Лорд Дойл занимал свой пост уже без малого пятнадцать лет, а до этого представлял интересы Стении в Международном союзе магов. Ему исполнилось пятьдесят, но едва ли кто-то мог бы дать ему этот возраст. Лорд был высоким статным мужчиной, в его светлых волосах нельзя было разглядеть седину. Он гладко брил выступающий вперёд раздвоенный подбородок, расчёсывал холёные усы, носил яркие жилеты и пиджаки. Только возле глаз залегали глубокие резкие морщины, которые придавали всему его облику суровость – но они же делали его неотразимым и для ведьм Ковена, и для молоденьких дебютанток.
Впрочем, все знали – лорд до неприличия верен жене, любит проводить время дома и сам возится с дочерью.
Эта репутация семейного человека иногда вводила оппонентов лорда Дойла в заблуждение – но очень быстро они узнавали, что за пределами дома лорд неумолим, жесток и страшен.
Впрочем, Марике в голову не пришло бы бояться отца, перед которым трепетали главы многих соседних государств и половина стенийского Совета. Стоя в его кабинете и глядя ему в глаза, Марика виновато улыбалась.
Лорд закрыл портал, даже не шевельнув пальцем, цокнул языком и велел:
– Подойди.
Марика приблизилась к огромному столу, на котором, как всегда, царил идеальный порядок.
– Думаю, ты осознаёшь, что мне придётся отказаться от услуг леди Ор, – продолжил лорд, и Марика охнула.
– Почему?
– Как ты считаешь?
Она быстро поняла, к чему он клонит, и выпалила:
– Леди Ор не виновата! Она уложила меня спать, я обманула её. – Выдохнула и продолжила медленнее, поскольку знала, что папа не любит, когда тараторят: – Я не хотела сбегать. И в моём побеге нет вины леди Ор.
Сложив длинные пальцы шпилем, лорд кивнул, предлагая рассказывать дальше. И Марика рассказала про всё – про занятия с лордом Трилом, про любопытство, про порталы и, наконец, про мальчика, которого избивали.
– Я не могла просто оставить всё как есть!
Папа кивнул, и Марика перевела дух. Она, во всяком случае, не мямлила, не оправдывалась, говорила правду и мотивировала свои поступки и решения.
– Я хочу, чтобы ты поняла кое-что, Марика, о чём вряд ли расскажет лорд Трил, – произнёс папа после длительного молчания. – Мы справедливо правим немагами уже сотни лет, многие из них благодарны нам за это, почитают нас как властелинов и богов. Но есть другие. Они ненавидят всех магов и ведьм до единого – меня, верховного советника Кэнта, леди Ор, девочку, которая убирается в твоих комнатах, твою портниху, тебя. Они завидуют нашему дару, нашему положению. Дай волю – они убивали бы наших детей в колыбелях. Ты моя дочь, конечно, твой дар достаточно велик, чтобы в одиночку ни один немаг не смог даже волоса на твоей голове коснуться. Но что, если их будет сорок? Сто сорок? Поверь, они с удовольствием пожертвуют жизнями сотни братьев, чтобы забрать одну твою.
Папа говорил спокойно и негромко, но у Марики от его слов по спине бежали мурашки и зубы начали постукивать.
– Зачем? Я ведь ничего им не сделала!
– Они считают, что баланс сил в мире нарушен. Что власти магов и ведьм нужно положить конец. Мы… – папа опустил руки на стол, – боремся с ними по мере возможности. Жёлтый патруль старается находить их. Но мы никогда не можем быть уверены, что нашли всех. Мы не можем прочесать всю страну, всю планету. Нас слишком мало. Выходя из анклава, ты можешь стать их добычей.
– Но я не стала, – негромко ответила Марика. – Я только пообщалась с добрым мальчиком, который подарил мне игрушку. Пап…
Обойдя стол, Марика обняла папу за шею, уткнулась носом ему в плечо, вдыхая запах табака и озона.
– Жизнь немагов может вызывать интерес, это нормально. Это понятно. Они другие, у них другие обычаи. Они говорят на нашем языке, но у них резкий чужой акцент. Нижний Шеан поражает запахами, видом жилищ…
Марика расцепила объятия, посмотрела папе в глаза, но не увидела там суровости. Он смотрел нежно и с пониманием.
– Я не хочу, чтобы ты пострадала, и предпочёл бы держать тебя в анклаве под надзором. Таково моё желание, и я прошу тебя помнить о нём. Но мы понимаем, даже если ты дашь мне слово, завтра или через год любопытство снова одолеет тебя, и ты окажешься где-то ещё. И щиты тебя не удержат. Поэтому я ввожу два правила. Первое – никаких побегов во время учёбы. Ни один урок, даже самый скучный, не может быть менее важен, чем праздное любопытство.
