7

Я слегка приоткрываю дверь. Из моей комнаты в его комнату, словно хлорка, проливается немного света. Лучик ползет по полу и забирается на полосатое покрывало.

Скоро полночь. Я боюсь, что если открою дверь чуть шире, свет упадет ему на лицо и разбудит его.

В самом ли деле он проглотил розовую таблетку снотворного? Или спрятал ее за щеку, а потом выплюнул? Глупо относиться к нему, как к ребенку… Но именно так мне советовала миссис Ти: Относись к нему, как к ребенку.

Я просачиваюсь в щель, задевая животом дверную ручку. Прикрываю за собой дверь, чтобы она не щелкнула. Я совершенно неподвижна, даже не дышу – привыкаю к темноте. Шторы плотно задернуты, и мне почти ничего не видно. Кондиционер под окном тарахтит, как трактор при смерти. В нос ударяет запах плесени и грязных носков, эдакое «пошли все на» от здешних горничных, которым платят за работу сущие гроши.

На кровати никто не шевелится вроде бы. В темноте не разберешь. Ревущий кондиционер играет на руку одновременно и мне, и Карлу.

Сидя у себя в комнате и слушая тявканье телеведущей про палтуса в кляре, я потренировалась целых шесть раз. У нас с Карлом смежные номера, одинаковые, как тюремные камеры. От той точки, где я сейчас стою, до изножья его кровати ровно десять шагов. Я бесшумно преодолеваю это расстояние. Встаю коленями на шершавый ковролин. Поднимаю покрывало, засовываю голову под кровать и свечу туда крошечным фонариком.

Мои труды оказались не напрасны. Под кроватью валяется несколько крошек попкорна, облепленная пылью и волосами пустышка с Микки-Маусом и чемодан Карла. Больные с деменцией и обсессивно-компульсивным расстройством редко отказываются от привычек. Серийные маньяки тоже. По меньшей мере одна из этих характеристик относится к Карлу, а может, и все три.

Я ложусь на живот и подползаю к чемодану. Он лежит под правой стороной кровати: значит, меньше риск потревожить Карла на обратном пути. Он всегда спит слева. У миссис Ти я не раз замечала характерную вмятину на его подушке, и эту же особенность зачем-то упомянула в суде его приходящая уборщица Ирма. Она работала на Карла в Форт-Уэрте, где он раньше жил – примерно в шести милях от нашего дома. Ну, разве серийные убийцы нанимают уборщиц? – небезосновательно вопрошал присяжных адвокат Карла.

Ирма, жившая в полном одиночестве (если не считать коллекции натертых до блеска фарфоровых свинок на зеркальных полках), ничего полезного мне не сообщила. Она явно питала теплые чувства к Карлу, платившему ей двадцать пять долларов в час. Дома у нее пахло капустой. Помню, как я долго разглядывала одну свинку, стоявшую в самом центре полки, – одно белое ухо у нее было отколото, а по шее тянулась длинная трещина. Ирма явно приложила немало сил, чтобы ее спасти. Что могла рассказать эта свинка о своей хозяйке? Быть может, это был подарок от дорогого человека и выбросить разбитую статуэтку у нее рука не поднялась?

Спустя час бессмысленных расспросов Ирма попросила меня уйти – хотела поскорее вернуться к самой интересной части любовного романа. «В этих книжонках секс каждые пятьдесят страниц как по часам, – сообщила она. – Такое правило».

Я выключаю фонарик и поднимаю чемодан за ручку. Один-два-три-четыре-пять-шесть-семь-восемь шагов до ванной комнаты. Плитка под ногами холодная и липкая.

Плотно затворив дверь в ванную (до щелчка), я кладу чемодан на коврик и открываю. Застежка-молния гремит, как бензопила. Я замираю на добрые две минуты – не проснулся? Точно? Затем свечу фонариком на аккуратные стопки с одеждой. Аккуратные и жуткие.

