Верные ученики Мелани Кляйн принимают ранние работы Биона, но с недоверием относятся к более поздним. Один из представителей старшего поколения кляйнианцев высказал мнение, что Бион не написал ничего заслуживающего внимания после Elements of Psycho-Analysis (1963). Другие полагают, что, покинув Англию, он утратил остроту ума и что все, что он написал после отъезда, следует отбросить как бессвязные измышления старого маразматика. Границей раздела между той частью его работы, которая приемлема для клейнианской группы, и той, что неприемлема, будет, видимо, либо Transformations (1965), либо Attention and Interpretation (1970). Вопрос, к которому мы теперь обратимся, таков: почему поздние идеи Биона оказались неприемлемыми для некоторых клейнианцев?
Мы полагаем, что первой причиной явилось введение им «O», впервые появившегося в Transformations и разрабатывавшееся далее в Attention and Interpretation. Бион так определяет O:
Я буду использовать знак O для обозначения того, что является высшей реальностью, описываемой такими выражениями, как высшая реальность, абсолютная истина, божественное, бесконечное, вещь-в-себе.
(Bion, 1970, р. 26)
O, таким образом, имеет метафорическое и религиозное значение. Мелани Кляйн оставалась равнодушна к религии и философии, но не была их противником (по личному сообщению Эллиота Жака, 1995). Некоторые из ее ближайших последователей, однако, были, как и Фрейд, определенно антирелигиозны и почти фанатично выступали против любой философской позиции, хоть немного отдававшей религией. Они твердо стояли на атеистической платформе Фрейда и вслед за ним были верны позитивизму. Когда Бион ввел О, являющееся по сути своей религиозным[6] и метафизическим понятием, некоторые участники группы Кляйн поспешили, начиная с этого момента, отмежеваться от его идей.
Личный акт понимания является целью когнитивного и эмоционального усилия Биона. И пре-концепция в поисках реализации, и значимость избранного факта суть выражение этого стремления. Личный акт понимания по самой своей природе подрывает или грозит подорвать учение, полученное из вторых рук. Некоторые кляйнианцы стали хранителями новой ортодоксальной традиции – знакомое явление в истории научных движений. Его едко описал Кестлер:
Новая территория, открывающаяся в результате нетерпеливого продвижения вперед немногих гениев, становится плацдармом, который затем заполняется плотным строем посредственностей; и скоро революция превращается в новую ортодоксальную традицию, с ее неизбежными симптомами: односторонностью, чрезмерно узкой специализацией, потерей контакта с другими областями знаний и, в конечном итоге, отрывом от реальности. Мы видим, как это происходит – похоже, с неизбежностью – в различное время в истории различных наук. Возникнув, ортодоксальность затвердевает в «закрытую систему» мышления, не желая или будучи не в силах ассимилировать новые эмпирические данные или приспосабливаться к важным изменениям в других областях знаний.
(Koestler, 1975, р. 225)
Поэтому предписываемый и поощряемый Бионом личный акт понимания становится угрозой для тех, кто стремится сохранить чистоту учения Мелани Кляйн. Такая позиция всегда наиболее остро направлена против тех, кто был вскормлен внутри научной культуры группы. Говорят, например, что Салман Рушди не сделался бы объектом фетвы, если бы не был пакистанцем и мусульманином по воспитанию. Когда человек, приняв новую персональную точку зрения, тем самым отделяется от группы, в которой был взращен, группа чувствует себя преданной и еще плотнее смыкает ряды.
Только из более поздних работ Биона – скажем, начиная с Attention and Interpretation – кляйнианцам стало вполне ясно, к чему ведут его более ранние идеи.
Бион был ближе к школе Кляйн, чем к любой другой, и многие из его ключевых понятий были напрямую позаимствованы им у Кляйн – проективная идентификация, расщепление, инстинкт смерти, параноидно-шизоидная и депрессивная позиции, – но он использовал их с иной точки зрения, в рамках новой метапсихологии. Он задействовал понятие инстинкта смерти в своих работах о психозе, собранных в сборник Second Thoughts (1967), но отказался от него, как только начал формулировать свою теорию в Learning from Experience (1962), Elements of Psycho-Analysis (1963) и Transformations (1965).