– Я знаю!
– Второе, – он снял с пальца перстень, провёл над ним ладонью и, подняв в воздух, начал плавить.
Это выглядело завораживающе красиво. Кипящий металл не капал, не расплёскивался, а изменялся, повинуясь его воле. Марика пока так не умела.
Перстень превратился в кулон на короткой цепочке, вспыхнул синим и погас.
Папа сам застегнул цепочку у Марики на шее и пояснил:
– Это портал, запитанный моими силами, ведёт сюда, в этот кабинет. Пользуйся собственной магией, пока можешь, но не стесняйся прибегнуть к этой помощи. Однако я прошу тебя, Марика, – он строго свёл брови к переносице, – всегда будь осторожна.
– Ты ведь не прогонишь леди Ор, правда?
– Нет, – сказал он. – Но лучше бы ей больше не врываться ко мне с воплями, что ребёнок пропал.
Марика рассмеялась, но тут же прикусила язык. По всему выходило, что перед гувернанткой ещё придётся извиняться.
***
Лорд Трил, леди Ор и другие педагоги ругали Марику куда сильнее, чем папа, – все они были уверены, что она находилась на волосок от гибели или какой-нибудь ещё беды.
– Леди Ор, – со вздохом объяснила Марика, стоя на следующий день на табуретке и покорно ожидая, пока портниха закончит колдовать над платьем, – я же сильная. Что бы мне сделали простые немаги?
– Вы леди! – отрезала гувернантка. – Вы могли увидеть что-то неподобающее для вашего возраста.
– Я видела! – гордо ответила Марика. – Мужики на земле валялись. Грязные и вонючие. А один мальчик хотел помочиться на другого, но я не позволила.
– Всевышний!
Марика рассмеялась, за что получила ещё пятнадцать минут скучных нотаций. Но пропустила их мимо ушей, размышляя обо всём: о немагах, о папиных словах и о подаренном кулоне, а ещё – о мальчике Генрихе.
Только сейчас она поняла: в его речи не слышался ужасный акцент. Он говорил чисто, как маг. Лицо у него было приятное, улыбка – добрая. А особенно запомнились синие глаза, полные такого искреннего восхищения, что даже неловко становилось. Он уж точно не был из тех, кто ненавидит магию. И, конечно, он не желал Марике вреда. Наверное, было бы безопасно и весело повидаться с ним снова, тем более что он спрашивал об этом. И ещё надо было извиниться за то, что она без спроса его вылечила. Или не надо? Немаги же не могут исцеляться сами, так что, наверное, он не счёл её вмешательство грубостью?
Но на протяжении нескольких следующих дней нечего было и думать о вылазке в Нижний город – учителя загрузили Марику по полной, да ещё и матушка, распереживавшись, стала заходить к ней в комнаты каждый вечер. Приходилось сидеть за чайным столиком и важно говорить о фасонах платьев и о музыке. Матушка обожала музыку – и желала, чтобы Марика разделяла эту страсть.
– Ты знаешь, дорогая, – рассуждала она в очередной такой вечер, – ты никогда не сможешь колдовать изящно, если не будешь прилежно заниматься скрипкой и фортепиано. Музыка даёт ведьме тонкую душевную настройку. Даже с твоими силами это важно.
С тонкостью у Марики и правда не всегда ладилось. Но она надеялась, что справится с этим как-нибудь сама, без скрипки.
***
Было ещё светло, когда Марика оказалась в Нижнем городе снова. Первым, что она почувствовала, оказалась жара. Кажется, ещё никогда в жизни Марике не было так жарко – словно воздух раскалили огнём. Создав вокруг себя лёгкий ветерок, она сделала несколько шагов в сторону, закрыла портал и огляделась. Её занесло на крошечную площадь, окружённую покосившимися серыми домами. В центре площади стояла побитая, грязная статуя девушки в платье. Судя по всему, это должен был быть фонтан, но он не работал.
Марика поёжилась: ей было тяжело смотреть на несчастную статую, такую уродливую, такую… забытую. Она подошла ближе и осторожно погладила пальцами каменную чашу фонтана. Марика хотела бы вернуть девушке нос, восстановить отбитые локоны, очистить лицо и платье, но решила, что это будет грубо. В конце концов, она здесь была как бы в гостях.
