Ричард медленно и тщательно оглядел ее. Ей показалось, что, по мере того как его взгляд скользил по ее телу, она постепенно впечатывалась в стену, и когда он отвернулся, она, абсолютно плоская, оказалась пришпилена к обоям.

– Ты видела альбом? – спросил он.

– Э-э. Альбом?

– Я тебе покажу, – сказал он. – Тебе, должно быть, интересно.

Он сходил в комнату Элизы и протянул Патти папку на трех кольцах, после чего вновь уткнулся в книгу и как будто забыл о ней. Это была старомодная папка, обитая бледно-голубой тканью, на которой крупными буквами было написано ее имя: патти. В нем были, как показалось Патти, все ее фотографии, когда-либо печатавшиеся в спортивном разделе газеты “Миннесота дейли”, все открытки, которые она когда-либо посылала Элизе, все полоски фотографий из фотобудок, где они снимались вдвоем, и все фотографии с тех выходных, когда они наелись кексов с марихуаной. Патти сочла альбом странным и чересчур подробным, но главным образом она почувствовала жалость к Элизе – жалость и стыд, что спрашивала у подруги, любит ли та ее.

– Странная она девочка, – заметил Ричард с дивана.

– Где ты это взял? Ты всегда копаешься в вещах людей, с которыми спишь?

Он рассмеялся.

– J’accuse!^[27]

– Всегда?

– Остынь. Он лежал за кроватью. На самом виду, как говорят копы.

Шум воды в ванной оборвался.

– Верни на место, – сказала Патти. – Пожалуйста.

– Я подумал, что тебя это заинтересует, – сказал Ричард, не двигаясь с места.

– Пожалуйста, положи его туда, откуда взял.

– Начинаю подозревать, что у тебя такого альбома нет.

– Пожалуйста.

– Очень странная девочка, – повторил Ричард, забирая у нее альбом. – Потому я и заинтересовался.

Фальшь, сквозившая в обращении Элизы с мужчинами, – она непрестанно хихикала, сюсюкала и ерошила волосы – могла настроить против нее даже друзей. В сознании Патти переплелись ее постоянное стремление угодить Ричарду, ее странный альбом и неуверенность в себе, которую он символизировал. Она впервые начала стесняться своей подруги. Это было странно, учитывая, что Ричард не стеснялся спать с Элизой, а у Патти вроде как не было причин интересоваться его мнением об их дружбе.

В следующий раз она увидела Ричарда чуть ли не в последний день житья в клоповнике. Он снова сидел на диване, сложив руки и тяжело притопывая правым сапогом, и наблюдал за Элизой, которая играла на гитаре именно так, как привыкла слышать Патти: крайне неуверенно.

– Ты не попадаешь, – сказал он. – Отстукивай ритм.

Но Элиза, вспотевшая от сосредоточенности, остановилась, как только заметила Патти.

– Я не могу играть при ней.

– Можешь, почему нет, – сказал Ричард.

– Вообще-то не может, – запротестовала Патти. – Я ее нервирую.

– Интересно. С чего вдруг?

– Понятия не имею, – ответила Патти.

– Она слишком меня поддерживает, – сказала Элиза. – Я прямо чувствую, как она хочет, чтобы у меня все получилось.

– Какой ужас, – обратился Ричард к Патти. – Ты должна хотеть, чтобы она слажала.

– О’кей, – согласилась Патти. – Я хочу, чтобы ты слажала. Можешь? У тебя вроде неплохо это получается.

Элиза изумленно на нее посмотрела. Патти сама удивилась своим словам.

– Извините, я пойду к себе, – сказала она.

– Сначала послушаем, как она налажает, – предложил Ричард. Но Элиза уже отключала провода.

– Тебе надо играть с метрономом, – сказал ей Ричард. – У тебя есть метроном?

– Это была плохая идея.

– Может, ты сам что-нибудь сыграешь? – спросила Патти.

– В другой раз, – ответил он.

Но Патти вспомнила смущение, охватившее ее, когда он вручил ей альбом.

