Здесь начинается первая часть книги, называемой «Филострато», о любовных невзгодах Троила, в которой рассказывается, как он влюбился в Крисеиду, о томных вздохах и слезах о ней, изливаемых им перед тем, как его тайная любовь открылась; и прежде всего прочего воззвание автора.
Иные к Зевсу, властелину неба,
В зачине добрых дел возносят клик,
Иные просят доблести у Феба,
А я сестер парнасских звать привык,
Когда мне в том случается потреба;
Но властный бог Любви в единый миг
Переменил мои обыкновенья:
Влюбленный, даме шлю я восхваленья.
Мадонна, вы красой своей всегда
Сияете мне в сумраке вселенной,
Как вышняя Полярная звезда,
Меня ведете к гавани блаженной,
И через вас беда мне не беда,
Я вами утешаюсь неизменно;
Вы для меня и Зевс, и Аполлон,
И также муза, так я убежден.
Но разлученный со своей богиней, —
Разлука эта смерти тяжелей, —
Я о Троиле повествую ныне,
Который Крисеидою своей
Покинут был и маялся в кручине,
А прежде та к нему была добрей,
Как будете ко мне, я верить смею,
Коль эту повесть завершить сумею.
Итак, мадонна, призываю вас,
Кому всегда я верен и покорен,
О нежный светоч ваших дивных глаз,
В которых моего блаженства корень;
Надежда, луч которой не погас
В любви моей, чей жар так благотворен,
Направьте ум и длань мою, прошу,
В той повести, что я для вас пишу.
В груди моей, где мрак тоски кромешный,
Ваш лик оставил крепкую печать,
Направьте ж так мой голос безутешный,
Чтоб мне свои страданья передать
Чрез боль чужую, пусть же гнет сердечный
Внимающих заставит сострадать.
Вам честь, мне труд, когда мои реченья
Чьего-либо достойны восхваленья.
Влюбленные, прошу вас в свой черед
Внимать стихам, где место токам слезным,
И коль вам милосердья дух войдет
В сердца, склонитесь пред Амором грозным,
Молитесь за того, кто днесь живет
Сродни Троилу в бедствии несносном,
Далек от величайшего из благ,
Что чтимо так у смертных бедолаг.
Как и почему бежал Калхас из Трои.
Цари ахейцев Трою окружили
Могучей ратью, каждый воин там
Являл себя и в доблести, и в силе,
Горя отвагой; и росли по дням
Дружины, что ко граду подступили,
Намеревались мстить они врагам
За выходку Париса дерзновенну,
Ведь тот украл царицу их, Елену.
Тогда Калхас, чье знанье велико,
Который Феба тайные воленья
Мог понимать и постигал легко
Грядущее способностью прозренья,
Прозревши греков доблесть глубоко,
Как и сограждан долгое терпенье,
Смекнул, что после длительной войны
Трояне гибели обречены.
Себе провидец чаял оберега
И тайно порешил покинуть град.
Он час и место выбрал для побега,
Направившись туда, где супостат.
Его встречали радостно средь брега,
Всяк перебежчику такому рад,
Ждал от него советов мудрых, дельных
В случайностях, в опасностях смертельных.
Как Крисеида пришла извиняться перед Гектором за поступок своего отца.
По городу пронесся шум и крик,
Едва об этом сведали трояне;
Почто в бега ударился старик,
По-разному судили горожане,
Но все недобро; ропот тут возник,
Изменник-де теперь во вражьем стане,
И в Трое многие сошлись на том:
Пойти предать огню Калхасов дом.
В такой невзгоде дочь сего провидца
Одна в дому оставлена была
Без вести об отце; а та вдовица
Красой сугубо ангельской цвела,
Как из людей никто на свете, мнится;
Звалася Крисеидой и слыла
Пригожей, честной, мудрой, кроткой нравом,
Под стать троянским женам величавым.
Как только шум услышала она
Из-за отцова бегства, вся в тревоге,
В отчаянье и в ужасе, бледна,
Помчалась прямо в царские чертоги,
Слезами всех разжалобив сполна,
Там Гектору она упала в ноги,
Вину отца ей отпустить прося,
О милости моленье вознося.
Тот милосерд, однако грозен с виду;
Увидев плачущую красоту,
Стал утешать воитель Крисеиду
И молвил, проявляя доброту:
«Хоть и нанес нам твой отец обиду,
Бежав к врагам, забудь про маяту,
Ты не тревожься, пребывай в покое
И сколько хочешь оставайся в Трое.