Наверху лежит одна из сковородок миссис Ти – видимо, это и есть тот блестящий предмет, который Карл успел заныкать в чемодан перед отъездом. Принимаюсь ощупывать все закоулки и карманы, рыться между слоями одежды. Нащупываю мягкие уголки фотографии из пустыни – с девушкой и ключом. Зажигалки, ножа и красного эспандера нигде нет. Я уже не раз представляла, как этот эспандер обвивает мое горло.

Изначально я собиралась выкрадывать сокровища по одному – в надежде, что Карл забудет про них или решит, что потерял.

Вряд ли он выбросил их по дороге. Нет, он спрятал их здесь, в номере, в кромешной темноте…

Карл выиграл еще один раунд.

Меньше чем через минуту я уже стою возле двери, разделяющей наши номера. Чемодан благополучно лежит на своем месте, а я готова вернуться на свое.

Шорох. Не с кровати, с другой стороны.

Он не спит.

Мое сердце начинает громко и напряженно стучаться о ребра.

Я мысленно рисую план своего номера, чтобы представить расположение предметов в его комнате.

Карл сидит в самом темном углу, на пластиковом стуле «цвета “Дримсикл”», как он сказал пять часов назад, когда мы вошли в номера. А потом добавил «Дримсикл» в список условий. После его красочного описания апельсиново-ванильной прохлады во рту мне даже захотелось попробовать это мороженое.

Изо всех сил дергаю ручку. Дверь открывается только на два дюйма. Карл задвинул цепочку.

Оборачиваюсь. В темноте ничего не разглядеть, только черные тени. Поэтому воображение само дорисовывает картинку: Карл наставил на меня блестящий предмет. И этот предмет – пушка. Вот только зачем ему поднимать шум среди ночи?

Из угла не доносится ни звука, в комнате стоит зловещая тишина. Я закрываю дверь, потому что выбора у меня нет. Интересно, за сколько прыжков Карл одолеет комнату? И накинет мне на шею красный эспандер или пырнет ножом… Предаваясь этим размышлениям, я лихорадочно пытаюсь снять с двери хрупкое ожерелье.

И вот я вваливаюсь в свою комнату, захлопываю хлипкую дверь и терзаю цепочку, пытаясь дрожащими пальцами передвинуть ее в нужное положение – получается только с третьего раза.

Прижимаюсь ухом к дереву. Вой кондиционера перекрывает все прочие звуки.

Пошатываясь, захожу в ванную. Зрачки у меня огромные и будто стеклянные – у Рейчел глаза были совсем другие. Снова и снова обдаю руки горячей водой, чтобы они перестали дрожать. Потом возвращаюсь в спальню и вырубаю телевизор. Поправляю шариковую ручку и Библию на письменном столе. Схватив с пола грязную одежду, принимаюсь мучительно раскладывать вещи по ящикам комода. Что угодно, лишь бы чем-то занять руки и скоротать ночь.

В какой-то момент я поднимаю крышку чемодана и с трудом сдерживаю крик.

Карл оставил мне подарочек.

На самом верху лежит шарф, украшавший очаровательную шейку Лолиты.

Несколько секунд я не дышу. Розовые и белые улитки невинно маршируют по черной материи, их улыбки похожи на крошечные завитые реснички.

Я невольно вспоминаю другой отрез ткани – тот, что колыхался в воде на одной из фотографий Карла. И пропавшую девушку по имени Виолетта. Я инстинктивно оборачиваюсь на дверь: цепочка на месте. Ручка не шевелится. Из чемодана поднимается сладкий и юный аромат Лолиты, рождающий в моей голове беззвучную, истеричную молитву: только бы она была жива, только бы я своей выходкой не разбудила спящего зверя.

Иду в ванную, растягиваю шарф и подношу к свету – на каждой жизнерадостной улитке ищу следы крови. Их нет. Только маленькое пятнышко от горчицы и карандашная черточка.