– Одну песню, – взмолилась она. – Один аккорд. Сыграй один аккорд. Элиза говорит, что ты круто играешь.

Он покачал головой.

– Приходи как-нибудь на концерт.

– Патти не ходит на концерты, – вмешалась Элиза. – Ей не нравится дым.

– Я занимаюсь спортом, – сказала Патти.

– Да, я уже видел, – ответил Ричард, взглянув на нее со значением. – Звезда баскетбола. Кто ты – нападающий, защитник? Я не знаю, какой рост у девушек считается высоким.

– Я считаюсь невысокой.

– Но ты довольно высокая.

– Да.

– Мы собирались идти, – сказала Элиза, вставая.

– Ты сам выглядишь как баскетболист, – сказала Патти Ричарду.

– Неохота ломать пальцы, – фыркнул он.

– Неправда, – запротестовала она. – Это редко случается.

Но она мгновенно поняла, что эта реплика не была интересной или продуктивной. Ричарду явно было плевать на ее баскетбол.

– Может, я схожу на какой-нибудь твой концерт, – сказала она. – Когда следующий?

– Как ты туда пойдешь, там же накурено? – с неудовольствием спросила Элиза.

– Это неважно, – сказала Патти.

– Да? Вот это новости.

– Захвати с собой беруши, – посоветовал Ричард.

После того как они ушли, Патти поплакала в своей комнате – причины для слез были слишком неутешительны, чтобы формулировать их. В следующий раз она увидела Элизу тридцать шесть часов спустя и извинилась за свою стервозность, но Элиза уже была в отличном настроении и сказала ей, чтобы та ни о чем не беспокоилась, что она продает гитару и с удовольствием сводит Патти на концерт Ричарда. Концерт состоялся субботним сентябрьским вечером в слабо вентилируемом клубе под названием “Лонгхорн”. “Травмы” играли на разогреве у Buzzcocks. Первым, кого Патти увидела, был Картер. Он намертво вцепился в гротескно хорошенькую блондинку в блестящем коротком платье.

– Вот дерьмо, – сказала Элиза.

Патти храбро помахала Картеру, который – сама учтивость – направился к ней, сверкнув своими плохими зубами. Блестки семенили следом. Элиза протащила Патти через сцепление дымящих сигаретами панков к сцене. Там они наткнулись на светловолосого юношу, в котором Патти распознала знаменитого соседа Ричарда раньше, чем Элиза громко и монотонно выпалила: “Привет-уолтер-как-дела”.

Не будучи знакомой с Уолтером, Патти не осознала, насколько необычным было то, что вместо дружелюбной улыбки ее подруга получила в ответ холодный кивок.

– Это моя лучшая подруга, Патти, – сказала ему Элиза. – Можно она тут с тобой постоит, пока я сбегаю за сцену?

– Они сейчас начнут, – заметил Уолтер.

– Я на секунду, – ответила Элиза. – Присмотри за ней, хорошо?

– Мы можем туда вместе пойти.

– Нет, займи нам место. Я сейчас.

Уолтер с неудовольствием проследил за тем, как она ввинтилась в толпу и исчезла. Он выглядел вовсе не таким чудиком, как описывала Элиза, – на нем был свитер с V-образным вырезом, а волосы его представляли собой кудрявую рыжеватую копну. Он был похож именно на того, кем являлся, – на первокурсника с юридического факультета, но он выделялся в окружении панков с их уродливыми прическами и нарядами, и Патти, внезапно застеснявшаяся своей одежды, которая еще минуту назад полностью ее устраивала, была благодарна ему за его обычность.

– Спасибо, что стоишь тут со мной, – сказала она.

– Я думаю, нам еще долго тут стоять, – заметил Уолтер.

– Рада познакомиться.

– Я тоже рад. Ты же звезда баскетбола?

– Да, это я.

– Ричард рассказал мне про тебя. – Он повернулся к ней. – Ты употребляешь много наркотиков?

– Нет! Боже. С чего вдруг?

– Сужу по твоей подруге.

Патти не знала, как ей справиться со своим выражением лица.

– Я не знала.