Ты чести удостоишься от нас
И милости такой, как подобает,
Как если бы и не бежал Калхас;
Пусть по заслугам Зевс его карает».
Она благодарит его тотчас,
Еще раз хочет – Гектор возбраняет.
Поднявшись, возвратилась в свой чертог,
Найдя успокоенье от тревог.
Жила в том доме скромно и счастливо
Покуда в Трое быть ей довелось.
В привычках, в жизни благостной на диво,
Ей хорошо с соседями жилось,
К тому же, честной и благочестивой,
Заботиться о детях не пришлось —
Их не было; людьми была любима,
Кто знал ее, и повсеместно чтима.
Принося жертвы в храме Паллады, Троил насмехается над влюбленными и в тот же миг влюбляется сам.
Война утихла между тем едва ль,
И греками теснимые трояне
В свой город отступили, как ни жаль,
А те в бою отважней были, рьяней;
И коль не лжет истории скрижаль,
Чрез рвы перебирались ахеяне,
Грабеж чинили, лютый произвол,
Ни замков не щадя, ни мирных сел.
Хоть стиснула троян в тисках осады
Врагов немилосердная орда,
Свершались в граде должные обряды
Торжественно и пышно, как всегда,
Но почитали алтари Паллады
Премного больше, как пришла беда,
Чем остальных богов, и сей богине
Усердно приносили жертвы ныне.
И было так, что благостной порой,
Когда вокруг всё полнится цветеньем,
И каждый зверь любовною игрой
Натешиться стремится с упоеньем,
Старейшины Палладиум святой
Пришли почтить смиренным подношеньем;
На этот праздник, столь желанный, в храм
Стеклось немало рыцарей и дам.
И там же Крисеида молодая
Была в наряде траурном своем,
Всех прочих дам красою побеждая,
Как роза, что затмит весенним днем
Фиалку, дивной прелестью сияя,
Она на этом празднике святом
Стояла в храме возле врат смиренно,
Изящна, величава, несравненна.
Троил бродил, слонялся тут и там,
Как то у праздных юношей обычно,
С товарищами озирал он храм,
Туда, сюда поглядывал привычно,
Похваливая тех иль этих дам,
Иных бранил, но так, чтобы прилично,
Кто менее понравился ему,
Был рад свободе, судя по всему.
Пока блуждал, увидел он кого-то,
Кто пристально за девушкой следил
И воздыхал, томим своей заботой.
Смеясь, сказал товарищам Троил:
«Несчастный, видно, угодил в тенета
И сам себя ярмом отяготил,
Отдавшись добровольно даме в руки;
Увидите, что тщетны будут муки.
Зачем нам женщинам дарить любовь?
Как листья на ветру, так сто раз на день
Меняются сердца их вновь и вновь,
А наш кошмар им вовсе не досаден,
Не знают, как кипит влюбленных кровь,
Что в них огонь жесток и беспощаден.
О, счастлив тот, кто воздержаться смог,
Себя от власти чар их уберег!
Имел я глупость испытать доселе,
Насколько этот пламень лют и зол,
И коль скажу, что я в нем ни веселий,
Ни вежества в то время не нашел,
Солгу, конечно; но на самом деле
Я радость лишь ничтожную обрел
В сравненье с пыткой и тоской страдальной,
Что получил от той любви печальной.
Я спасся и того благодарю,
Кто больше, чем я сам к себе, участья
Явил ко мне – о Зевсе говорю,
В нем благо всё, и он вернул мне счастье.
На пользу мне, что я на тех смотрю,
Кто страждет от любви как от ненастья,
Они в ловушке по своей вине;
Разинями назвать их впору мне».
О слепота, мрачащая наш разум!
Как часто замыслам людским вразрез
Идет всё то, что приключится разом!
В Троиле дух злословия воскрес,
Трунил он над любовью, но тем часом
Всё на него же волею небес
Обрушилось, поскольку в эту пору
В тот храм пробраться довелось Амору.
Итак, то над одним, то над другим
Троил смеялся с едкими речами,
И зачастую спутникам своим
Он толковал о той иль этой даме,
Но взгляд его, что был в толпу стремим,
Заметил Крисеиду в этом храме:
Вся в черном, лишь покров белел, как снег,
Она одна стояла среди всех.
Была она и рослою, и статной,
Притом весьма отменно сложена,
В ней красота сияла благодатной
Небесной силой; вся она полна
Достоинства и грации приятной,
Где сила женских чар воплощена;
Рукой покров держала пред собою,
Дабы не быть ей стиснутой толпою.
