На следующее утро мы вышли в море рано, в приподнятом настроении в ожидании хорошего дневного путешествия по прибрежной воде. Обогнув песчаную косу на мысу, мы взяли курс на запад, многие мужчины для разминки пошли по берегу. Он был усеян всевозможным плавником. На некоторых брёвнах виднелись признаки цивилизации – следы топора, красноречиво отзываясь в наших сердцах и безмолвно напоминая о далёком доме и друзьях. После ужина нам пришлось около полумили протащить лодки по небольшой снежной гряде выше отметки прилива. Несколько мужчин продолжали идти пешком, не отставая от лодок, их подбирали в местах, где в море впадали ручьи.  Продвигаясь таким образом, ближе к ночи мы высадились на берег и разбили лагерь на возвышенности. Во второй половине дня низкий песчаный и илистый берег сменился длинной линией отвесных скал из сланца и глины; из чего мы сделали вывод, что теперь мы находимся на юго-западном побережье острова Котельный, откуда мы можем отправиться по открытому морю в дельту Лены, через остров Столбовой. Соответственно, мы тщательно переложили вещи, заполнив все свободные ёмкости снегом для питьевой воды, и утром 7 сентября отплыли под свежим северо-восточным ветром. Дул сильный ветер, море было неспокойным, и наши лодки шли с хорошей скоростью и приличной качкой, а мы вычерпывали воду, чтобы удержаться на плаву. Держась южного направления, мы вскоре наткнулись на большую льдину, сплошь покрытую торосами и изрезанную ручья. Мы оказались перед её наветренной стороной, о которую волны разбивались с такой яростью, что для нас соприкосновение с ней означало бы неминуемую гибель. Она возвышалась на четыре-шесть футов над водой, её края были местами отвесные, а где-то разбиты волнами. Они взлетали брызгами на десятки футов вверх и клокотали водоворотами в промоинах. Мы развернулись, спустили паруса и стали грести прочь что есть силы. Делонг, который был в пятидесяти или ста ярдах впереди меня и гораздо ближе к опасности, крикнул мне, чтобы я взял его на буксир, что я и сделал, и вместе нам с трудом удалось остановить опасное развитие ситуации. Второй куттер снова отстал, но, поравнявшись с нами, подхватил фалинь с вельбота, и так мы, выстроившись в линию, боролись все вместе, пока, наконец, не отошли от льдины на безопасное расстояние. Это была долгая и тяжёлая работа. Море с рёвом билось в холодную мрачную массу льда, отлетая от неё замерзающими на лету градинами. Матросы, ослеплённые ветром и брызгами, мужественно работали на вёслах, их голые руки замёрзли и кровоточили, а лодки рывками раскачивались от волн и неравномерного натяжения буксира. Люди промокли до нитки и валились с ног от неимоверного напряжения сил, но они совершили это чудо – мы избежали гибели в том ужасном прибое.

Несомненно, этот день стал днём бедствий и испытаний для всех нас. Неспокойное и непредсказуемое состояние льдов нуждалось в умелой навигации, а плачевное состояние наших запасов требовало быстрого передвижения без задержек.

Пока мы находились под прикрытием острова, ветер был ровным и устойчивым с юга и востока, но с наступлением ночи стал шквальным и порывистым, поднялось сильное волнение. Наши лодки держались вместе, и, хотя стояла кромешная тьма, мы всё же иногда могли различать друг друга, появляющихся из чёрной воды, как призраки, и тут же исчезающих за гребнями волн. Вскоре второй куттер пропал из виду, а так как мой был самым быстрым из трёх, я без труда следовал за Делонгом. В своём рвении выполнить приказ «держаться на расстоянии окрика» я временами чуть не налетал на первый куттер. Теперь, когда мы плыли днём и ночью, возникла необходимость сменять рулевого. Не то чтобы кто-то из них мог уснуть; но им необходимо было отдыхать из-за постоянного внимания, необходимого для того, чтобы держать лодку подальше от разных постоянно возникающих опасностей. Малейшая ошибка рулевого, не уловившего в рёве моря плеска волн, разбивающихся о край льдины, или не заметившего волны, набегающей сзади, могла погубить нас. За исключением коротких моментов, когда я был занят другими делами, грота-шкот никогда не ускользал от моего внимания; кроме того, было весьма холодно управляться с ним в тонких хлопчатобумажных рукавицах, которые я надевал поверх своих меховых варежек.

