10

Карл как будто и не заметил шарфа с улитками. Я поправляю его, чтобы кончик не упал в кофе, и убираю за сахарницу ламинированное меню закусочной. По проходу между столиками ползет наша официантка с подносом.

Всю ночь меня преследовали лица. Лолиты, Виолетты, Рейчел, безымянной девушки из чемодана Карла, окруженной морем красного песка. Я представляю ее красивые волосы, черной змеей свисающие со спины – один локон взметнулся вверх, словно готовится нанести удар.

Еще один кусок головоломки. Еще одна возможная жертва.

Моя голова под завязку набита фактами о Карле. Фотографиями, уликами, заключениями психиатров, слухами, догадками – словом, всем, что мне удалось разнюхать об убийце, который сейчас сидит напротив меня в этой паршивой закусочной.

Я сыта по горло. Аж тошнит.

Но надо же с чего-то начинать.

– Человек Дождя – почему тебя так прозвали?

– А почему ты спрашиваешь?

– Просто веду светский разговор.

– Ну-ну. Что ж, можно и поболтать, это еще никому не повредило. Просто когда-то я фотографировал только во время дождя. Дурацкая затея: лишние сложности и ограничения. – Он пожимает плечами. – Это было сразу после того, как один дорогой мне человек погиб во время грозы.

На лице Карла – ни намека на чувство.

Я уже слышала эту историю. Прокурор заявил, что это всего лишь сказка, призванная вышибить слезу у присяжных. Не верьте ему, господа, он и близко не романтик.

Прежде чем я успеваю задать следующий вопрос, Карл подается вперед, разбрасывая шесть таблеток, которые я аккуратно выложила в ряд на сине-черный ламинированный стол.

– А теперь я заведу светский разговор. Если бы я бегал по свету и убивал юных девиц, то совершенно точно помнил бы об этом. Больные деменцией так устроены. Они помнят прошлое во всех подробностях, как будто оно случилось вчера. Я помню свою первую фотографию и прекрасно знаю, какой должен быть вкус у чая со льдом. Я бы запомнил, каково это – перерезать человеку горло.

Я машинально дергаю головой, скидывая челку на левый глаз и щеку. Этот невротический тик я не в состоянии контролировать, сколько ни пытаюсь. Он преследует меня с детства. Карл это знает. Он уже видел мой фокус с волосами у миссис Ти.

– Не волнуйся. Никто не слышит. В этой забегаловке секретничать куда проще, чем за компьютером. Кто я? Да просто наблюдатель, зритель. Все вокруг я воспринимаю словно бы через объектив фотоаппарата. Замри здесь. Щелкни там. Это невозможно выключить. Девочка-подросток за дальним столиком? Залетела и хочет сделать аборт. Осуществит задуманное задолго до того, как появится животик. Женщина, которая сидит у тебя за спиной, вчера заработала очередной фингал от мужа и думает, что в этот раз уж точно подаст на развод. Ну-ну. И кстати, мне нужен мобильник. Добавь его в список.

Такой длинной речи Карл при мне еще не выдавал. Это слова умного человека. Хищника. Две недели назад Карл утверждал, что не помнит о своей карьере фотографа-документалиста. Даже не знает, что это за профессия такая. На следующий день в списке его условий появился пункт «Камера».

В закусочной шумно, все столики заняты. Вылезти из припаркованной у мотеля машины и отправиться в ближайшую забегаловку хотел Карл. Мы сделали ровно шестьдесят восемь шагов. Меня беспокоит эта новая мания – все считать. Шаги, дни, деньги, таблетки, которые Карл сейчас потихоньку прячет под чайное блюдце. 4566 дней назад исчезла Рейчел, 94 дня назад мама в очередной раз заверила меня, что бросила пить, 38 дней назад я в последний раз поставила свою настоящую подпись.

Надо во что бы то ни стало вернуть себе контроль над ситуацией.

– Я не разрешу постоянно добавлять в список новые условия, Карл. И где ты взял двадцатку, которую оставил горничной?

– А вот и ваш заказ! – прервала наш разговор официантка, бахнув перед Карлом поднос с завтраком.

– Я вас где-то видел… мы знакомы! – сообщает он ей. – Вас зовут Аннет. Нет, Линнет! Красивое имя. Красивая девушка.

Официантка улыбается, показывая бежевые зубы. Мне хочется заорать во все горло: У тебя имя на форме вышито, идиотка! Он сожрет тебя живьем!

Я наблюдаю, как Карл раскидывает перед стареющей официанткой свои силки. У нее на груди красуется значок: «Много есть вредно, а мало – скучно». Я вижу растерянность на лице Линнет: она гадает, кем я прихожусь Карлу, и боится с ним флиртовать. Соперница, читаю я в ее глазах, но какая?

– Моя дочь, – услужливо подсказывает Карл.

– Вам только хлопья, да? Может, что-нибудь еще принести? – спрашивает Линнет, подливая мне кофе. – Вы такая худенькая.

– Спасибо, не нужно. Мне хватит.