– Ну, за сцену она пошла именно за этим.

– Ясно.

– Извини. Я знаю, вы дружите.

– Да нет, такие вещи стоит знать.

– Она, кажется, неплохо обеспечена.

– Да, родители дают ей деньги.

– Точно, родители.

Уолтер, казалось, был так озабочен отсутствием Элизы, что Патти умолкла. Она вновь ощутила угрюмый дух соперничества. Едва осознавая свой интерес к Ричарду, она находила нечестным, что Элиза использует не только себя, свою наивную полупривлекательную личность, но и родительские возможности, чтобы привлекать Ричарда и покупать доступ к нему. Какой слепой была Патти! Как она отстала от окружающих! И как уродливо выглядела сцена! Голые провода, холодный хром барабанов, невзрачные микрофоны, изолента вроде той, которой залепляют рот похищенным, и прожекторы, похожие на пушки: жесткое и откровенное зрелище.

– Ты часто ходишь на концерты? – спросил Уолтер.

– Нет, никогда. Один раз была.

– У тебя есть беруши?

– Нет. А надо?

– Ричард играет очень громко. Можешь взять мои. Они почти новые.

Он достал из кармана рубашки мешочек с двумя белесыми резиновыми личинками. Патти взглянула на них и старательно улыбнулась.

– Нет, спасибо, – поблагодарила она.

– Я очень чистоплотный, – сказал он серьезно. – Никакого риска для здоровья.

– А как же ты?

– Я их разорву на половинки. Тебе понадобится заткнуть уши.

Патти наблюдала за тем, как старательно он рвет беруши.

– Я их пока подержу и надену, если понадобится, – сказала она.

Они простояли там еще пятнадцать минут. Элиза выскользнула из толпы, покачиваясь и сияя, огни погасли, и слушатели сгрудились перед сценой. Патти тут же уронила беруши. Все пихались куда сильнее, чем было необходимо. Толстяк, затянутый в кожу, врезался ей в спину и толкнул к сцене. Элиза уже трясла волосами и подпрыгивала от нетерпения, поэтому Уолтеру пришлось самому оттолкнуть толстяка и помочь Патти выпрямиться.

“Травмы”, высыпавшие на сцену, состояли из Ричарда, его неизменного басиста Эрреры и двух костлявых пареньков, которые, судя по виду, едва закончили школу. В ту пору в Ричарде было больше от шоумена, чем потом, когда стало ясно, что звездой ему не стать и лучше быть антизвездой. Он скакал на цыпочках и крутился, пошатываясь, ухватив гитару за гриф. Он сообщил публике, что его группа сыграет все песни, которые знает, и на это уйдет двадцать пять минут. Затем члены группы пошли вразнос и принялись штурмовать аудиторию яростным шумом, в котором Патти не слышала ни малейших признаков ритма. Музыка напоминала еду, слишком горячую, чтобы ощутить вкус, но отсутствие ритма или мелодии не мешало скопищу панков скакать, врезаться друг в друга и топтаться по всем наличествующим женским ступням. Пытаясь держаться от них подальше, Патти потеряла Уолтера и Элизу. Шум стоял невыносимый.

Ричард вместе с двумя другими “Травмами” орал в микрофон: “Я ненавижу солнце! Ненавижу солнце!” – и Патти, которая любила солнце, использовала все свои баскетбольные навыки, чтобы вырваться из зала. Она врубилась в толпу, растопырив локти, выбралась из давки, наткнулась на Картера и его блестящую подружку и продолжала пробираться к выходу, пока не очутилась на улице, в теплом и свежем сентябрьском воздухе, под миннесотским небом, на котором каким-то чудом еще сохранились следы сумерек.

Она помедлила у двери клуба, наблюдая за опоздавшими фанатами Buzzcocks и ожидая, что в дверях появится Элиза. Вместо этого она увидела Уолтера.

– Все в порядке, – сказала она. – Оказалось, что это не в моем вкусе.

– Тебя отвезти домой?

– Нет, возвращайся. Скажешь Элизе, что я поеду домой одна, чтобы она не волновалась.