Ближе к полуночи мы приблизились к краю паковых льдов, и рёв прибоя достиг наших ушей задолго до того, как мы увидели его. Я невольно привёл вельбот круче к ветру и тем самым потерял из виду первый куттер, но грозный рёв и беспорядочное волнение, без сомнения, предупредили меня об опасности, которая ждала нас с подветренной стороны. Вскоре в темноте показалась ужасающая громада льда. Не медля ни секунды, я скомандовал: «На поворот! Приготовить вёсла с подветренного борта, если не развернёмся». Команда была исполнена мгновенно! Когда мы медленно развернулись, через правую скулу лодки прокатилась волна, заполнив лодку до сидений. А в следующее мгновение эта волна из мелкого ледяного крошева отразилась от торца льдины и обрушилась прямо на нас леденящим душем. Черпаками, вёдрами и насосами мы быстро сделали всё необходимое, с помощью вёсел развернулись и пошли другим галсом, качаясь на крутой волне. Наконец мы вышли на участок мелкого льда, который, утихомирив ярость моря, дал нам некоторую передышку.

Когда рассвело, ни одной из наших лодок не было видно. Ветер окончательно стих, мы стояли в спокойной воде среди неподвижных льдин – наверное, самая жалкая на вид кучка смертных, тесно прижавшихся друг к другу и дрожащих от холода. Чтобы приободрить людей, да и оживиться самому и как бы оттаять моё застывшее сознание, я разразился залихватской песней. Говоря по правде, положение наше было почти отчаянное; теперь, без Делонга, нам придётся снизить норму воды до пинты на человека в день. Я поставил котелок на огонь и заварил чай. Пока мы завтракали, в поле зрения появился первый куттер. Он сразу присоединился к нам, а вскоре показался и второй куттер, и мы снова были вместе. Море вскоре успокоилось, замёрзшие оттаяли, отчаявшиеся оживились, утро стало казаться приятным, как майский день в родной стороне, а мы снова полны бодрости и надежды.

Вскоре уже вовсю сияло солнце, все окончательно согрелись и повеселели, а когда мы остановились на ужин, Делонг определил наше местоположение к западу от острова Столбовой, который стал уже хорошо виден.

В сумерках, преодолев за день основательное расстояние и хорошо погревшись на солнце, мы выбрались на льдину, очистили ото льда лодки, отжали одежду и после вечерней трапезы, всё ещё мокрые, забрались в палатках в свои спальные мешки и заснули сном праведников. На следующее утро мы продолжили свой путь, наслаждаясь ранним солнечным светом прекрасного дня. Лёд в этом районе был нетолстый, по-видимому, однолетний и не носил следов столкновений – он, очевидно, плавал в спокойном море без сильных течений и островов, которые в более северных широтах разбивают его и превращают в торосы и айсберги. Мы весь день напряжённо трудились на вёслах, буксирных канатах и парусах до десяти вечера, когда глубина моря начала быстро уменьшаться, и мы услышали рёв прибоя. Мы пришвартовались к застрявшей на мелководье льдине, поужинали в палатках при свечах и опять, вполне довольные прошедшим днём, легли отдыхать.

Когда рассвело, перед нами, не более чем в пятистах ярдах, открылся высокий берег острова Семёновский.

Высадившись на берег, мы обнаружили следы оленя, а также медведя или волка. Вода, найденная здесь, хотя и была пресной, но необычного цвета и неприятной на вкус, она отдавала болотом и в ней плавали всякие насекомые и личинки. Мы прошли пару миль, прежде чем увидели прекрасную самку оленя в сопровождении оленёнка, оба в тревоге метались по краю утёса. Наши охотники убили самку, оттащили тушу к краю обрыва и сбросили её на берег. В ней было около ста двадцати фунтов, на каждого из нас пришлось по доброму фунту прекрасной оленины, запитой квартой чая, – поистине королевское пиршество! После ужина мы основательно, но безрезультатно прочесали остров в поисках оленёнка и легли, наконец, спать. Мокрые спальные мешки беспокоили нас, но это было мелочью по сравнению с тем, что впервые за много месяцев мы наслаждались восхитительным и почти забытым ощущением сытости и наполненности вкусной едой, усиленным приятной перспективой завтрашнего супа.