Жест оценил Троил, смотрел, как та
С чуть видимым ему негодованьем
Пеняла словно: «Что за теснота!»
Он дальше наслаждался созерцаньем,
Считая, что такая красота
Хвалы достойна высшей; со вниманьем
Он вглядывался зорко, напрямик
В лучисты очи и в небесный лик.
И где же мудрость вся его былая,
Когда он незадолго до того
Корил влюбленных, не предполагая,
Что в тех очах Амора торжество?
Припомнилась ему обида злая,
Что он нанес служителям его,
Но стрелы ощутил лишь в то мгновенье,
Когда уж не было от них спасенья.
Под белым покрывалом взор его
Черты лица улавливать старался,
Не замечая больше ничего;
Так издали он ею любовался
На протяженье праздника всего
И сам себе б, наверно, не признался,
Что пламя страсти разгоралось в нем;
С товарищами вышел он потом.
Беспечным и свободным в эти двери
Входил Троил, но вышел не таким:
Влюбился вопреки недавней вере,
И пламень был им тщательно таим,
Чтоб не узнал никто ни в коей мере
Из тех, кого обидел он пред сим,
И не корил тем самым же упреком,
Коль выдаст сам себя он ненароком.
Троил, покоренный Крисеидой, в размышлениях с самим собой решает следовать своей новой любви и быть благодарным влюбленным.
Из храма вышла и Калхаса дочь,
Царевич же с товарищами всеми
Вернулся во дворец, где в эту ночь
В пирах веселых проводил он время;
Смеяться над любовью был не прочь,
Чтоб спрятать лучше собственное бремя,
И с напускной беспечностью друзьям
Он говорил, что волен, дескать, сам.
Как все ушли и он один остался,
Побрел в покои, сел там на скамью
И, тяжело вздыхая, замечтался,
Припомнив то, как словно был в раю,
Когда красою дамы услаждался,
Он вспоминал прелестницу свою,
Не упустив детали ни единой,
И каждую почтил хвалою длинной.
Хвалил ее походку он и стать,
Повадки, благородство в каждом жесте
И думал, что любовью к ней пылать
Он удостоился великой чести
И что ответную завоевать
Трудом лишь сможет с долгим тщаньем вместе,
Тогда его полюбят иль хотя б
Не будет он отвергнут, верный раб.
Воображал, что вздохи и терзанье
Из-за такой красавицы едва ль
Способны в людях вызвать порицанье,
Напротив, им Троила станет жаль,
Узнай они, какое в нем желанье
И какова любовная печаль.
Так рассуждал юнец неискушенный,
Предвидя плохо жребий предрешенный.
И пожелав добиться своего,
Он действовать задумал осторожно,
Скрывать тот пыл, которым ум его
Тем временем терзался безнадёжно,
Не посвящать в ту тайну никого,
От всех таиться, сколько то возможно,
Ведь если о любви узнают вдруг,
Не будет радости, но больше мук.
Так положив, стал размышлять влюбленный,
Как лучше ей открыться, как суметь
Привлечь вниманье несравненной донны;
И между тем попробовал запеть
В надежде, что веселою канцоной
Любовь пробудит в Крисеиде впредь,
Ведь ни одной он так не увлекался,
Как той, которой утром восхищался.
С благоговеньем речи обратил
К Амору он: «Душа моя отныне
Твоя, мой господин, ты посвятил
Меня служенью даме – нет, богине,
И мне приятен сей душевный пыл,
Ведь нет прекрасней дамы, господине,
Под белым платом в трауре своем,
Чем та, кого я видел этим днем.
В ее очах, Амор, твоя обитель,
Достойней ты бы места не избрал,
И коль тебе угоден твой служитель,
Молю, чтоб исцеленье даровал
Душе, простертой пред тобой, властитель,
В которую вонзил ты столько жал
Каленых стрел, направленных тобою
Из лика, что сияет красотою».
Как Троил был одолен любовью паче чаяния и какой стала его жизнь.
Не посчитавшись с кровию царей,
Ни с благородством, ни с телесной силой,
Ни с мудростью, в расцвете жизни дней
Столь возвышавшей славного Троила,
Любови пламя вспыхнуло сильней,
Как дерево сухое, охватило
Его всего, познавшего любовь,
Хоть юноше то чувство было вновь.
День изо дня он обретал повсюду
Усладу в думах, что, как трут, поджечь
Могли бы сердце, гордое покуда;
Из тех очей прекрасных мнил извлечь
Благую влагу, пламени остуду,
И хитростью искал он с нею встреч,
И если мельком видеть удавалось,
То пламя в сердце паче разгоралось.
