Среди многочисленных сложных мотивов, которые побудили европейцев, и особенно народы Иберийского полуострова, отважиться на путешествие за моря в XV и XVI вв., два были очевидными, всеобщими и признаваемыми: жажда наживы и религиозный фанатизм. Многие великие исследователи и завоеватели недвусмысленно провозглашали эти две цели. По прибытии в Калькутту Васко да Гама объяснил индийцам, которые были вынуждены его принять, что он приехал в поисках христиан и пряностей. Берналь Диас – самый откровенный из конкистадоров – писал, что он и ему подобные отправились в Индии, «чтобы служить Господу и его величеству, нести просвещение тем, кто пребывает во тьме, и обогатиться, как того желают все люди».
Земля и труд тех, кто ее обрабатывал, были главными источниками богатства. Самый быстрый, очевидный и привлекательный с точки зрения общества способ разбогатеть – захватить и удерживать феодальное владение – землю, уже занятую усердными и покорными крестьянами. Испанским рыцарям и особенно людям знатного происхождения давно уже был привычен такой способ, который предоставляла успешная война с мусульманскими государствами в Испании. В большинстве уголков Европы во время постоянных массовых волнений в XIV и начале XV в. такое приобретение земли часто осуществлялось путем частной войны. В конце XV в., однако, правители снова стали достаточно сильными, чтобы препятствовать ведению войн частными лицами; и даже в Испании территория, все еще открытая для захвата законной сил ой оружия, была сильно ограничена и находилась под защитой своих феодальных отношений с королевством Кастилия. Другие возможности были маловероятны, если только правители Гранады не объявили бы о прекращении своей вассальной зависимости и тем самым не дали бы кастильцам повод начать официальный последний завоевательный (освободительный) поход. И даже если бы эта война оказалась успешной, короли и крупные дворяне получили бы львиную долю добычи. Для менее знатных людей наилучший шанс добыть землю силой оружия сохранялся лишь за пределами Европы.
Вторая возможность состояла в том, чтобы захватить и эксплуатировать новые земли, либо незанятые, либо занятые «ни на что не годными» или непокорными народами, которые можно истребить или изгнать. Новые земли могли колонизировать предприимчивые фермеры или мелкие владельцы стад птицы или скота. Такие люди часто хотели быть сами себе хозяевами и избегать все возрастающих досаждающих обязательств, накладываемых феодальным землевладением и корпоративными привилегиями скотоводов, перегоняющих скот с зимних пастбищ на летние, особенно в Кастилии. Это была менее привлекательная, но все еще многообещающая альтернатива, которую также можно было рассматривать за пределами Европы. В XV в. таким образом были заняты остров Мадейра и Канарские острова – соответственно португальскими и испанскими поселенцами – простыми людьми, которые взяли в долг деньги у ссудодателей знатного происхождения в обмен на сравнительно легкие обязательства. Эти поселения были экономически успешными. Они приносили доходы королям и аристократам, особенно принцу Энрике Португальскому, которые их финансировали. Так возникла мода уезжать на острова, которая длилась более двухсот лет. Слухи о других островах и материках, которые можно открыть в Атлантике, подогревали интерес к заморским приключениям такого рода.
Менее гарантированным и в большинстве мест менее привлекательным с общественной точки зрения способом разбогатеть было вложение денег в торговлю, особенно с далекими странами. Самым большим успехом пользовалась торговля очень ценными товарами в небольшом количестве, большая часть которых была привезена либо с Востока (пряности, шелк, слоновая кость, драгоценные камни и тому подобное), либо имела средиземноморское происхождение, но пользовалась спросом на Востоке (кораллы и некоторые высококачественные ткани). Такая торговля почти целиком проходила по Средиземному морю, и ее вели главным образом купцы из приморских городов Италии, особенно венецианцы и генуэзцы. Некоторые народы с побережья Атлантики уже с завистью глядели на эту приносящую богатства торговлю. У Португалии, в частности, имелись длинное атлантическое побережье, хорошие гавани, немалое количество рыбаков и мореходов среди населения и класс торговцев, почти полностью освобожденных от феодального вмешательства. Португальские корабелы были умелыми работниками и жаждали перейти от прибрежной атлантической торговли вином, рыбой и солью к более широким и прибыльным, но рискованным предприятиям с золотом, пряностями и сахаром, а также работорговли. У них было мало надежд прорваться в средиземноморскую торговлю, охраняемую итальянскими монополистами, обладавшими грозным морским флотом, непревзойденными знаниями о Востоке, полученными от многих поколений купцов и путешественников, и усердными дипломатами, сумевшими проникнуть за древнюю разделительную черту между христианским миром и мусульманским. Поэтому у торговцев-капиталистов в Португалии и Западной Испании были сильные мотивы для того, чтобы по морю искать альтернативные источники золота, слоновой кости и перца; и согласно информации, циркулирующей в Марокко, такие источники существовали. Весьма вероятно, что в плаваниях к берегам Западной Африки португальцев подгоняла информация о золотых приисках королевств Гвинеи, полученная благодаря завоеванию Сеуты и неизвестная в остальной Европе. По крайней мере, такие плавания быстро продемонстрировали, что плавать в тропиках легче и не так опасно, как думали пессимисты. И если, как намекали некоторые произведения о путешествиях того времени, по морю добраться до источников шелка и пряностей на Востоке, это даст еще более мощный стимул к морским экспедициям-исследованиям.