Кляйнианцев интересует психическая реальность, внутренние объекты, психические изменения – и Биона тоже. Где же пролегает различие между подходом Биона и подходом тех, кто остался верен Мелани Кляйн и Фрейду? Есть несколько аспектов, на которые мы могли бы указать: например, Кляйн больше сосредоточена на процессе психического развития и нарушениях, вызываемых в нем такими силами, как жадность и зависть. Подход Биона был более позитивным. Сфера его исследований была шире: его интересовало наше эволюционное прошлое, а также то, к какому будущему идет человечество. Это крайне важные направления мысли, но, как нам представляется, не в них суть. Бион начал с такой реальности, которая неизведанна, потому что непостижима, названной им О. Это совершенно чуждо кляйнианцам и их предтече Фрейду. Их отправная точка – неструктурированная совокупность инстинктивных импульсов. Здесь перед нами две фундаментально различающиеся модели человека, и это отличает Биона от кляйнианцев и фрейдистов. То, что Бион начинает отсчет от О, или высшей реальности, меняет его угол зрения. Психоанализ стал одним из выражений О; для Биона он послужил отправной точкой вхождения в область О. У слушателей Биона возникало вполне конкретное впечатление, что перед ними человек, занимающийся чем-то более обширным и глубоким, чем любая отдельная дисциплина, и это была позиция, которую не разделяли большинство его коллег ни из группы Кляйн, ни из любой другой группы в Британском психоаналитическом обществе или в любом из американских.
Бион пришел в анализ к Мелани Кляйн после Второй мировой войны и, по-видимому, настоял на условии, что он волен думать и реагировать так, как найдет нужным (Grosskurth, 1985, р. 427). Если это правда, то мы оказались свидетелями становления независимого мыслителя, находившегося под влиянием Мелани Кляйн, но не ее клона. Проблема отношений группы с таким человеком является предметом другой главы.
Читателю следует освободить свой ум, насколько возможно, от всех этих «догматов» психоаналитической веры. Приверженность этим теориям послужит препятствием пониманию того, как Бион анализирует аналитический процесс. Осознав, какой вызов Бион бросил теории Фрейда, испытываешь шок. Мы полагаем, однако, что если читатель попытается держаться за фрейдистские догмы, то он не поймет работ Биона. Бион использует некоторые из теорий Фрейда и некоторые из теорий Кляйн, и из-за этого аналитики склонны считать, что он работал в рамках их основных положений. Это неверно. Он использовал некоторые фрагменты их теорий для объяснения определенных явлений, но его аналитическое описание также предполагает отказ от некоторых основных догм теорий Фрейда и Кляйн.
Какими бы дарами разума мы ни были наделены, отныне следует подавить их, и подчинить их невинности, простоте и истине.
(Newman, 1986, р. 114)
Если бы можно было выделить некое центральное послание, завещанное Бионом потомству, это было бы: Думайте и говорите то, что подсказывают вам собственное сердце и разум. Он обратил свои мысли к анализу опыта. Естественно, речь в этом случае идет о его собственном личном опыте. В своей автобиографической работе The Long Week-End он рассказывает, как Ассер, один из служивших вместе с ним офицеров, предпочел быть застреленным противником, нежели сдаться. Его танк, со всем экипажем внутри, был окружен противником, и всем, находящимся в нем, приказано было сдаться. Каждый член экипажа выходил с поднятыми руками и сдавался противнику, а Ассер вышел последним, вцепившись в свой кольт, показывая, что намерен сражаться, и был немедленно застрелен. Об этом Бион писал:
Я знал в сердце своем, что, если враг достигнет наших окопов, я не смогу продолжать борьбу. Мне не понять такого мужества, как у Ассера. Я легко могу понять все объяснения этому, какие мне приходилось слышать, но я не могу понять само явление.
(Bion, 1982, р. 272)
Умственное усилие Биона было направлено на понимание самого явления. Само явление было настолько ужасно, что мы полагаем вероятным, что весь остаток жизни он провел, пытаясь осмыслить его. В юности, в возрасте девятнадцати лет, он прошел короткое обучение и был отправлен на фронт командовать танком под Ипром. Когда он стоял и разговаривал с другим офицером, Эдвардсом, он увидел, как тому вышибло мозги неожиданной пулей. Он видел, как Деспард, ирландец, командир танка, умер рядом с ним. Он был рядом с еще одним офицером, который на последнем вздохе просил Биона написать его матери. Как-то раз один немецкий солдат упрашивал его проверить, умер ли его друг. Он видел, как по глупости командующего пехотой три танка взорвались у него перед глазами, подымаясь на холм.
В первые три месяца войны союзники потеряли миллион человек убитыми. Бион был не единственным, кто прошел через такую ужасающую травму, но мы думаем, что он, вероятно, был одним из немногих, кто пытался ассимилировать и понять ее. Разум может либо диссоциироваться от такого ужасающего опыта, либо бороться за то, чтобы его осмыслить – осмыслить не только сам этот опыт, но и свои собственные реакции на него, которые от него неотделимы – будь то трусость или отвага. Нет ни тени сомнения, что Бион был человеком выдающейся отваги. В возрасте девятнадцати лет он столкнулся с кризисом ужасающих масштабов – не одним каким-то кризисом, а чередой кризисов, которые, следуя один за другим, составляют катастрофу. Его отвага не подлежит сомнению. Он был представлен к Кресту Виктории, но, отчасти из-за собственного нежелания, не получил его, однако вместо этого был награжден орденом «За особые заслуги».