В тот день (11 сентября 1881 года, воскресенье) мы обследовали остров, кто-то провёл своё время в очередных попытках найти оленёнка, а я отремонтировал тент для вельбота и оставил на возвышенности острова записку.

Начиная с предыдущего дня погода была мрачной и облачной, с редкими дождями и снегом. Мы все ужасно мёрзли, мох на острове был насквозь сырым, а костры из-за нехватки дров использовались в основном для приготовления пищи. Почти постоянно дул порывистый ветер, в ночь на воскресенье он усилился до штормового, в понедельник утром он был ещё свеж, а море было всё в белых барашках. Тем не менее, хотя погода в общем выглядела недоброй, не было никаких определённых признаков надвигающегося шторма, и задержка, более продолжительная, чем это было необходимо для отдыха, была бы чрезвычайно опасной, так как потеря дня сейчас может оказаться неделей в ближайшем будущем.

Около восьми часов утра мы отплыли и при хорошем ветре с подветренной стороны острова быстро помчались на юг в направлении Васильевского. Пролив между островами прошли с хорошим креном, почувствовав всю силу ветра. Вскоре Васильевский был уже далеко, а около полудня мы причалили к льдине, чтобы перекусить чаем и пеммиканом, – и это оказался последний ужин, который мы провели вместе. Теперь мы были у кромки льдов, и мыс Баркин, наш пункт назначения, находился всего в девяноста милях или менее того. После ужина мы наполнили все наши ёмкости снегом для питьевой воды; все были радостны в надежде, что с нашим нынешним ветром, если он не станет слишком сильным, мы сможем добраться до мыса Баркин после всего одной ночи в море. Мы с Чиппом долго совещались, расхаживая по льдине. Моя лодка была самой быстрой из трёх, и я не ожидал никаких неприятностей, а Чипп, поскольку его лодка стала легче, считал, что он сможет идти с нами наравне, если первый куттер не будет нести все паруса.

Делонг устно приказал нам обоим держаться, по возможности, в пределах досягаемости голоса и повторил свои приказы на случай, если мы потеряем друг друга.

«Сделайте всё возможное, – сказал он, – чтобы добраться до мыса Баркин, который находится в восьмидесяти или девяноста милях на истинный юго-запад. Не ждите меня, а наймите местного проводника и как можно быстрее отправляйтесь вверх по реке в безопасное место; убедитесь, что с вами и вашими спутниками всё в порядке, прежде чем беспокоиться о ком-либо ещё. Если вы доберётесь до мыса Баркин, вы будете в безопасности, потому что там много туземцев в любое время года». Затем, обращаясь конкретно ко мне, он продолжил:

– «Мельвилль, вам не составит труда не отставать от меня, но, если что-нибудь разлучит нас, вы сможете без труда найти дорогу вдоль берега; и вы знаете о туземцах и их поселениях столько же, сколько и все остальные». Это был наш последний разговор в полном составе.

Как только мы сели в лодки, Делонг повёл свой куттер под всеми парусами, взяв курс на юго-запад. Мы шли с хорошей скоростью, но, когда вышли из льдов, поднялось весьма сильное волнение, что начало беспокоить нас. Из-за большей скорости вельбота нам стало трудно сохранять дистанцию за кормой первого куттера. Я взял один риф, и по этой причине Чипп не отставал от нас. Но волнение становилось всё сильнее, качка усилилась до такой степени, что казалось, что лодки вот-вот потеряют свой рангоут, и вскоре стало необходимо зарифить паруса. На моём вельботе также, как, я думаю, и на куттере Делонга, паруса были зарифлены полностью. Первый куттер, и так не очень быстрый, был нагружен очень сильно, имея на борту, кроме своей доли груза, провизии для тринадцати человек и большие дубовые сани, все записи, книги, бумаги, образцы и тому подобное.

