Я не раздумываю слишком долго над поставленным мной же вопросом. Он здесь – значит, похоже, бомбический гость, которого уболтал Назаров, он и есть. Что ж, это хороший подарок от судьбы, и почему бы мне сейчас им не воспользоваться?
– Serpente, – надеюсь, что восторг, с которым я повисаю на шее у итальянца выглядит достаточно естественным, – боже, как давно мы не виделись!
Зачем я это делаю – кто мне расскажет?
Не знаю. И тем не менее… Как отказаться от идеи напоследок двинуть Назарова по его ревнивым яйцам, да так, чтобы они зазвенели? Он сегодня психовал даже из-за того, что я ночевала где-то, где, о боже, могла предаваться разврату и содомии. Что будет, если я в его студии пообжимаюсь с симпатичным мужчиной? Я очень надеюсь, что его хватит инфаркт. Тогда он исчезнет с лица земли без моего на то участия.
– Разве вчера считается за давно? – на итальянском и с четким осознанием подвоха интересуется Змей, охотно переплетая на моей талии свои похотливые лапы. Почему похотливые? Потому что с талии они все-таки соскальзывают. Ну, хоть только соскальзывают.
Ох, лучше бы помалкивал он со своей педантичностью! В гримерке тихонько и восторженно охает Маша, а это значит, бухгалтерия тоже сегодня узнает. Мне в общем-то плевать, что они все подумают, хотя…
– Лучше подыграй мне, если хочешь, чтобы твои шансы выиграть в вашем идиотском пари поднялись выше нуля, – мурлычу я ему на ухо, и смеюсь, будто только что мы обменялись напоминаниями из «общего бурного прошлого». Все-таки как кстати я занималась именно итальянским…
Спасибо, Дэнчик, я отлично саморазвилась!
– Хорошо, чертовка, будь по-твоему, – Эрик принимает мои условия? Ну, кто бы сомневался.
– Вы знакомы? – голос Назарова, уже тоже шагнувшего к нам, просел на пару октав. И все же бить морду Эрику он не спешит, либо трусит, либо… Либо боится потерять выгодного гостя для эфира. Дэнчик на самом деле часто прогибается под своих гостей. Конечно, он же паразитирует за счет их популярности.
Я поворачиваюсь к мужу, ощутимо холодея лицом. Пара ложек его же микстуры, возвращенная по обратному адресу – это ничто, по сравнению с тем, что происходит внутри меня.
И все-таки видеть перекошенную и возмущенную морду Дэна – чуть-чуть приятно.
– Эрик – танцор, ты должен знать, – тоном, которым я разговариваю исключительно с идиотами возвещаю я, предоставляя Назарову самому сделать оставшиеся логические выкладки, – мы познакомились на одном из чемпионатов.
Судя по всему, ума Назарова хватает, чтобы все-таки сложить два и два. Не в таком он маразме, чтобы забыть это «грязное пятно на репутации» его жены.
Да-да, Дэнчик, помнишь, я вертела задом перед сотнями других мужиков, так ты это называл? И я была в этом одной из лучших!
Кто ты и кто я, да?
Нет, это не напоминание – по крайней мере, не для моего дорогого муженька, ему мне доказывать нечего. Для меня – о да. Мне не помешает вспомнить, кто я такая.
– Я не могу до тебя дозвониться вторую неделю, – уже на русском и с укоризной роняет Эрик, начиная творить какую-то непонятную мне пока что дичь, – но теперь ты просто обязана со мной пообедать, ciliegina3. Не отвертишься.
Ох-х, спасибо, Змей, ты просто волшебник.
Морда Назарова перекашивается еще сильнее.
Ну просто картина маслом, век бы любовалась. Или нет…
– Ты угощаешь? – мило улыбаюсь я, поворачиваясь и любуясь куда более приятным лицом Эрика. – Разумеется, как я могу тебе отказать.
Прощелыга-Змей оттопыривает локоть.
– Показывай, где тут у вас прилично кормят, ciliegina, – фыркает он удовлетворенно, – только не вздумай вести меня в пиццерию, ты знаешь, я их терпеть не могу.
Предложенный локоть я цапаю с большой охоткой.
– Настя! – Назаров преодолевает свой ступор, уже когда я почти прикоснулась к ручке входной двери. – У тебя рабочий день, вообще-то.
Вспомнил? Надо же, а я думала, так и простоит с окаменевшей мордой до вечера.
– У меня плавающий обеденный перерыв, Денис Викторович, – я даже не поворачиваюсь к нему лицом, – и если вы вдруг решили, что вправе его для меня запретить, повнимательнее почитайте Трудовой Кодекс, пожалуйста.