Бион настаивает на собственной трусости. Мы полагаем, что это следует принимать буквально, при одном условии: читатель должен помнить, что индивидуум может знать о своей трусости, только если она не доминирует в его личности. Только отважный человек может знать о своей трусости.
Бион родился в Матхуре, в Объединенных провинциях Индии, в 1897 году у родителей-англичан, пытавшихся оставаться в том привилегированном сообществе, которое составляют английские джентри. Есть люди, которые в нем родились и имеют состояние, чтобы поддерживать его и делать его возможным, но есть также те, кто принадлежит к нему, но не имеют такого состояния и идут на крайние жертвы, чтобы сохранить свой статус. Родители Биона относились к этой последней категории. Он был рожден членом того класса, который Джордж Оруэлл, сам к нему принадлежавший, назвал «низший-высший-средний класс». Оруэлл говорит об этом классе так:
Я определяю его в терминах денег, потому что это всегда самый быстрый способ, чтобы вас поняли. Тем не менее, важная особенность классовой системы Англии заключается в том, что она не может быть полностью объяснена в терминах денег. Грубо говоря, это денежное расслоение, но оно пронизано также некоторой туманной системой каст; очень похоже на сбитое на скорую руку современное бунгало, в котором водились бы средневековые привидения. Отсюда тот факт, что к высшему-среднему классу могут, или могли быть, отнесены люди с настолько низким доходом, как триста фунтов в год, – что значительно ниже доходов людей из обычного среднего класса, без каких-либо социальных претензий…
Принадлежать к этому классу, когда ваш доход – порядка четырехсот фунтов, было делом сомнительным, так как это означало, что ваше дворянство почти чисто теоретическое. Вы жили, так сказать, на двух уровнях одновременно. Теоретически вы знали все о прислуге
и о том, как вести себя с ней, хотя на практике у вас был один слуга, в лучшем случае двое. Теоретически вы знали, какую носить одежду и как заказывать обед, хотя на практике вы никогда не могли позволить себе сходить к приличному портному или в приличный ресторан. Теоретически вы умели охотиться и ездить верхом, хотя на практике у вас не было лошадей, чтобы на них ездить, и ни дюйма земли, на которой охотиться. Именно этим объясняется привлекательность Индии (а позднее Кении, Нигерии и т. д.) для низшего-высшего-среднего класса. Люди, которые приезжали туда в качестве военнослужащих и чиновников, ехали туда не за деньгами, потому что военнослужащему или чиновнику не нужны деньги; они ехали туда потому, что в Индии, где есть дешевые лошади, свободная охота и орды черных слуг, легко было изображать из себя джентльмена.
В такого рода обнищавшей дворянской семье, о которой я говорю, значительно более выражено осознание своей бедности, чем в любой рабочей семье, поднявшейся выше уровня пособия по безработице. Плата за квартиру, покупка одежды и оплата школьных счетов превращаются в нескончаемый кошмар, а любая роскошь, даже стакан пива, становится недопустимым расточительством.
(Orwell, 1972, р. 106–108)
Всю свою жизнь Бион бился, пытаясь содержать свою семью и себя без капитала, этой неназываемой ценности высшего-среднего класса, в то же самое время вращаясь в кругу тех, кто ожидал от него богатства и, несомненно, считал, что оно у него есть. Когда он купил дом в Айвер Хит после Второй мировой войны, он слышал, как два джентльмена спрашивают, у какого это дурака нашлось восемь тысяч фунтов стерлингов навыброс. Бион замечает, что восемь тысяч фунтов стерлингов досталось ему нелегко. У него не было никакого капитала, но считалось, что он у него есть. Мы полагаем также, что одна из причин, побудивших его отправиться в Калифорнию в 1968 году, состояла в том, чтобы заработать больше денег, чем ему удавалось в Лондоне, и таким образом скопить некоторый капитал для своих детей.
Существуют определенные признаки, отличающие английского джентльмена, которые мгновенно распознают члены этого сообщества и которым завидуют те, кто в него не входит. Выговор, небрежные жесты, пренебрежение к мелочам и сотни других признаков принадлежности к классу, которым нельзя научиться, но которые впитываются в этом дорогостоящем учреждении – британской частной школе. Затраты на то, чтобы послать сына в одну из этих школ, огромны, и родители Биона, должно быть, экономили каждую копейку, чтобы сделать это возможным, потому что, только добившись этого, они могли держать голову высоко поднятой. Однако им удалось послать его лишь в одну из наименее престижных школ. Бион рассказывает своему читателю, что во время всех тех переходных обрядов,
О проекте
О подписке