Сам собор стал довольно заурядным мероприятием, совсем не таким, как его описывали хронисты после успеха 1-го Крестового похода. Заседания собора посетили некоторые французские прелаты и местная знать. Блистали своим отсутствием прелаты из владений Капетингов, которым Филипп I воспрепятствовал приехать в Клермон. Только в самый последний день собора (27 ноября) Урбан II поставил вопрос о крестовом походе. Ирония истории заключается в том, что его эпохальная речь не сохранилась, и мы вынуждены реконструировать ее текст по нескольким более поздним вариантам, некоторые из которых были написаны уже во время крестового похода. Урбан II призвал рыцарей Запада, особенно Франции, отправиться в поход на Восток. Он особенно остановился на мусульманской угрозе и опасном положении христиан Востока, обратившись к мужественному и воинственному Западу с призывом собрать свои силы для их спасения. Но при этом Урбан II так и не упомянул о просьбе византийского императора. Константинополь уже перестал быть основной целью похода, речь теперь шла об освобождении Святой земли, Иерусалима и Гроба Господня от ига неверных. Эта новая цель стала поворотным моментом в европейской истории. Призыв спасти Константинополь и восточных христиан был бы воспринят с полным равнодушием, и он не смог бы воодушевить народные массы, чего, собственно, и достиг Клермонский собор. Очень немногие знали о Константинополе, и еще меньше им интересовались. Но Иерусалим и Гроб Господень были теми словами, что в течение тысячелетия звучали в каждой часовне, в каждом храме и монастыре. Повторяемые в каждой молитве, эти наименования были живой реальностью. Человек мог не знать названия соседней провинции, но Иерусалим, Вифлеем и Назарет были частью его религиозной жизни и образования.

Ответ был неожиданным и всеобщим. Плотины, сдерживавшие эмоции, рухнули, и могучие потоки веры напоили засохшие души. Проповедники, официальные и самозванцы, путешествовали по стране и призывали людей освободить Святую землю. Не только Гроб Господень должен был быть освобожден из-под власти неверных, но необходимо было спасти самого Христа, пленника мусульман, чтобы Он воссиял во славе.

Зов Клермона был услышан в тиши монастырей и в торжественных кафедральных соборах, в величественных замках и жалких лачугах нищих крестьян. На него откликнулись десятки тысяч человек. Причины у каждого из них и у каждого класса были различны. Воинственные дворяне смотрели на крестовый поход как на возможность дать выход своей энергии и найти применение своему военному мастерству. Сражаться с неверными было не только обязанностью дворян, но того желал сам Господь. Высшее духовенство понимало, что это был путь спасения. Урбан II обещал отпущение грехов всем, кто возьмет свой крест. Орудие Христовых Страданий, крест, стал эмблемой Его воинов, намеренных освободить Спасителя и место Его земного воплощения. Поход в Иерусалим был военным паломничеством; это был очистительный акт покаяния для тех, кто достиг цели, ну а те, кто пал в пути, были увенчаны славой мученика. Для людей, недовольных своим положением, что были во всех классах общества, крестовый поход представлялся дорогой к лучшему будущему. Благородная знать мечтала о княжествах, замках и земельных владениях, а негодяи, которых хватало, – только о добыче. Более того, крепостной крестьянин получал свободу, если присоединялся к армии крестоносцев.

Религиозное рвение было характерно не только для представителей высших классов, и среди простого люда мессианское чувство достигло своего пика. Год спустя после Клермона и задолго до того, как аристократы закончили подготовку к походу, по всей Франции начали хаотично появляться крестьянские армии, которые выдвигались в долины Рейна и Дуная. Иногда их возглавляли местные рыцари, хотя чаще всего крестьяне выбирали вожаков в своей среде. Одно такое воинство выпустило взятую с собой утку, которая была в Средневековье символом колдовства, чтобы узнать направление своего движения. Считалось, что иметь командиров – дело ненужное. Ведомые Богом (Deo duce), они отправились в путь вместе с женами и детьми, погрузив на телеги свой жалкий скарб. Покинув свои родные места и оказавшись в незнакомой провинции, каждый раз при приближении к новому городу они обычно спрашивали, не это ли «Небесный Иерусалим».