Дверь я закрываю спокойненько, воздержавшись от того, чтобы ею хлопнуть со всей дури, как хотелось десять минут назад.
Все вышло гораздо лучше, чем я ожидала.
– Спасибо, что подыграл, – это я произношу уже в лифте, на всякий случай – когда съехались створки, – импровизация это и вправду твой конек.
– Обращайся, крошка, – Эрик сверкает ослепительно-белой яркой улыбкой, а потом двигается ко мне, буквально зажимая меня между стеной и своим телом, – а теперь давай обсудим обещанный мне приз. Сегодня вечером, у меня. С меня ужин, с тебя вино, хотя… Нет, у вас паршивое вино, это я тоже возьму на себя. Просто надень стринги на свою шикарную попку. Вряд ли они есть у тебя в запасе, ты же играешь в скромницу. Так что купи их ради меня, договорились? Или мне все-таки помочь тебе выбрать?
На самом деле это не мужчина, это какой-то инкуб во плоти. Демон похоти и разврата. Никем другим ему просто не полагается быть. Потому что – даже с учетом того, что мои мысли заняты совсем не тем, и внутри меня происходит целое цунами из невырвавшихся наружу эмоций, даже так – у меня начинают пылать щеки и в животе начинает что-то шебуршиться. Уж очень вкрадчивый и эротичный Змей выбрал тон. Вот только не надо лезть к женщине в трусы, когда она не в настроении.
– Но-но, – фыркаю я, слушая, как медленно притихает горечь в моей груди, – я обещала тебе шанс на выигрыш. А не прыгнуть в твою постель прямо сегодня. Я, так и быть, рассмотрю твою кандидатуру поближе. Вот сейчас рассматриваю. Нет, ты не в моем вкусе. Все, мы в расчете. Arrivederci!
Я не дожидаюсь, пока итальянец поймет, что именно я сказала – ныряю под его рукой и выскакиваю из лифта, так кстати распахнувшего свои двери.
– Ах, ты, маленькая бестия, – судя по возмущенному возгласу Эрика за моей спиной – он уже настроился на быструю победу и не ожидал от меня такой изворотливости.
А если судить по быстрым шагам за моей спиной – лучше бы мне прибавить скорости, а то меня догонят. И, кажется – еще и покарают!
Я пролетаю двор на одном адреналине. Всему виной джинсы, которые я сегодня надела – маленький бунт против вечного назаровского «моя жена не будет ходить в штанах, она должна быть похожей на женщину». Вот только…
Ой, какая я все-таки оптимистка – надеялась от него убежать.
Змей настигает меня уже за аркой, ловит за руку и дергает к себе так резко, что мне было проще расстаться с кистью, чем оказать внятное сопротивление.
Будь я на каблуках и не будь я в прошлом танцовщицей – я бы потеряла равновесие и упала бы на него. В его длинные руки да на широкую грудь, разумеется. Идеальный расчет с точки зрения Эрика.
Только ноги бывшей чемпионки – никогда не забывают как стоять. Даже дома, у раковины я мыла посуду в первой позиции. Устояла я и сейчас. Четко развернув под нужным углом стопы, выгнув спину назад, чтобы не дай бог не смазать расстояния между мной и Змеем.
Близости между нами не случается.
Только глаза у Змея вспыхивают ярче. Он понял.
– Танцовщица, – хищно улыбается он так, будто только что поймал меня с поличным, – что ж ты сразу не сказала, ciliegina, что ты танцуешь? Ведь у нас получается гораздо больше общего, чем мне казалось раньше.
Мое сердце колотится где-то в горле – от быстрого забега, от этой слишком быстро прокрутившейся ситуации, да и от разоблачения тоже, да. Понял-то он понял. Только все равно не узнал.
Что у нас может быть общего, Змей, если у тебя на уме кроме секса и нет ничего? И все это – лишь бы побыстрее меня уломать, ни для чего больше.
– Я танцевала, – я хотела всего лишь его поправить, прояснить ситуацию, но голос почему-то вдруг начинает дрожать, – давно… Бросила…
Я не плакала тогда, когда читала переписку Назарова и Земцовой.
Я не плакала, осознав, что в мой день рождения мой муж подарил мне свой первый левак, хоть мне при этом открытии и хотелось ослепнуть.
А сказав эти четыре слова, я вдруг понимаю, что мир попросту тонет за водопадом моих раскаленных, совершенно неостановимых слез.
Я бросила.
Бросила танцевать.
Бро-си-ла!!!