Бесполезно ко мне подлизываться, Линнет. Это не поможет тебе забраться в штаны к Карлу – и наконец выбраться из захудалой каморки в общежитии.

Мне плевать на ее вечные проблемы с мужиками, на девочку, которая рано или поздно раскрутит штат Техас на аборт, на женщину средних лет (заказавшую «кофе-черный-без-сахара-пожалуйста»), иногда мягко задевающую мою голову своей, мне плевать даже на себя саму. Я очень долго тренировалась и готовилась к поездке, и все зря: я уже чувствую себя уязвимой.

– Хватит действовать мне на нервы! – шиплю я Карлу, как только официантка скрывается из виду.

– А? Разве ты не хотела, чтобы я всем врал о наших отношениях? Она, между прочим, не в моем вкусе. Тачка у нее хуже некуда, еще она везде таскает свою псину и танцует паршиво.

– Откуда ты?.. Ладно, не важно.

– На штанах собачья шерсть, на поясе ключ от «Малибу» восемьдесят седьмого года, который я видел на парковке. И у нее высокий подъем. А значит – скрученные пальцы на ногах.

Карл щедро поливает свой завтрак за 6,99 доллара черничным сиропом, накалывает на вилку польскую колбасу вместе с куском блинчика и запихивает все это в рот.

– Объедение! – чересчур громко заявляет он. – Миссис Ти только и умеет, что портить яйца.

– Не привлекай к нам лишнего внимания.

– А я и не привлекаю. Даже не пытаюсь.

– Говори тише!

– Я тут подумал… Может, ты тоже коп? И хочешь вытрясти из меня признание? Или журналистка в поисках темы для книги?

– Мы это уже обсуждали. Разве я похожа на копа, Карл?

При слове «коп» беременная девочка за соседним столиком поворачивается к нам одним ухом, но, поразмыслив, снова утыкается в телефон.

– Мы же договорились. Ты обещал попытаться. И обещал быть честным со мной, если я выполню все условия. – Ничего такого он мне не обещал.

– Честность в обмен на честность, ладно? И кстати, ты пока выполнила только два моих условия из тридцати. Может, нам и впрямь написать книгу? Престарелый психбольной и его новоявленная дочь отправляются в захватывающее путешествие по Техасу – в надежде раскрыть несколько давних преступлений и узнать, действительно ли он – серийный убийца. Клинт мог бы сделать со мной кино. Или младший Бриджес, ну, который Большой Лебовски. Тебя сыграла бы Элизабет Тейлор, будь она жива, с кольцом в носу и ванильными печеньками вместо сисек. В конце я хочу красиво уйти в пустыню. И, кстати, знаю подходящее местечко.

Он наливает в пустую тарелку еще немного сиропа и принимается рисовать на нем не то сердечко, не то сиськи Элизабет Тейлор. Тут же все стирает.

От дешевого синтетического шарфа у меня начинает нестерпимо чесаться шея. До мурашек.

Но шарф я не снимаю. А Карл по-прежнему молчит.

– Тебе все шуточки! – шиплю я. – Ты что, не понимаешь? Эти девушки погибли!

– С чего ты взяла? Их ведь не нашли. Я, между прочим, кое-что читал о своем деле.

Прежде чем я успеваю это переварить, Линнет возвращается. Хватает со стола пустую тарелку и как бы невзначай задевает грудью его плечо.

– Кому счет? – весело спрашивает она.

– Доченька заплатит, – отвечает Карл. – А с меня чаевые. – Он вкладывает в ее ладонь десять долларов. И несколько секунд не отнимает руку – словно метит новую жертву.

Когда Линнет удаляется, Карл начинает по одной закидывать в рот таблетки.

– Меня признали виновным только в том, что я делал фотографии. Я не стал оспаривать решение присяжных.

Внимательно слежу за нашей официанткой, которая убирает тарелки с соседнего стола. За столом сидят несколько мужчин в бейсболках. Пышная грудь Линнет снова в деле. Кто-то сует ей банкноту. Мне становится совестно: я поторопилась с выводами. Она, похоже, вовсе не дура в отличие от меня.

Линнет замирает у кассы со стопкой грязных тарелок в одной руке – похоже, кассир сегодня не вышел, и она работает за двоих. Женщина за моей спиной просит счет. Судя по жирку на животе и туфлям «Кларкс», явно мама. Судя по обращению с официанткой, явно добрая.

А судя по размерам квадратного бриллианта на обручальном кольце, ей есть что терять. Не только Карл умеет подмечать мелочи.

Женщина спускает на нос солнцезащитные очки, чтобы расписаться на чеке. Под правым глазом – синяк черничного цвета.

– Милый шарфик, – произносит Карл.

11

Когда мне было восемь – прошло три года с тех пор, как сестра провалилась в могилу, – я записала в блокнот все свои страхи. К тому времени их накопилось предостаточно. И я начала методично от них избавляться. Сперва от самых ерундовых: схватила за ногу тарантула, съела целиком острый халапеньо, взорвала петарду. Потом принялась за страхи посерьезнее: села на самые высокие американские горки и, отпустив поручень, каталась до тех пор, пока не перестала кричать.