Торговля пряностями обманула ожидания; но оставался один товар, в котором португальцы хорошо разбирались и который всегда был главным в торговле во всех уголках Европы, – рыба. Еще задолго до того, как Колумб достиг берегов Америки или стал возможен морской путь в Индию, спрос на торговлю соленой рыбой поощрял португальских рыбаков, занимавшихся ловлей рыбы в глубоких водах, уходить все дальше в Атлантический океан. Рыбная ловля приводила их в воды Исландии, расположенной на пути в Америку. Так что рыболовство было одной из главных причин их интереса к северо-западному побережью Африки.
Драгоценные товары – самые ходовые – можно было достать не только путем торговли, но и более прямыми способами: грабежом, если эти товары находятся в собственности людей, чья религия или ее отсутствие можно сделать оправданием нападения на них; или прямой эксплуатацией, если источник снабжения обнаружен либо на необитаемой территории, либо обитаемой лишь невежественными дикарями. И здесь тоже слухи и будоражащая воображение литература о путешествиях наводили на мысль о возможности существования доселе неизведанных рудников, золотоносных рек или жемчужных промыслов. Случайные непредвиденные сокровища тоже время от времени встречались на пути отважных моряков: неожиданно найденный на пустынном пляже кусок серой амбры или мощный бивень нарвала.
Все эти экономические соображения, эти мечты о быстрой рискованной наживе во много раз усиливал религиозный фанатизм. Первооткрыватели и конкистадоры были по большей части набожными людьми, религиозное рвение которых принимало формы одновременно общепринятые и практические. Из всех возможных форм религиозного фанатизма моряков, а также правителей и инвесторов, которые их посылали в экспедиции, особенно привлекали две. Одной было желание обращать в христианство – взывать к умам и сердцам отдельных неверующих путем проповедей, увещевания или силой примера, любыми средствами убеждения, лишенными силы или угроз, и таким образом приводить неверующих в общину верующих. Другой формой было незамысловатое желание обеспечить с помощью военных и политических средств безопасность и независимость своей собственной религиозной общины, а еще лучше – ее главенство над другими, защитить верующего от вмешательств и нападений, убить, унизить или подчинить неверующего. Разумеется, эти две возможные линии поведения можно было смешивать или комбинировать. Например, можно было подчинить себе неверующих, чтобы обратить их в христиан. Однако в общем и целом в головах людей различались две формы выражения религиозного рвения на деле. Первая требовала больших усилий с малой вероятностью близкой материальной поживы. Вторая, имевшая политико-военное выражение, оправдывала широкомасштабные завоевания и грабежи. Это был аспект религиозного рвения, давно знакомый в Европе, так как на протяжении нескольких веков он был одним из главных побудительных мотивов Крестовых походов.
В XV в. путешествия, полные открытий, часто описывались как продолжение Крестовых походов. Безусловно, об угрожающей близости ислама всегда помнили правители того времени, особенно в Восточной и Южной Европе. Тем не менее эти правители были в большинстве своем в достаточной степени реалистами, чтобы видеть, что Крестовый поход традиционного образца – прямой военный поход против мусульманских правителей в землях Восточного Средиземноморья с целью захвата святых мест и основания христианских княжеств на берегах Леванта – не был уже даже отдаленно возможен. Крестовые походы такого типа в предыдущих веках были дорогостоящими и в конечном счете закончились неудачей. Разнообразная смесь мотивов среди крестоносцев – религиозный пыл, любовь к приключениям, надежда на поживу, желание сделать себе имя, а также зависть и недоверие среди правителей, имевших отношение к походу, всегда были мощными факторами, мешавшими эффективному единству. Европейские народы никогда не организовывали Крестовые походы на государственном уровне. Даже те армии, которые возглавляли лично короли или императоры, были связаны воедино лишь феодальными и личными узами. Ни одно средневековое европейское королевство не обладало организацией, способной управлять дальними владениями; только рыцарские ордена имели четкую организацию, и их ресурсов было недостаточно. Такие завоевания, как латинские государства, основанные после 1-го Крестового похода, были возможны исключительно благодаря отсутствию единства среди местных арабских княжеств и не могли устоять против ответного нападения талантливого мусульманского правителя, сумевшего объединить силы. В конечном счете политический эффект от Крестовых походов свелся к тому, чтобы уменьшить Восточноримскую (Византийскую) империю – ведущее христианское государство Восточной Европы до в основном греческой территории и дать возможность венецианцам вымогать торговые привилегии в Константинополе. Начиная с XIII в. великие феодальные монархии Северной Европы утратили интерес к Крестовым походам и предоставили войну с исламом тем, у кого соседями были мусульмане: византийским императорам, их соседям – балканским королям, царям и князьям и христианским королям Иберийского полуострова.