Интересно, кто-нибудь раньше рыдал с такой отдачей в рубашку Эрика Лусито? Да? Нет? Впрочем, какая разница. Он ведь сам виноват – сам подставляет мне свое плечо сейчас…
– Вот дьявол…
Рыдающие женщины давно не были для Эрика Лусито слабостью. Слезы вообще были универсальным женским методом решения проблем, а уж каким удобным средством манипуляции…
Он был бы идиотом, если бы не научился их игнорировать.
Только вот в чем была принципиальная разница? Женщина, что рыдает и говорит, что ты разбил ей сердце, указав на дверь утром – понятна, как конфетный фантик. И ты видишь все: и излишний драматизм, и всю постановочность этой сцены, и мозжечком чувствуешь, в какие именно места тебе пытаются надавить.
А что делать с женщиной, которая плачет из-за чего-то своего, да так глубоко, так надрывно, будто ей сообщили о смерти любимого брата, не меньше.
Это выбивает из колеи и делает землю под ногами какой-то зыбкой.
А еще – это сбивает даже самый железобетонный настрой, заставляет притухнуть кипящий в крови азарт охотника.
Ну и хорошо, а то уж очень однозначно реагировала на эту девушку физиология Катанийского Змея.
– Ну что ты, ciliegina? —тихонько шепчет Эрик, осторожно проводя ладонью по подрагивающим лопаткам девушки. – Не плачь, ничего страшного ведь. Многие бросают. Не всем это дано и об этом печалиться не стоит.
Что уж говорить, некоторые – просто исчезают, даже если дано. И держись за этот мираж после этого всеми когтями собственных воспоминаний, убеждай себя, что она – была. По-настоящему была. Не привиделась. Хотя в какой-то момент начинаешь сомневаться и в этом.
Просто таких как она не бывает. Не было. И не будет, видимо. Кем же она может быть кроме как сном?
Настя нервно всхлипывает, хотя это больше похоже на похороненный в слезах язвительный смешок. Чему она смеется – она не поясняет. Как и прекращать плакать, уже глуше, тише, но все так же горько…
Эрик оглядывается. Он не так хорошо представлял, где находится, но… Есть! Взгляд все-таки цепляется за нужную вывеску. Не так уж он ошибся с местной географией. Ну, или этих кофеен в этом квартале две, что в принципе, тоже сейчас вполне устроит.
– Идем-ка, – Эрик тверже приобнимает девушку за плечи, заставляя её сдвинуться с места.
Первые шаги даются ей так непросто, будто её ноги вдруг стали деревянными, но в кофейню она заходит уже вполне ровно.
– Два яблочных пирога и чайник чая побольше, – бросает Эрик первой попавшейся официантке, и девушка, замечая Настю, по щекам которой все еще бегут беззвучные слезы, торопливо кивает.
– Ну и? – усаживать эту упрямую козу пришлось силком. – Что это было? Что с тобой происходит? Чтобы девушка в моем присутствии рыдала не из-за меня – детка, я начинаю сомневаться в своей славе последнего мерзавца. А я не люблю в себе сомневаться!
– Пф-ф-ф, – Настя болезненно фыркает, стирая слезы с лица бумажной салфеткой, – ты прости, я близко тебя не знаю…
– Погоди, погоди, мы это еще с тобой наверстаем, – вклинивается Эрик, снова заставляя Настю насмешливо закатить глаза. Но так она хотя бы не плачет и потихоньку начинает походить на человека. В чем, собственно, и была цель.
– Ты прости, – снова повторяет Настя, – но место первого мерзавца в моем личном топе тебе уже не светит, Змей. Оно занято. И поверь, тебе не выиграть у моего мужа, даже не старайся.
– Ну нет, – Эрик покачивает головой, – никогда не говори никогда, ciliegina. Моей славе уже не один год и я с ней уже сроднился. Чтобы я уступил её кому-то еще? Да ни в жизнь. Я тебя еще обязательно разочарую. Дай мне только время.
Девушка чуть покачивает головой, отводя взгляд в сторону. Она снова уходила в себя, снова втягивала все чувствительные места под колючий панцирь, и вот этого допускать нельзя было ни в коем случае.
Она была такая бледная, такая хрупкая, но так отчаянно пыталась выглядеть сильной.
И дикое желание взять её прямо сейчас, затолкав хоть куда – хоть в первый попавшийся туалет, чтобы стереть с этого нежного личика всю эту боль, всю горечь, шевельнулось внутри снова, снова прибавив тесноты в брюках.
Женщинам не шла усталость и печаль. А вот наслаждение красило любую из них. Эта же малышка в удовольствии должна быть подлинным произведением искусства.
О проекте
О подписке