– Марика? – раздался за спиной изумлённый голос, и она обернулась.
– Генрих!
Он кинулся к ней, но остановился в паре шагов и неуверенно протянул руку. Марика хихикнула и пожала его пальцы. Они оказались очень грубыми. Марика опустила глаза и увидела, что на руках у Генриха царапины и занозы.
– С чем это ты играл, что так поранился? – спросила она удивлённо.
– Ни с чем, – буркнул Генрих, но тут же улыбнулся и стушевался: – Я думал, больше тебя не увижу.
– Я думала, меня запрут навсегда, – пояснила Марика. – Но папа сказал, с моими силами это просто бесполезно. Так что я опять сбежала, но с его разрешения.
– Круто!
В голосе Генриха звучал восторг, и Марика добавила:
– Мой папа строгий, вообще-то, но добрый. А твой?
– У меня отца нет.
Щёки Марики обдало жаром стыда. Чувствуя себя ужасно, она погладила Генриха по плечу и произнесла:
– Прости, что спросила. Мне жаль.
Она не знала, чем загладить бестактность, поэтому показала на статую.
– Красивая. Только несчастная.
– Наверное, – неуверенно кивнул Генрих. – Что ты делаешь возле нашей школы?
– Школы?
С ужасом Марика поняла, что двухэтажное приземистое здание – это и правда учебное заведение для детей. Оно выглядело уныло, как тюрьма с иллюзий лорда Трила, даже хуже. Но спрашивать, почему бы не покрасить школу в яркие цвета, Марика постеснялась.
– Давай покажу тебе что-нибудь получше? – предложил Генрих. – Или у тебя другие дела?
Дел не было, и Марика снова позволила Генриху вести её за собой по таинственным узким улочкам Нижнего города.
В прошлый раз им почти не встречались люди. Но теперь они то и дело обходили женщин в серых платьях, мужчин в серых или рыжих пиджаках. Все обливались потом, пыхтели, и не сразу Марика вспомнила, что вокруг неё по-прежнему гуляет ветерок охлаждающих чар.
– Генрих, тебе жарко? – предположила она и, получив утвердительный ответ, расширила чары.
Он пробормотал:
– Спасибо, – и начал показывать на дома, удивительно похожие друг на друга.
– Знаю, – в какой-то момент заметил он, – кажется, что всё одинаковое, но это не так. О, смотри, сейчас будет потеха! – схватив Марику за рукав, Генрих удержал её на месте и показал на другой конец улицы.
Сначала там ничего не происходило, потом распахнулась дверь, и из неё вылетел толстый мужичок в одних белых портках. Следом, прямо ему в лицо, полетели штаны. Потом рубаха, пиджак и, наконец, длинная швабра, которая стукнула его точно в лоб.
Генрих расхохотался, и Марика, борясь с лёгким сочувствием, тоже засмеялась.
– За что его так?
– Жене изменил, а она узнала… в неподходящий момент, – объяснил Генрих. – Поближе подойдём – послушай, как он стенать будет, жалеть себя и ругать жену. Не удивляйся, с ним это всё время, тут уже все привыкли.
Следом Генрих показал ей базар – под плотным навесом стояли длинные ряды лавок, заваленных всякой всячиной: и едой, и тканями, и безделушками. Это напоминало Эмирский рынок, только выглядело куда больше, грязнее и шумнее. А вместо отрезов тонкого шёлка и благородного зианского льна громоздились рулоны грубых серых и белых полотнищ.
Не выдержав, Марика всё же поинтересовалась:
– Почему всё серое?
Генрих сначала вывел её с базара и только после этого ответил:
– В школе говорят, чтобы был порядок. А я думаю, потому что красители дорогие.
Они гуляли по городу до темноты и даже дольше. Первое время разговор не клеился, но потом Марика призналась, что ненавидит Слово Всевышнего, – и они принялись ругать уроки и учителей, а особенно – церковников, которые понаписали таких толстых книг, которые в жизни не выучишь.
Пробил третий удар вечернего колокола. Марика вздохнула и призналась:
– Мне пора. Не вернусь – гувернантка будет в ужасе, опять весь дом всполошит.
Ей было жалко расставаться с новым другом. И она вспомнила, что хотела придумать Генриху подарок, в ответ на того танцующего человечка, и расстроилась, что ничего не подготовила.
– Мы ещё увидимся?
– Если ты снова убежишь, – улыбнулся Генрих. – Я буду заходить к фонтану у школы, ладно? Проверять.
– Ладно, – согласилась Марика и открыла портал.
О проекте
О подписке