Второй куттер очень плохо справлялся с сильным волнением и временами пропадал из виду. Первый куттер, превосходное морское судно, полностью соответствовал своему назначению, но, при его загрузке, даже защитные брезенты по бортам не могли помешать волнам постоянно заливать его. Волны, конечно, двигались намного быстрее, чем лодка, и разбивались о корму или перелетали через брезенты, обрушиваясь на людей и иногда почти затопляя лодку. К семи часам поднялся настоящий шторм, и казалось невозможным дальше бороться с таким волнением. Опасность для нашего вельбота была серьёзной, так как при попытке снизить скорость, чтобы, как было приказано, следовать за первым куттером, волны обгоняли нас и переливались прямо через корму, угрожая полностью захлестнуть нас. Об аккуратном маневрировании рулём и парусом не могло быть и речи, хотя по предложению некоторых я попробовал пару раз с почти фатальным результатом – это когда я пытался снизить скорость, приводясь к ветру, то мы оказывались далеко впереди и выше по ветру первого куттера. Получалось, что мы никак не могли вернуться на прежнюю позицию, кроме как лечь в дрейф. В такой момент Делонг подал мне знак приблизиться, вероятно, чтобы что-то сообщить. Если бы я направился к нему, я бы, конечно, далеко обогнал его, поэтому оставалось только одно, а именно, опустить парус ниже самого крайнего рифа, – несколько человек сделали это, собрав его у нижней шкаторины и крепко держа руками, несмотря на напор ветра и качку. Этот трюк я практиковал в плохую погоду с тех пор, как мы достигли открытой воды, и он работал превосходно. Но теперь, когда мы сбавили скорость, лодку начало захлёстывать волнами. Это, естественно, на какое-то время вызвало смятение матросов, которые, цепко держась за парус, внезапно оказались по пояс в ледяной воде. Если бы они ослабили хватку, то парус бы так захлопал, что самый старый морской волк пришёл бы в ужас. После нескольких таких неудач, за которыми следовали яростные вычёрпывания вёдрами и ковшами и немалый ропот со стороны команды, я увидел, что мы оказались почти на расстоянии оклика от Делонга, который жестикулировал и кричал мне что-то совершенно неразборчивое из-за рёва стихии. Как раз в этот момент нахлынула чудовищная волна и затопила обе лодки, но главным образом вельбот, который наполнился почти до краёв. Я вскочил на ноги и прокричал сквозь ветер Делонгу, что я должен двигаться, иначе утону. Он, кажется, сразу понял всю опасность нашего положения и в следующее мгновение энергично взмахнул рукой, указывая мне вперёд или от себя, и в то же время прокричал что-то, что я не услышал в шуме шторма. Однако я чувствовал, что мы поняли друг друга: если я хочу спасти свою лодку и команду, я должен идти вперёд, и что стараться удержаться рядом с Делонгом означало верную гибель, и что, если одна из наших открытых и перегруженных лодок затонет или перевернётся, другая не сможет спасти несчастную команду.

Поэтому, когда Делонг махнул, разрешая покинуть его, я поднял парус, отдал один риф, и мы рванули вперёд так, что только брызги полетели в разные стороны. До сих пор мы шли на юго-запад полным фордевиндом, но сильное волнение и качка заставляли парус постоянно перекидываться и наполняться на другом галсе, в результате чего нас разворачивало боком к волне и заливало. По этой причине я привёл лодку несколько к ветру, и положение сразу улучшилось. Теперь, когда мы расстались, я решил позаботиться непосредственно о безопасности моей собственной лодки; так что, когда один из моих людей сказал, что Делонг подаёт нам сигналы, я ответил, что он, должно быть, ошибается, и распорядился, чтобы никто не замечал никаких сигналов теперь, когда мы предоставлены сами себе.

Наш вельбот стремительно нёсся вперёд, быстро удаляясь от первого куттера. Услышав, как кто-то воскликнул, что Делонг подаёт сигнал Чиппу, я обернулся и посмотрел туда, где был второй куттер. Какое-то мгновение его не было видно, но вскоре он мелькнул в сумерках на гребне волны и снова скрылся из виду. Когда куттер снова появился на фоне бушующего моря, он находился боком к волне, и я мог различить человека, пытающегося освободить парус, зацепившийся за мачту; в следующую секунду он снова исчез, и потом я не видел уже ничего, кроме пенных бурунов холодного тёмного моря. В этот момент второй куттер находился примерно в тысяче ярдов позади нас, и я не сомневаюсь, что в этот момент он затонул. Первый куттер в это время находился, вероятно, где-то посередине между нами. Позднее разговор с двумя единственными оставшимися в живых членами экипажа первого куттера (Ниндеманном и Норосом) подтвердил мою уверенность в этом; они тоже были свидетелями сцены, как я её описал, и утверждают, что, по общему мнению команды Делонга, я разделил ту же участь одновременно с Чиппом.