– Не похоже, что она волнуется. Давай я провожу тебя домой.

Патти отказалась, Уолтер настаивал, она протестовала, он продолжал настаивать. Затем она поняла, что у него нет машины и он предлагает поехать с ней на автобусе, и начала протестовать с новой силой, а он настаивал на своем. Позже он сказал, что тогда, на остановке, начал влюбляться в нее, но ничего похожего на эту симфонию не звучало в сердце Патти. Она жалела, что оставила Элизу, потеряла беруши и не осталась еще поглядеть на Ричарда.

– Я, кажется, не прошла тест, – сказала она.

– Тебе вообще нравится такая музыка?

– Мне нравится Blondie. Мне нравится Патти Смит. Видимо, нет, мне не нравится такая музыка.

– Можно тогда спросить, почему ты пришла?

– Ну, Ричард меня пригласил.

Уолтер кивнул, как будто сделав для себя какой-то вывод.

– Ричард хороший человек? – спросила Патти.

– Очень! – воскликнул Уолтер. – Как посмотреть, конечно. Его мать бросила его, когда он был маленький, и помешалась на религии. Его отец работал на почте, пил, и, когда Ричард заканчивал школу, у него начался рак легких. Ричард до самой смерти заботился о нем. Он очень верный, хотя, наверное, не с женщинами. С женщинами он не так хорош, если ты об этом спрашивала.

Патти уже поняла это интуитивно, и ее почему-то не оттолкнуло это сообщение.

– А ты? – спросил Уолтер.

– Что – я?

– Ты хороший человек? Похоже, что да. И все же…

– И все же?

– Я ненавижу твою подругу! – взорвался он. – Мне не кажется, что она хороший человек. Вообще-то она мне кажется ужасной. Она лгунья и способна на подлость.

– Она моя лучшая подруга, – сказала Патти оскорбленно. – Со мной она ведет себя нормально. Может, вы просто не поладили.

– Она часто тебя куда-нибудь отводит, а потом бросает, пока нюхает кокс с кем-нибудь еще?

– Нет. Между прочим, это произошло впервые.

Уолтер промолчал, пыхтя от негодования. Автобус все не шел.

– Иногда я вижу, как нужна ей, и мне это очень, очень приятно, – сказала Патти после паузы. – Это бывает нечасто, но когда бывает…

– Не верю, что на свете мало людей, которым ты нужна.

– Со мной что-то не так. Других своих друзей я тоже люблю, но постоянно чувствую, что между нами стена. Как будто все они принадлежат к одному виду, а я – к другому. Более ревнивому, более эгоистичному. В общем, к худшему. Рядом с ними я все время чувствую, что притворяюсь. С Элизой мне притворяться не нужно – я могу просто быть собой и все равно буду лучше, чем она. Я же не слепая. Я вижу, что она двинутая. Но мне нравится с ней общаться. Ты никогда не чувствуешь того же по отношению к Ричарду?

– Нет, – ответил Уолтер. – С ним на самом деле очень тяжело общаться. Но он мне понравился с первого взгляда, когда мы только поступили. Он полностью погружен в свою музыку, но он очень любознательный, пытливый. Я это ценю.

– Видимо, дело в том, что ты просто по-настоящему хороший человек, – подытожила Патти. – Ты любишь его за то, какой он, а не за то, как ты себя с ним чувствуешь. Возможно, именно в этом разница между тобой и мной.

– Но ты кажешься очень хорошим человеком! – запротестовал Уолтер.

В глубине сердца Патти понимала, что произвела на него ошибочное впечатление. Ошибка всей ее жизни состояла в том, что она позволила Уолтеру верить в то, что ему казалось, зная, что это не соответствует истине. Он так верил в ее совершенство, что в конце концов убедил ее саму.

Когда в тот первый вечер они наконец вернулись в кампус, Патти вдруг осознала, что уже битый час говорит о себе, не замечая, что вопросы задает только Уолтер. Но мысль о том, чтобы проявить вежливость и заинтересованность, утомляла ее, потому что он ее не интересовал.

