой волнами. Что бы там ни горело, оно точно содержало пластик и химикаты. Токсичные вещества постепенно заполняли воздух. У меня отчаянно кружилась голова. Но я неожиданно обрела присутствие духа, перестала тереть глаза и просто помигала – зрение действует, отлично.

Пошатываясь, я поднялась на ноги. Левая ладонь ныла и была мокрой и липкой. Я обхватила старика здоровой правой рукой и потянула его изо всех сил к входной двери. Я жутко боялась нового взрыва. Пот стекал по телу: температура в лавке подскочила раза в два, и адреналин растекся по телу. Ноги подкашивались.

Раздался глухой стук. И скрежет смятого пластика. Я обернулась на звук и чуть не задохнулась от страха.

Исайя упал как подкошенный.

– Исайя! – прошептала я. Губы мои тряслись.

Отпустив старика, я неровными шагами пошла к мальчику. Споткнулась, но не упала. Ноги зарывались по щиколотку в мусор на полу. Я опустилась на колени подле него.

– Исайя? Ты меня слышишь?

В колышущемся свете пожара его глаза блеснули. Я чуть не заплакала от облегчения. Он был в сознании, но худенькая грудь резко вздымалась.

– Исайя, что случилось? – я положила ладонь ему на лоб и отдернула, чертыхнувшись. Лоб был сухой и такой раскаленный, что не дотронуться. Только не это! Я взглянула на старика. Он прижимал к уху телефон.

Я рванулась к двери, глянула в крошечное отверстие в жалюзи – просто белый свет, больше ничего. Потом прижалась к нему губами и закричала:

– Пожар! Фуоко!

Оглянулась. Пламя разгоралось, становясь все выше, черный дым стал скапливаться под потолком. Я тряхнула жалюзи, пытаясь поднять ее, но ухватиться было не за что. Покореженный металл заело в направляющих, нас заперло.

С другой стороны двери появился какой-то мужчина. Я чуть не упала в обморок от облегчения.

– Слава богу! Помогите, пожалуйста! Можете поднять жалюзи?

Мое сердце подпрыгнуло от радости, когда он ответил по-английски:

– Вы не ранены? Внутри еще есть люди?

– Маленький мальчик и старик со сломанным запястьем. Им срочно нужна медицинская помощь. Можете поднять жалюзи? Мне изнутри его не сдвинуть. В здании пожар. Взорвалось что-то в кладовке.

Мужчина позвал кого-то еще, кого я не видела. Только услышала слова «виджиле дель фуоко». Жалюзи стало сотрясаться. Я услышала кряхтенье.

Потом взглянула на Исайю, и сердце мое замерло. Живот мальчика светился сквозь футболку. Я опустилась перед ним на колени, взяла его за руку и отдернула, обжегшись о раскаленную кожу. Он взглянул на свой живот потом на меня. В выражении черных глаз читались просьба о помощи, страх и боль.

– Исайя… – я попыталась не выдать свою панику, но мне не удалось.

Свечение усилилось, оно расползалось по животу вверх и вниз. Позади меня старик без умолку болтал по-итальянски, и вдруг он смолк и пробормотал:

– Мадонна.

Исайя зажмурился. Панический страх предательски затрепыхался у меня в сердце. Я забыла про полыхавший в подсобке пожар, наблюдая, как свечение в животе мальчика разгорается все ярче и ярче. Оно поднялось выше к грудной клетке, и Исайя стал задыхаться. Отвратительное чувство беспомощности овладело мной целиком. Я огляделась, выхватила из кучи на полу бутылку воды. Неуклюже отвернула крышку. Приложила бутылку к губам Исайи и наклонила.

Мальчик отплевывался и давился, не в силах сделать глоток. Он открыл глаза, и они засветились как два красных уголька. Потом резко закашлялся, а свечение в его груди раздвоилось и стало ползти. Одна часть двигалась к правому плечу, другая к левому. Пальцы мои беспомощно сжимались и разжимались. Я в ужасе прижала ладонь ко рту, стараясь не дышать слишком часто. Треск пламени, вонь горящего пластика и крики на улице перестали меня занимать, отошли на задний план.

Свечение в плечах Исайи стало спускаться вниз по его рукам, пугающе мерцая. Мальчик мучительно сипел. Красный блеск в глазах сменился желтым, затем белым.