Я представляю себе мускулистый узел на предплечье Карла. Его ухмыляющееся лицо, когда он слышит мой сдавленный крик из-за двери. Его натянутое, как струна, тело: он сидит в кромешной тьме и ждет. А потом выдергивает этот шарф у меня из рук и затягивает, затягивает на моей шее, пока перед глазами не начинают плыть сияющие солнечные пятна – предвестники смерти. Может, сперва выкуришь сигаретку, дорогая?

Я сворачиваюсь клубком в постели и стискиваю кулаки.

Ох, как мне нужна сестра.

8

В третьем классе у меня появился первый секрет от сестры.

Рейчел было пятнадцать, она вечно торчала в театральной студии – корчила там глупые рожи и заигрывала с мальчиками. Мне было одиноко. Я всего боялась. По телику в ту пору пугали сибирской язвой и нападениями акул на людей.

Еще я была странная, суеверная. Несмотря на все усилия Рейчел (она каждое утро делала мне прическу, как у себя, и придумывала, в чем мне идти в школу), одноклассники это пронюхали. Рюкзак у меня был походный, защитного цвета (в тайном кармашке хранился блокнот с советами по выживанию), а не блестящий розовый ранец с веселой мордашкой Лиззи Магуайр. Однажды учительница принесла в класс черного котенка: я тут же перекрестила сердце и плюнула через плечо – прямо соседу на парту.

Мама за меня волновалась. Она прибила на стену в моей комнате репродукцию Матисса, утверждая, что эта жизнерадостная и яркая картина отпугнет всех призраков, которых я себе навыдумывала. Она не догадывалась, что по ночам я буду тревожиться за рыбок – а вдруг желтый кот их все-таки выловит? Я проснусь, а рыбок нет, и вода в аквариуме красная… «Le chat aux poissons rouges». Даже название картины звучало зловеще.

Месяц спустя я обнаружила на чердаке старинную фотографию в конверте, скотчем приклеенную снизу к ступеньке лестницы. Мама отправила меня наверх с фонариком – искать рождественский венок в виде снеговика, который мы каждый год вешали на входную дверь. И я заметила уголок конверта, торчащий сквозь трещину в деревянной ступеньке. Сперва я решила, что в конверте лежит инструкция по использованию чердачного вентилятора или печки. Прежняя хозяйка дома, пожилая женщина, всюду приклеивала конверты с инструкциями – под выдвижные ящики, с внутренней стороны дверец. Мы с Рейчел не теряли надежды когда-нибудь найти в таком конверте пачку стодолларовых банкнот.

Однако этот был тонкий и с коричневатыми разводами от влаги. Внутри оказалась фотография двух девочек в лесу примерно моего возраста – эдакие невесты в белых платьях, с шлейфами. И, кажется, близняшки. Одна девочка получилась размытым белым пятном, словно она только что вышла прямо из своей сестры. С обратной стороны карточки растеклось еще одно пятно: подпись синими чернилами. Ни имен, ни даты было не разобрать.

Эта фотография никогда не казалась мне странной. Волшебной, особенной – да. Предназначенной только мне – да. Меня тянуло в эту лесную чащу, как Алису в Страну чудес. Я аккуратно приклеила карточку к задней стенке своего шкафа, где никто не смог бы ее найти. Было совершенно ясно, что эти девочки – мой идеал, образец для подражания. Они гуляют по лесу, ничего не боясь, лазают по высоким деревьям, ловят в банки насекомых, делают «колесо» при любой возможности и нарочно плюются в мальчишек.

То и дело я разводила в стороны висящую в шкафу одежду, словно занавес, – и вот они, мои подружки, ждут, когда я приду с ними поиграть. Я придумывала сказки с их участием. Рисовала их. А иногда притворялась, что это мы с Рейчел, что между нами нет разницы в шесть лет, что мы девять месяцев пролежали рядышком в утробе матери, а потом в один миг выскочили оттуда навстречу новому миру – и что мне никогда-никогда в жизни не было одиноко или страшно.