Гулял везде, болтал и то и се,
И восседал один или со свитой,
И пил и ел, но дни и ночи все,
Где б он ни находился, в грезе скрытой
О Крисеиде думал, о красе,
Воображал глаза ее, ланиты
И мнил: ей Поликсена не чета,
Елене лишь подобна красота.
Ни часу между тем не проходило,
Чтоб не твердил по сотне раз себе:
«О светочей губительная сила,
О Крисеида, видно, бог тебе
Дал доблесть, чтоб меня она пленила,
Так милостива будь к моей судьбе;
Никто иной не возвратит мне счастья,
Лишь ты одна, которой принял власть я!»
В нем не было ни мысли о войне,
Что длилась в это время, ни о здравье;
В его груди, томящейся в огне,
Слова звучали, доблесть дамы славя
И красоту; тем занятый вполне,
О ране только думал он, растраве
Своей крови; и посвящал свой ум
Заботе и усладе – этим двум.
Жестокость браней, тягость положенья
И Гектора, и братьев остальных
Почти не вызывали в нем смущенья,
От грез не отвлекали потайных;
Но в самые опасные сраженья
Вступал он и пред взорами других,
И греков, и троян, прослыл героем,
И ужасались, и пленялись коим.
Не ненависть его стремила в бой,
Не цель спасенья отческой державы,
Великой Трои, кою ворог злой
Осадой стиснул, – только жажда славы,
Чтоб видели, каков он был герой;
Ради любви (вы мне поверьте, право)
Свирепым, сильным он прослыл в войсках,
Во всех врагов, как смерть, вселяя страх.
Троил пылает пуще прежнего; первое сомнение, не любит ли Крисеида другого, вовлекает его разум в любовные скорби.
Как от любви он не имел защиты,
Так был и сна и отдыха лишен,
В нем яства не рождали аппетита,
И был он бледен с виду, изможден,
Но всё скрывал под речью деловитой
Иль под притворным смехом ловко он,
И каждый, видя, мнил, что, безусловно,
То от страды военной, не любовной.
И так умело прятал он свой пыл,
Что Крисеида или же не знала,
Что с ним творится, ибо он таил,
Иль притворялась, мол, не угадала,
Но было очевидно, что Троил
И вся его любовь, что в нем пылала,
Ей безразличны, и она была
Тверда и непреклонна, как скала.
Какая боль в царевиче, обида,
Не высказать, боялся он порой,
Что не его любила Крисеида,
И ей по нраву кто-нибудь другой,
А с ним она любезна лишь для вида
И не считает преданным слугой;
И так и сяк он прилагал старанья
Открыть ей жгучее свое желанье.
И потому, как выпадал досуг,
Своей любви пенял он с грустным взором:
«Ну что, Троил, и ты был пойман вдруг,
Как те, кого ты сам язвил укором!
Ты паче их познал всю горечь мук,
Попал в силки, сплетенные Амором,
Винил других, себя не уберег,
Предвидеть собственной беды не мог.
Каков же будет приговор влюбленных,
Едва они узнают о тебе?
Они, смеясь, в речах непринужденных
Наверно скажут: “Тот, кто в похвальбе
Острил о наших жалобах и стонах,
Теперь такой же обречен судьбе,
Как мы; восславим же Амора, други,
Раз он строптивых обращает в слуги”.
Каков же будет приговор царя
И иже с ним воителей и знати?
“Вон тот, кто спятил, проще говоря, —
Они самодовольно скажут, кстати, —
В лихое время тратя силы зря,
Попался на крючок сродни дитяти!
Кто должен быть грозой врагов в бою,
Тот силу в грезах расточил свою“.
Троил несчастный, всё это прими,
Ведь выпала судьба тебе влюбиться,
Ты от любви хоть толику возьми,
Чтоб сладким утешеньем насладиться,
Но та, о коей плачешь ты, пойми,
Сурова так, что со скалой сравнится,
Так холодна, как затвердевший лед,
А я – как снег, коль солнце припечет!
Достигну вскоре я той меты крайней,
Куда меня ведет моя беда!
Смерть будет милостью необычайной,
Ведь боли сей избегну я тогда.
А коль болезнь, что остается тайной,
Меня исполнит горя и стыда
И тысячей обид мне жизнь отравит,
Пусть как глупца весь свет меня ославит.
На помощь поспеши ко мне, Амор,
О проекте
О подписке