– Почему ты не можешь пить? – вскрикнула я. Налила немного воды ему на губы, но она с шипением стекла по лицу.

Локти Исайи зажглись как два фонарика, а светящиеся точки продолжали двигаться к ладоням. Руки были раскалены добела посередине и озарялись красным сиянием по краям. Глаза Исайи закатились.

Я прищурилась от яркого света. Белое свечение опустилось в его ладони и остановилось там. Тело мальчика стало сотрясаться.

– Исайя… – захныкала я. Ни разу в жизни я не чувствовала себя настолько беспомощной. – Что с тобой происходит?

Глаза мальчика были закрыты, но огонь, проникая сквозь тонкие веки, подсвечивал их розовым. Он повернул трясущиеся ладони вверх – середина каждой сияла словно звезда, а пальцы полыхали красным.

Потом Исайя открыл глаза снова – что-то изменилось, почти незаметно, кажется, белое свечение стало понемногу угасать – и сфокусировался на моем лице, словно он отключался и теперь пришел в себя. Мышцы по краям его челюсти напряглись. Мальчик посмотрел мне в глаза, и я ахнула в ужасе от того, что увидела. Его сознание то и дело отключалось. Он умирал. Я видела, как смерть подползает к нему, так же четко, как слышала громкий стук своего сердца в ушах. И в этот миг, прежде чем я успела что-либо осознать, Исайя вскинул дрожащие ручки и прижал ладони к низу моего живота – куда дотянулся. Крик застрял у меня в горле. Вышел только сиплый звук, похожий на вздох. Я почувствовала не жар ладоней мальчика, а, напротив, острый холод, как от сухого льда. Я закашлялась, и колечко дыма слетело с моих губ.

Я стояла на коленях, не в силах пошевелиться. Глаза Исайи все еще были прикованы к моим, потом веки его опустились, и розовое свечение под ними начало меркнуть. Я взглянула на собственный живот – раскаленное белое свечение вышло из ладоней мальчика и проникло под мою кожу в области таза.

И вот тогда я почувствовала жар. Я хотела заорать, но получился только писк.

В глазах Исайи я увидела печаль и сожаление. Он отнял от меня ладони и уронил ручки на груду мусора.

Я рухнула лбом на пол. Теперь свечение находилось у меня в животе. Меня стало тошнить. Сначала выходили только дым и желчь, но потом меня вырвало всем, что я ела на завтрак. Я сплюнула и попыталась отдышаться. Потом меня вырвало опять, и из меня вышли пылающие угли. Я втянула воздух и откашлялась. Уголек размером с кусочек щебенки оказался у меня во рту. Выплюнув его подальше от Исайи, я с ужасом наблюдала, как мерцающий кубик скачет по полу, словно им выстрелили из ружья, оставляя на полу черные дымящиеся углубления. Уголек застрял в стене – я моргнула, не веря своим глазам – мигнул и почернел, остывая. Он же не мог и впрямь выскочить из меня? Это невозможно.

В животе и горле у меня горело, словно я проглотила чашку раскаленной магмы. Собрав все силы, я вслепую нащупала на полу бутылку с водой. Мои кишки стонали, прося прохлады и влаги. Я открыла рот и влила в него все до последней капли. Вода шипела, пока я жадно глотала ее. Она мгновенно успокоила боль внутри.

Я выронила бутылку, тяжело дыша. Глаза мои горели и ныли. Я взглянула на Исайю: мальчик кашлял, но выглядел гораздо лучше. Он с некоторым усилием сел и, мигая, уставился на меня, переводя взгляд с моего живота на глаза.

Я тоже покосилась на собственный живот – свечение исчезло, но огонь был там, я его чувствовала. Он затаился и ждал.

– Исайя, – просипела я. И не узнала собственный голос. Он был грубый, скрипучий. Обожженный. – Исайя. – Я положила мальчику руку на лоб. Он стал влажным и более прохладным. И я впервые почувствовала, как он потеет. – Что ты сделал со мной, Исайя? – прошептала я.

В глазах его появилась тревога. Он попытался встать и снова закашлялся. Позади меня тоже послышался кашель, резкий, лающий, и этот звук привел меня в чувство. Я вспомнила, где мы находимся. Мы все еще были в опасности.

Еще один резкий визг фейерверка раздался позади нас, и я толкнула Исайю на пол. Дым скапливался под потолком. Он заполнял пространство над нашими головами и медленно опускался все ниже. Снаружи раздавались крики и треск жалюзи. Металл заскрежетал и поднялся сантиметров на пять. В щель внизу стал проникать дневной свет.