В конце концов я нашла себе подружку – застенчивую милую девочку, которая сидела со мной за обедом и ела только оранжевое. У нее тоже были тайны. Например, она таскала еду с кухни и прятала у себя в комнате. Но никогда не ела спрятанное. Однажды я нашла у нее под кроватью растаявшее шоколадное мороженое в нетронутой упаковке. Рядом с ней я чувствовала себя нормальной.

Спустя несколько лет фотокарточка отклеилась от стенки шкафа и упала на дно.

Я позабыла близняшек.

Тогда я понятия не имела, что однажды они приведут меня к убийце Рейчел.

День второй

Мой блокнот с советами по выживанию. Составлен в возрасте 8 лет.

Как не бояться пауков

1. Каждый вечер читать «Паутину Шарлотты».

2. Нарисовать паука в кедах.

3. Подержать игрушечного.

4. Поймать настоящего.

5. Назвать его Барни или Зефирка.

6. Полюбоваться красивой паутиной.

7. Стиснуть зубы и пройти сквозь нее, не закричав.

9

Я распахнула шторы как можно шире, чтобы солнце залило номер. Карл сидит на оранжевом пластиковом стуле, развалившись и вытянув вперед ноги в джинсах и мерзких сапогах из змеиной кожи. Как будто издевается, ей-богу. На лице лениво-благодушное выражение, наверняка одурачившее не одну жертву. Глаза ясные, настроение отличное – словно и не было ничего этой ночью, словно мы встречались не в реальном мире, а в царстве снов.

Около девяти утра Карл шесть раз ударил кулаком в дверь между нашими комнатами. Я как могла растягивала сборы – надеялась, что за это время Карл Фельдман успеет идеально заправить кровать и навсегда исчезнуть из моей жизни.

Прошел всего день, а меня уже посещают такие мысли. Один день.

Про его подарочек я и словом не обмолвилась. Смерть Рейчел меня кое-чему научила: молчание – самый страшный палач.

Когда я наконец открыла дверь, Карл сидел на стуле и вежливо ждал. С чемоданом в руке. Я жестом пригласила его выйти в коридор. Он сказал, что начал за меня волноваться. Ты всегда так долго спишь? Никакой желчи в его голосе я не заметила. Вообще-то я глаз не сомкнула, пока не позвонила миссис Ти – то есть за всю ночь проспала в лучшем случае часа два. С первыми же лучами солнца, прошептавшими «можно», я набрала ее номер и поинтересовалась, все ли в порядке у Лолиты.

Перед этим меня долго терзали сомнения: стоит ли нарушать мертвый сон миссис Ти? Но паника победила.

– Который час? – просипела она в трубку. – И зачем вам понадобилось это знать? Нет, я не видела Лолиту. Сегодня вторник. Девчонка приходит каждую среду как часы. – И сердито добавила: – Да, кстати, вчера вечером она звонила – потеряла свой гадкий шарф.

Я уже просчитываю, насколько увеличатся мои расходы, если я буду выбирать мотели с железными засовами на дверях. Допустимая скорость на некоторых техасских трассах – восемьдесят пять миль в час. Может, удастся сократить поездку? Хотя бы на два дня. На три. Или плюнуть на совет миссис Ти и спать в отдельном, а не смежном номере? Если он проснется и не сможет вспомнить, что находится за дверью, пиши пропало.

– Я забегу в уборную, – говорю Карлу, – и потом сразу в путь.

Он не кивает, только протягивает руку и берет с кровати разложенную карту.

Я предпочитаю смотреть на Техас целиком, видеть каждую венку и артерию, потому что этот организм запросто может обвести путешественника вокруг пальца. И никакие высокомерные женские голоса из GPS-навигатора не помогут. К тому же я не хочу оставлять следов, даже электронных. Мы с Карлом – призраки.

Карл зачарованно разглядывает три красные точки на карте, похожие на свежие капли крови – места, где пропадали девушки и где он фотографировал. Надеюсь, путешествие будет насыщенное и плодотворное: Карл начнет стирать точки и добавлять новые – то есть говорить, чувствовать, вспоминать.