Читать книгу «Десятое декабря (сборник)» онлайн полностью📖 — Джорджа Сондерса — MyBook.

Палочки

Каждый вечер в День благодарения мы шли за папой, который тащил костюм Санта-Клауса к дороге и надевал его на что-то вроде распятия, которое он соорудил из металлического шеста на дворе. В неделю розыгрыша Суперкубка на шесте был свитер и шлем Рода, и Роду приходилось спрашивать разрешения у папы, если он хотел снять шлем. Четвертого июля шест превращался в дядю Сэма, в День ветерана – в солдата, на Хэллоуин – в призрака. Шест был единственной уступкой радости, какую делал папа. Нам позволялось брать по одной крайоле из коробочки. На Рождество папа накричал на Кимми за то, что она выкинула яблочную дольку. Когда мы наливали кетчуп, он вился над нами, говорил Хватит хватит хватит. На дни рождения у нас были кексы, но без мороженого. Когда я в первый раз пришел с девушкой, она сказала А что такое с твоим отцом и этим шестом? Я сидел и моргал.

Мы оставили дом, поженились, у нас родились дети, и мы и в себе нашли семена скаредности, которые стали давать пышные всходы. Папа начал облачать шест в более сложные одеяния, используя менее понятную логику. В День сурка он обматывал шест каким-то мехом и вытаскивал прожектор, чтобы была тень. Когда в Чили случилось землетрясение, он положил шест на землю и краской из баллончика нарисовал на земле трещину. Умерла мама, и он облачил шест в костюм Смерти, а на поперечине повесил фотографии мамы в детстве. Мы подходили и видели сложенные вокруг основания старые талисманы из его юности: армейские медали, театральные билеты, старые футболки, тюбики от маминой косметики. Как-то осенью он выкрасил шест в ярко-желтый цвет. А той зимой утеплил шест, обклеив кусками ваты, и добавил приплод, забив в землю по всему двору шесть палочек с перекладинами. Он натянул между шестом и палочками бечевки, привязал к ним письма с извинениями, признаниями ошибок, мольбами о понимании – все это было написано прыгающим почерком на каталожных карточках. Он нарисовал табличку со словом «ЛЮБОВЬ» и повесил ее на шест и еще одну со словом «ПРОЩЕНИЕ?», а потом он умер в коридоре с включенным радио, и мы продали дом молодой паре, которая вытащила шест из земли и в день вывоза мусора оставила его у дороги.

Щенок

Мари уже два раза обращала внимание на сверкание осеннего солнца над идеальным кукурузным полем, потому что сверкание осеннего солнца над идеальным кукурузным полем наводило ее на мысль о доме с привидениями – не о доме с привидениями, который видела на самом деле, а о мифическом, который иногда приходил ей в голову (с кладбищем по соседству и котом на заборе), если она видела сверкание осеннего солнца над идеальным и т. д., и т. д.; и она хотела выяснить, не приходил ли детям в голову такой же мифический дом с привидениями, который приходил им в голову каждый раз, когда они видели сверкание и т. д., и т. д., а если приходил, то он появится и теперь, и они смогут все вместе увидеть его как друзья, как друзья по колледжу, путешествующие без травки, ха-ха-ха!

Но нет. Когда она в третий раз сказала: «Ну-ка, ребятки, проверьте», Эбби сказала «Хорошо, ма, мы видим, это кукуруза», а Джош сказал: «Не сейчас, ма, я завожу тесто для хлеба», что ее вполне устроило; с этим у нее никаких проблем не возникало, «Благородный пекарь» был предпочтительнее «Наполнителя для бюстгальтера» – игры, которую он просил.

Ну кто мог сказать? Может быть, у них в головах и нет никаких мифологических сцен. А может быть, мифологические сцены в их головах совершенно не похожи на те, что в голове у нее. В этом-то и была красота, потому что в конечном счете они были самостоятельным маленьким народцем! А ты всего лишь прислугой. Они не обязаны чувствовать то же, что и ты; нужно поддерживать чувства, которые испытывают они.

Все-таки это кукурузное поле было ого какой классикой.

– Каждый раз, когда я вижу такое поле, – сказала она, – мне в голову почему-то приходит дом с привидениями!

– Нож-ломтерезка! Нож-ломтерезка! – прокричал Джош. – Ты, компьютер-нимрод[15]! Я выбираю это!

Заговорив о Хэллоуине, она вспомнила прошлый год, когда их тележка для покупок наехала на кукурузный стебель и перевернулась. Боже мой, как они над этим смеялись. Семейный смех – чистое золото; у нее в детстве ничего такого не случалось, папа был такой мрачный, а мама стыдливая. Если бы у мамы с папой перевернулась тележка, папа в отчаянии пнул бы тележку, а мама поспешила бы куда подальше, чтобы поправить губную помаду, дистанцировалась бы от папы, а она, Мари, нервно засунула бы в рот своего жуткого пластикового солдатика, которого называла Брейди.

Ну, в этой-то семье смех поощрялся! Вчера вечером, когда Джош дразнил ее своим геймбоем, она выстрелила из тюбика зубной пастой на зеркало, и они чуть не померли от смеха, катались по полу с Гучи, а Джош сказал с такой тоской в голосе: «Ма, помнишь, когда Гучи был щенком?» И вот тогда Эбби расплакалась: ей всего пять, и она не помнит, когда Гучи был щенком.

Отсюда эта Семейная Миссия. А что Роберт? Боже, благослови Роберта! Вот человек. У него бы с этой Семейной Миссией никаких проблем не возникло. Ей нравилось, как он говорил «Хо ХО!» каждый раз, когда она приносила домой что-нибудь новое и неожиданное.