Возродилась древняя вера о бедных во Христе, из которых образовалась первоначальная христианская община в Иерусалиме. Под влиянием экстатичных проповедников, стремившихся спасти души и изменить мир, подобно апостолам оставивших мир, чтобы жить в бедности и во Христе, в народе верили, что только бедные войдут в Царствие Небесное. Только самым бедным была дана возможность войти в эту общину избранных с одной-единственной молитвой: «Да приидет Царствие Твое».

Дух авантюризма, набожность, алчность и другие присущие людям страсти обуревали это движение. Когда собрались первые отряды, они начали двигаться на восток. Массовый психоз и давление со стороны общества привлекали все больше новобранцев, и небольшие отряды превращались в армии. Как уже было замечено раньше, первыми в движение пришли крестьяне. Их переход через Рейн и дальнейшее продвижение вдоль Дуная сопровождалось самой массовой и ужасной в европейской истории резней евреев, которой не было подобных вплоть до нашего времени. Еврейские общины в прирейнских землях, существовавшие с древнеримских времен, еще до того, как там осели германцы, были безжалостно уничтожены. Здесь и там епископы по убеждениям или за взятку защищали еврейские общины, но, за небольшими исключениями, это не помогло. Было вполне естественным для того, кто собирался сражаться с неверными за пределами страны, начать с наведения порядка в собственном доме! Общину за общиной ставили перед выбором: апостасия или смерть. Одних евреев крестили насильно; другие, под угрозой смерти, соглашались быть окропленными святой водой; кто-то выбирал мученичество, вдохновляясь преданием об Анне и ее семи сыновьях (2-я кн. Маккавеев, 7) и последним героическим противостоянием Израиля против римлян в Масаде^[1]. Даже несмотря на наш век, видевший холокост миллионов, нельзя не ужаснуться, читая еврейские хроники того времени. Отцы убивали своих жен и детей, а потом и себя, принося всех в ритуальную жертву, чтобы избежать осквернения от рук неевреев. Этот невиданный погром, уничтоживший все еврейские общины и их учебные заведения, положил начало трагическому тысячелетию. Это был «Судный день 1096 г.», как он был назван в еврейских источниках (Gzeroth Tatnu); событие это никогда не изгладится из памяти еврейского народа. Виновниками его были те, кто пошел освобождать Святую землю, основывая свою веру на еврейских священных книгах, освобождать гробницу Бога любви и всеобщего мира.

Этот первый поход закончился катастрофой. Не управляемые никем орды вскоре где-то в Богемии (Чехии) остались без провианта, и начались грабежи. Они были практически полностью перебиты местным населением Венгрии и византийского Балканского полуострова. Очень немногие вышли к побережью Босфора^[2]. Чешский хронист Козьма Пражский (скончался в 1 125 г.) считал, что они были уничтожены праведным гневом Божьим и что это было отмщением за чудовищную резню евреев.

Тем временем четыре большие армии собирались во Франции: норманнская, англо-норманнов которой возглавил герцог Роберт Нормандский, фламандцев – граф Фландрии Роберт и Стефан Блуаский; дворяне Северной Франции и Западной Германии под началом Готфрида Бульонского; отряды из Прованса под командой графа Тулузского Раймунда IV де Сен-Жиля; и норманны из Италии Боэмунда и Танкреда. Папский легат Адемар, епископ города Ле-Пюи, был своего рода главнокомандующим. Северяне избрали сухопутный маршрут, по которому ранее прошли участники народного крестового похода; южане частью двинулись через Иллирию, частью – переправились через Адриатическое море и высадились на Балканском полуострове. К весне 1097 г. они достигли Константинополя.

Прибытие таких «помощников» едва ли подбодрило византийцев. В Пьяченце Византия просила о присылке отряда славных европейских рыцарей. А получила grande armee, которая разграбила все провинции на подходе к Константинополю, подожгла пригороды и проявила заносчивость и страсть к военной добыче, что не предвещало ничего хорошего. Византийцы не могли не заметить, что в этом воинстве были итальянские норманны, которые несколькими годами раньше пытались вторгнуться в их провинции на Балканском полуострове.

Последовали продолжительные переговоры между императором и крестоносцами. Император требовал если и не верховного командования, то, по крайней мере, гарантий, что эти армии не будут сражаться сами по себе. Его позицию подкреплял тот факт, что крестоносцы нуждались в проводниках и запасах провианта, чтобы пересечь всю Малую Азию – еще недавно бывшую византийской провинцией, а теперь захваченную сельджуками, – а затем достичь Сирии и Святой земли.