Эти закаленные войнами правители, предоставленные самим себе, добились значительных успехов. Греческая (Византийская) империя, применяя гибкую дипломатию, равно как и военное упорство, продемонстрировала поразительную способность к выживанию. Она по-прежнему была грозной морской державой. Она возвратила себе большую часть территорий в XIV в. И хотя она была ослаблена, обычно могла сохранять свои позиции в стабильных условиях в противостоянии разнообразным оседлым и относительно мирным мусульманским государствам, среди которых было не больше единства, чем среди христианских королевств. Главная опасность для империи исходила от недавно принявших ислам орд варваров, которые время от времени мигрировали из своих обжитых мест в Центральной Азии, прорывались на земли «плодородного полумесяца», разрушали сформировавшиеся мусульманские государства, создавали новые объединенные военные султанаты и начинали священную войну против неверных христиан. В случае получения успешного отпора орда могла успокоиться и стать, в свою очередь, организованным стабильным государством; но способность греков к сопротивлению под ударами, следующими один за другим, становилась все слабее. Самым опасным из таких вторжений с европейской точки зрения было вторжение турок-османов, начавшееся в XIV в.
На другом конце Средиземного моря эти огромные штурмующие волны ощущались сначала лишь как слабая рябь на воде. Противостояние иберийских королевств исламу было долгой, шедшей с переменным успехом местной войной, которая в позднем Средневековье неуклонно делала успехи. В начале XV в. единственным мусульманским государством, оставшимся в Европе, был давно существовавший и высокоразвитый эмират Гранада[3]; и хотя этот эмират раньше был богатым и могущественным, теперь он платил дань Кастилии, и правители Кастилии могли ждать с нетерпением – с хорошими шансами на успех – его окончательного включения в состав их собственных владений. Правители Португалии больше не имели сухопутных границ с соседями-мусульманами и начали обдумывать нападение с моря на богатые государственные образования арабов и берберов в Северной Африке.
Конец XIV – начало XV в. принесли короткую передышку осажденным грекам. В Леванте столкнулись друг с другом два великих мусульманских государства. Одним из них был мамлюкский султанат в Египте и Сирии, основанный за век с четвертью до этого тем великим султаном Бейбарсом, который выгнал оставшихся «франков» (крестоносцев) из Сирии и разгромил внука Чингисхана. Другим было более молодое османское государство в Малой Азии, непокойное, агрессивное и представлявшее постоянную опасность своим соседям – и христианам, и мусульманам. Турки переправились через Дарданеллы в 1353 г. и в 1357 г. заняли Адрианополь, тем самым почти окружив Византийскую империю. В какой-то степени выживание Византии зависело от власти мамлюков в тылу у османов. В самом конце XIV в. оба эти мусульманских государства были разбиты конницей последнего великого кочевника – монгольского правителя эмира Тимура (Тимурленга, что по-таджикски – «Тимур-хромец», отсюда Тамерлан)[4]. В 1400 г. Тимур разграбил Алеппо и Дамаск; в 1402 г. разгромил османскую армию у Анкары (Ангоры), разграбил Смирну и взял в плен султана Баязета I. Естественно, христианские правители смотрели на этого самого жестокого завоевателя как на избавителя. Византийский император предложил платить ему дань. Даже кастильцы отправили к нему посольство, которое, однако, прибыв в Самарканд, обнаружило, что Тимур уже умер. Так что передышка у христиан была очень короткой. Тимур умер в 1405 г. в ходе начатого в конце 1404 г. похода на Китай. Его наследники рассорились, а его достижения больше никто не сумел повторить. В конечном счете нашествие Тимура косвенно серьезно не сыграло на руку Византии и христианской Европе. Османы не очень серьезно пострадали и оправились от своего поражения быстрее, чем их соперники-мамлюки. Их военная организация и вооружение были лучшими среди мусульманских государств. Их гражданская администрация оказывала сравнительно легкое давление на порабощенных подданных и делала османов не такими уж нежеланными завоевателями с точки зрения чрезмерно обложенного налогами крестьянства. Следующим был вопрос, куда в первую очередь будет направлена их грозная сила – на мамлюков, шиитское государство Сефевидов в Иране или против Византийской империи (от которой, кроме Константинополя, мало что осталось). И первые, и второе, и третья в конечном итоге были повержены (Иран позже оправился); но Византийская империя, самая слабая из этой тройки, первая подверглась ударам. В 1422 г. снова был осажден Константинополь. Восстания в Малой Азии и контрудары Венгрии против турок продлили сопротивление греков, но великий город в конце концов был взят Мехмедом II в 1453 г.
О проекте
О подписке