Исайя зашелся кашлем, потом ткнул пальчиком в языки пламени. Я мгновенно поняла, что он пытается сказать. Это ясно читалось на лице мальчика, и я ощущала это тем новым знанием, которое приобрела несколькими мгновениями раньше.

Знание об огне. Оно сидело у меня в животе и разговаривало со мной. Я стала посвященной. И теперь понимала, почему Исайе становилось плохо. Он был слишком хрупким для такого груза. Его мучила и терзала не болезнь, а сила. Да, она ощущалась как боль, но я вполне могла ее выдержать, более того, контролировать. И кому, как не мне, призвать к порядку пламя, языки которого активно пробирались из подсобки в лавку.

Исайя на четвереньках пополз к входной двери. Старик, задыхаясь от кашля, заковылял туда же. Потом они приникли к отверстиям в жалюзи, жадно вдыхая свежий воздух. Оба оказались ко мне спиной.

– Фуоко, фуоко! – доносились голоса снаружи.

Но я была внутри и могла кое-что сделать. Я посмотрела на пламя и почувствовала… влечение. Встала и быстро пошла к подсобке, вдыхая дым, который меня ничуть не беспокоил, как и огонь – он мягко и приятно щекотал мою кожу.

Жалюзи снова заскрежетали, но звук был далекий. Я протянула руки к пламени, и его языки потянулись ко мне. А теперь что лучше: поглотить их или загасить? Огонь внутри меня был сильнее огня снаружи. Ощущение походило на усмирение вставшей на дыбы лошади или одуревшей от страха собаки.

Руками я загоняла пламя назад, все дальше и дальше в кладовку, откуда оно пыталось выбраться. Какую бы магическую силу ни дал мне Исайя, я ощущала ее в волнах жара, исходивших от моих пальцев. Языки пламени питались кислородом, поступавшим через окно в подсобке. Воздуха там было достаточно, но огонь вдруг стал гаснуть. По моей воле.

Теперь стали видны почерневшие полки и закопченные ящики. Минуту назад языки пламени лизали дверной проем, цепляясь, как пальцы за потемневшие косяки, а потом исчезли. Я их отогнала. И перешагнула порог кладовки. Тени полок и ящиков появлялись в поле зрения и исчезали, вперемешку с светящимися углями. Треск огня стал музыкой для моих ушей. Вьющийся дымок потянулся по воздуху тонкой струйкой к окошку.

Последние языки пламени мигнули и погасли. Я опустила руки. Чувствовала я себя так, словно только что очнулась от сна. Мурашки поползли по коже от мысли о полученной мной новой силе.

Я наблюдала за струйками дыма, растворявшимися в воздухе. Гаснущие угли в последний раз осветили разгром в помещении. Обуглившиеся коробки и ящики на полках напоминали старые могильные камни. Из дыр торчали неузнаваемые потемневшие куски каких-то предметов, словно раздробленные кости, вылезшие сквозь почерневшую кожу.

Я услышала зовущие меня голоса и обернулась. Через входную дверь магазина проник свет. Он пролился на разгром на полу и подсветил дым. Жалюзи отчаянно сопротивлялись, но их рывками поднимали все выше, наполняя воздух жуткими скрипучими звуками. Поморщившись, я прикрыла уши.

Потом зажмурилась, почувствовав приступ головокружения. Может, это все был сон? Вместо ответа огонь внутри меня затанцевал и замерцал. Жар, поселившийся в моем животе, мне не приснился. Я открыла глаза, вспомнив об Исайе.

Мальчик смотрел на меня, и его маленькая грудь вздымалась от кашля, но в глазах впервые с момента нашего знакомства не было боли. Он улыбнулся, снова закашлялся, а потом поманил меня жестом.

– Сейчас приду, – прохрипела я.

Старик оглянулся через плечо, прижимая раненую руку к груди, ухватил ладошку Исайи и позвал меня кивком головы. Я пересекла лавку несколькими широкими шагами, и подошвы мои скрипели о битое стекло. Жжение в левой ладони и колене напомнили мне, что я все еще человек. Вывихнутые чуть раньше лодыжки болели.

Я взяла Исайю за вторую руку, и мы все втроем шагнули в просвет под жалюзи на залитую солнцем улицу.