По окончании сильно затянувшихся переговоров одни командующие армиями принесли присягу в верности, другие прошли через торжественную церемонию оммажа. Были приняты требования Византии на получение своей части завоеванных территорий. Со своей стороны император обещал предоставить крестоносцам проводников и снабдить армии продовольствием. Никто не был удовлетворен, и все не доверяли друг другу. При таких неблагоприятных обстоятельствах войска 1-го Крестового похода были переправлены через Босфор в Малую Азию. Император мог вздохнуть свободно, а крестоносцы наконец-то столкнулись лицом к лицу с неверными. В известном сражении при Дорилее (ныне Эскишехир) в июле 1097 г. сельджуки потерпели поражение. Их недавно завоеванные земли в Малой Азии стали легкой добычей для крестоносцев.

Большие потери личного состава и невероятные мучения сопутствовали крестоносцам на протяжении всего перехода через засушливые пустынные районы Малой Азии. Армия разделилась, перевалив через горы Тавр и выйдя в Южную Киликию. Одна ее часть под командованием Балдуина, брата Готфрида Бульонского, быстро двинулась на восток к Евфрату, где в Эдессе армянские христиане просили о помощи. Большая часть армии пошла в южном направлении вдоль побережья Сирии.

Прибрежные города закрывали свои ворота перед крестоносцами, которые, однако, не встретили серьезного сопротивления, пока не достигли столицы Сирии Антиохии. Тяжелая и длительная осада закончилась в июне 1098 г. взятием города после предательства одного из своих командиров. Это было поистине чудом, поскольку большое войско сельджуков находилось уже в нескольких днях перехода от столицы. Вчерашние осаждавшие оказались сразу же в роли осажденных в только что захваченном ими городе. Их запасы продовольствия закончились во время осады; людей косили голод и болезни. Ситуация была критической, и крестоносцы вполне могли найти в Антиохии свою могилу. В момент наивысшего отчаяния было чудесным образом «обнаружено» Святое копье, которым тысячелетие назад якобы было прободено тело Распятого Христа^[3]. Воодушевленные этим видимым знаком Божественной воли, крестоносцы совершили вылазку и разгромили превосходящие силы осаждавших город сельджуков. Антиохия была освобождена, и уже не было силы, которая могла бы преградить дорогу на Иерусалим.

В этот момент все скрытые до сих пор амбиции и завистливое соперничество вышли наружу. Это была опасность не меньшая, чем угроза со стороны мусульман. Это было моральное банкротство, что привело к распаду армий. Командование оставило Антиохию, и их отряды начали совершать рейды по территории вражеской страны; каждый командир пытался захватить для себя часть земель и сделать их своим владением. Некоторым это удалось, большинству же помешали это сделать друзья или враги. Войско, если таковое и было, пыталось выиграть время в Сирии. Казалось, что Земля обетованная находилась на реке Оронт, а не в гористой Иудее. Исчезли мессианские мечты и надежды на Новое Царство. Идеалы крестового похода были забыты, и начали властвовать самые низменные желания. В условиях духовного кризиса среди руководства проявили себя низы. Больше всего беднейших крестьян в войске крестоносцев, которые по крайней мере умели лучше выражать свои мысли, было в армии Прованса. Брожение среди них привело к бунту, и вождям уже грозило народное восстание. Была оставлена Северная Сирия, и поход на Иерусалим был продолжен, в противном случае стены Антиохии были бы разрушены, а город сожжен. Это был глас истинных крестоносцев, в их умах, в основном простого народа, были безнадежно смешаны представления о земном и Небесном Иерусалиме. Остатки армии вели фанатики, которые сражались в пешем строю без щитов и какой-либо защиты; они верили, что их жизни находятся в руках Провидения. Они не только безжалостно убивали своих врагов мусульман, но даже ели их плоть. Этот народный элемент снова возжег искру энтузиазма.

Ультиматум отрезвил командующих, и армия продолжила движение на юг, задержавшись только в Триполи, напрасно понадеявшись на легкое завоевание ливанских городов. Оттуда армии направились в Иерусалим. Пройдя через Святую землю и оставив в стороне прибрежные города Ливана, удерживаемые египтянами, они миновали города Кесария и Яффа и остановились в Рамле, которую оставили мусульманские жители, а затем, перевалив через горы к середине июня 1099 г., появились под стенами Иерусалима.