– Можно тебе как-нибудь позвонить? – спросил он у двери.

Она объяснила, что из-за тренировок будет не слишком общительна в ближайшее время.

– Но было ужасно мило с твоей стороны проводить меня до дома, – сказала она. – Спасибо.

– Тебе нравится театр? У меня есть знакомые, с которыми я хожу в театр. Это не должно быть свидание или что-то в этом роде.

– Я очень занята.

– В этом городе отличные театры, – настаивал он. – Я уверен, тебе понравится.

Бедный Уолтер, знал ли он, что на протяжении последующих месяцев, когда Патти узнавала его все ближе, больше всего в нем ее интересовало то, что он был другом Ричарда Каца? Замечал ли он, что при каждой встрече Патти удавалось непринужденно перевести разговор на Ричарда? Возникло ли у него подозрение в тот первый вечер, когда она позволила ему позвонить ей, что она думает о Ричарде?

На двери она обнаружила бумажку с сообщением от Элизы. Она сидела в своей комнате, и глаза ее слезились от дыма, пропитавшего волосы и одежду. Наконец Элиза перезвонила на телефон, стоящий в холле, и, перекрикивая шум на заднем фоне, напустилась на нее за внезапное исчезновение.

– Это ты исчезла, – сказала Патти.

– Я просто пошла поздороваться с Ричардом.

– Тебя не было полчаса.

– Что случилось с Уолтером? – спросила Элиза. – Он ушел с тобой?

– Он отвез меня домой.

– Хреново. Он тебе говорил, что ненавидит меня? По-моему, он ревнует. По-моему, его тянет к Ричарду. В этом есть что-то гейское.

Патти оглядела холл, чтобы убедиться, что ее никто не слышит.

– Это ты принесла наркоту на день рождения к Картеру?

– Что? Я тебя не слышу!

– Это ты принесла то, что вы с Картером употребляли на его дне рождения?

– Я не слышу!

– КОКС НА ДНЕ РОЖДЕНИЯ КАРТЕРА! ЭТО ТЫ ПРИНЕСЛА?

– Нет! Боже! Ты поэтому ушла? Ты из-за этого расстроилась? Это тебе Уолтер наговорил?

Патти с дрожащими губами повесила трубку и битый час стояла под душем.

За этим последовало очередное наступление Элизы, но уже не такое мощное, поскольку теперь она преследовала еще и Ричарда. Когда Уолтер исполнил свою угрозу и позвонил Патти, она обнаружила, что не против его увидеть – он был связан с Ричардом, а ей хотелось изменить Элизе. Уолтер был слишком тактичен, чтобы снова упоминать ее подругу, но Патти не забывала о его мнении, и некая добродетельная часть ее наслаждалась культурным времяпрепровождением, не включавшим в себя вино с содовой и бесконечное прослушивание одних и тех же пластинок. В ту осень она сходила с Уолтером на две пьесы и один фильм. Когда начался сезон игр, он сидел на трибуне, радостный и румяный, и махал каждый раз, когда она смотрела в его сторону. После матчей он звонил ей, чтобы восхититься ее игрой и продемонстрировать тонкое понимание стратегии, которое Элиза никогда не трудилась имитировать. Если он, не дозвонившись, оставлял сообщение, Патти с дрожью набирала его номер, надеясь поговорить с Ричардом, но, увы, Ричард, казалось, никогда не бывал дома один.

В перерывах между ответами на расспросы Уолтера Патти удалось выяснить, что он приехал из Хиббинга, штат Миннесота, подрабатывает плотником в той же компании, что и Ричард, и каждое утро встает в четыре часа, чтобы успеть позаниматься. Часам к девяти вечера он, как правило, начинал зевать, и, когда они начали встречаться, вечно занятую Патти это полностью устраивало. Как он и обещал, к ним присоединились три его подруги, с которыми он учился в школе и колледже, три эрудированные творческие девушки. Элиза бы наверняка высмеяла их полноту и сарафаны, если бы ей довелось с ними познакомиться. Глядя на эту восторженную троицу, Патти постепенно начала ценить Уолтера по достоинству.