«Хо ХО!» – сказал Роберт, когда, вернувшись домой, увидел игуану. «Хо ХО! – сказал он, когда, вернувшись домой, увидел хорька, который пытался проникнуть в клетку к игуане. – Кажется, мы становимся счастливыми владельцами зоопарка!»

Она любила его за игривость – ты могла привести в дом бегемота, купленного по кредитке (и хорька, и игуану она купила на кредитку), а он бы только сказал: «Хо ХО!» и спросил, что ест этот зверек, и в какие часы спит, и как они, черт побери, наконец, назовут этого кроху.

Джош на заднем сиденье произвел привычный звук «гит-гит-гит», а это означало, что его Пекарь пребывает в Пекарском режиме и пытается затолкать хлеба в духовку, одновременно отбиваясь от разных Голодных Граждан, таких как Лис со вспученным животом и шальной Дрозд, который невероятным образом уносит буханку, нанизав ее на клюв каждый раз, когда ему удается уронить Тюкающий Камень на Пекаря, – все это Мари узнала за лето изучения инструкции «Благородного пекаря», пока Джош спал.

И ей это помогло, правда, помогло. Джош в последнее время не настолько замыкался в себе, и теперь, если она подходила к нему, когда он играл, и говорила что-нибудь вроде: «Опа, детка, я не знала, что ты умеешь печь Ржаной хлеб», или: «Милый, попробуй Ножом-пилкой, он режет быстрее. Да, и попробуй одновременно Закрыть окно», то он свободной рукой тянулся назад и ласково ее гладил; а вчера они так хорошо вместе смеялись, когда он случайно опрокинул ее стаканы.

Так что ее мать могла бы, исполнившись чувством собственной правоты, заявить, что она балует детей. Эти дети не были избалованы. Эти дети были любимы. По крайней мере, она никого из них не оставляла на улице на два часа после школьных танцев. Никогда в пьяном виде никому из них не отвешивала пощечин («Я считаю, что ты неподходящий материал для колледжа»). По крайней мере, никогда не запирала никого из них в стенной шкаф (шкаф!), пока сама в гостиной ублажала настоящего канавокопателя.

О боже, как прекрасен этот мир! Осенние краски, сверкающая река, свинцовые тучи, указующие вниз, словно круглые стрелы, на этот частично перестроенный «Макдоналдс», стоящий над 90-й федеральной трассой, словно за́мок.

В этот раз все будет по-другому, она не сомневалась. Дети сами будут заботиться о животном, потому что у щенка не было чешуи и он не кусался («Хо ХО! – сказал Роберт, когда игуана укусила его в первый раз. – Я вижу, у тебя есть мнение по этому вопросу!»).

Спасибо, господи, думала она, когда «лексус» летел по кукурузному полю. Ты столько мне дал: трудности и силы для их преодоления, милосердие и новые шансы каждый день, чтобы делиться своим милосердием. И душа ее пела, как пела иногда и сама она, когда чувствовала, что мир хорош и она наконец обрела свое место в нем: «Хо ХО, хо ХО!».

Келли опустила шторку.

Да. Великолепно. Все было решено совершенно идеально.

У него найдется много дел. Двор может быть целым миром. Ведь в детстве двор для нее был целым миром. Сквозь три дыры в заборе она видела «Эксон» (Первая дыра), аварийный перекресток (Вторая дыра), а Третья дыра на самом деле была двумя дырами, и если встать перед ними правильно, то глаза так забавно скашивались, что можно было изобразить Ах, боже мой, я такая пьяная, отвалив в сторону со скошенными глазами типа «Мир вам, мир».

Когда Бо будет постарше, все изменится. Тогда ему будет нужна свобода. Но пока ему нужно было одно: остаться в живых. Один раз они нашли его уже на Тестамент. Аж за 90-й. Как он пересек федеральную трассу? Она знала как. Рывком. Так он пересекал улицы. Один раз им позвонил совершенно посторонний человек с Хайтаун-плаза. Даже доктор Брайл сказал: «Келли, если вы его не обуздаете, мальчик будет на том свете. Он принимает лекарства, что я прописал?»

Он и принимал, и не принимал. От лекарств он начинал скрежетать зубами, а его кулак неожиданно резко опускался. Он так перебил не одну тарелку, а один раз грохнул стеклянную столешницу, и пришлось наложить четыре шва на запястье.

Сегодня Бо лекарства не требовались, потому что он находился в безопасности во дворе, потому что она так идеально все придумала.

Он никуда не пытался уйти, потому что тренировался в броске, набивая свой шлем «Янки» камушками и швыряя их в дерево.

Он поднял глаза, увидел ее и как бы изобразил воздушный поцелуй.

Такой сладкий мальчонка.

Теперь у нее осталась одна забота – щенок. Она надеялась, что звонившая дама все же придет. Щенок был чудный. Белый, с коричневым обводом вокруг одного глаза. Милашка. Если дама появится, наверняка возьмет. А если заберет, то Джимми вздохнет с облегчением. Он и с котятами-то это сделал тогда скрепя сердце. Но если щенка никто не возьмет, он это сделает. Придется. Потому что он считал так: если ты говоришь, что что-то сделаешь, но не делаешь, то от этого дети уходят в наркотики. К тому же он вырос на ферме, или рядом с фермой, а любой, кто вырос на ферме, знает, что, когда речь идет о больных или лишних животных, ты должен делать что должен, – щенок был не больным, а лишним.