Каждый год я вычеркивала из списка два или три пункта. И добавляла четыре-пять новых.

В двенадцать, когда исчезла моя сестра, я решила копнуть глубже. Взяла в руки пистолет и долго его держала, пока не перестали трястись руки. Плюхалась с разбегу в бирюзовые бассейны – а потом и в озера. Научилась ножом входить в воду, пробираться сквозь черный ил, доставать до дна и выплывать на поверхность с кипящими от нехватки кислорода легкими.

В девятнадцать я прыгнула с парашютом, пересекла по канатке узкую пропасть, прокатилась в «найках» по тонкому льду, под которым спали сомы. В двадцать я пустилась в погоню за страшным смерчем и гнала до тех пор, пока моя старенькая «Тойота» не испустила дух. Поверженная, она замерла на месте и приготовилась к полету.

Всякий раз сердце буквально взрывалось у меня в груди.

Мой последний парень заявил, что мне жить надоело, и ушел. Он не понял главного: мне надоело вовсе не жить, а бояться.

Я украдкой поглядываю на Карла, который сидит в машине рядом со мной. Мы уехали от Линнет десять минут назад.

Год назад я повысила ставки. Наняла человека – специального человека, который пугал меня до смерти. Он подвешивал меня вверх тормашками, с завязанными глазами, и швырял вниз, при этом я понятия не имела, что случится со мной в следующий миг: то ли я упаду в ледяную воду, то ли отскочу от упругой сетки батута, то ли кубарем покачусь по бесконечному склону холма.

Он часами держал меня связанной в шкафу, сбивал с ног на темных подземных парковках, преследовал на «Мерседесе» с тонированными стеклами. Я училась стрелять в упор. Конечно, все эти опыты не проходили для меня даром. Но суть не в этом. Суть была в том, чтобы переосмыслить свой взгляд на смелость. Я поняла, что смелыми не рождаются (и я не родилась трусихой) – слава богу! Адреналин, двигательные навыки и контроль сознания – вот и все, что необходимо.

Мы на всех парах несемся к первой красной точке на карте – мосту на 17-й улице в восточной части Уэйко. Глаз у Карла дергается, когда он окидывает взглядом якобы незнакомую картину: проржавевшую насквозь заброшенную промзону. Если он и помнит, что находится под тем самым мостом, то виду не подает.

– Потеешь, как свинья, – заявляет Карл и врубает кондиционер на полную. Что еще за новости? На моем теле и лице нет ни капли пота.

Впрочем, прохлада и свежесть «Бьюика» даже радуют после колбасно-кофейных запахов и птичьего гвалта закусочной. А может, Карлу просто нужен белый шум. Он по очереди переводит в мою сторону все воздуховоды. Волосы щекочут лицо, попадают в глаза. Руки начинают покрываться мурашками – крошечный отголосок страха, пережитого минувшей ночью. Я вижу Карла, который сидит в темной морозилке номера и прислушивается к звяканью дверной цепочки.

Страх, подобный этому, давным-давно гложет меня изнутри, как стая крыс. Говорят, с самого рождения мы боимся двух вещей: громких звуков и высоты. Младенцы и котята отказываются ползать по прозрачному стеклянному столу, а вот утка запросто по нему пройдет: она ведь умеет летать. Это инстинкт. Говорят. Лично мне кажется, что мы с рождения боимся всего на свете. И только притворяемся храбрыми до поры до времени. Пока чудовище не проснется.

Карл терзает радио, мечется от станции к станции, оглашая салон обрывками музыки, болтовни спортивных комментаторов и метеорологов…

Любит или нет… вероятность дождя… аллилуйя!.. мяч летит… о, мой цветок…

Хочется шлепнуть его по пальцам. Пальцы у него длинные и тонкие. Такими можно играть на гитаре, вырезать аневризмы, затягивать крепкие узлы. В суде Карл утверждал, что этими руками он исключительно печатал фотографии да пил «Виски сауэр» – и уж точно никого не убивал. А несколько минут назад в закусочной рассказывал, как перерезать человеку горло. Такие мелочи упускать нельзя.

– Господи, да врубай уже свой говнокантри! – ворчит Карл. – Только заткнись.

Мы переехали мост. За последние две минуты я не произнесла ни слова и уж точно не говорила ничего о своих музыкальных предпочтениях. За обедом Карл был весьма убедителен… Может, он со мной играет? Что-то задумал?.. «Не теряйте бдительности, – предостерегала миссис Ти. – Деменция – хитрая тварь. Как кошка – уходит так, будто ей и дела до мышки нет. Но всегда возвращается. И уймется она только тогда, когда слопает добычу».

Я останавливаю машину в зарослях на обочине. Карл молчит.

Совсем не обязательно туда спускаться, говорю я себе. Достаточно просто показать ему этот мост. Однако в нужном месте без колебаний съезжаю на узкую заросшую дорожку, уходящую вниз. Так просто ее не увидишь, о ней надо знать – видимо, этим она и приглянулась Карлу.