Глава 9

Открыть перед Симоной дверь и впустить ее в свое жилище представлялось мне чем-то волнующим, опасным и незаконным. Она стала первой, кто за двадцать лет, что я прожила здесь, переступил порог моей квартиры. Даже ни один метролог не был сюда допущен, и всем необходимым ремонтом я тоже занималась сама. Шагая по коридору, Симона глядела на обстановку во все глаза, а оказавшись в кухне, восхищенно выдохнула:

– Meu Deus!^[30] Да это просто музей.

Я не могла быть уверена в том, что это комплимент. Окинув взглядом собственную кухню, ничего необычного я не отметила.

– Светильники, мебель, посуда, – не останавливалась Симона, – все это ведь из сороковых-пятидесятых, нет?

Она оказалась недалека от истины.

– Все это из дома моего отца.

– И ваша одежда тоже оттуда?

Теребя пальцами лацкан, я ответила:

– Да.

– Ему разве это не нужно?

– Больше нет.

По выражению лица Симоны сложно было что-то понять.

– Вы что же, себе совсем ничего не покупаете?

У меня мелькнула мысль о стоявшем на крыше телескопе, который в тот самый момент как раз был наведен на заднее окно Симоны.

– Конечно покупаю. По мере необходимости.

Симона принялась обходить кухню кругом, скользя кончиками пальцев по обстановке, ненадолго останавливаясь, чтобы подержать в руках заварочный чайник, или подсвечник, или керамическую вазу. Включила угловую лампу и снова выключила. Отщипнула листок базилика, который рос в горшке на подоконнике, растерла его между большим и указательным пальцами и поднесла их к носу. Я наблюдала за ней, стоя в дверном проеме. Было так странно, что в моей квартире находился кто-то еще. В этом была некая интимность.

Наблюдая за Симоной, я отметила, что все взятые в руки вещи она возвращала на свои места немного под другим углом или слегка меняя их положение. Это привело меня в смятение. Я могла бы остаться педантичной до конца и напомнить Симоне о данном ею обещании ни к чему не прикасаться. Вместо этого я молчаливо следовала за ней, возвращая вещи на положенные им места точь-в-точь так, как все было до ее прихода.

– Вам это неприятно? – спохватилась Симона, поворачивая крышку мельницы для перца на четверть оборота влево.

– Вовсе нет, – заверила ее я, возвращая крышку в исходное положение.

– Думаю, что все-таки есть немного, – с улыбкой возразила Симона, складывая руки за спиной. – Как же мы попадем в ваш сад?

Я подняла взгляд к люку в потолке кухни.

– О, я вижу. По лестнице. Можно уже подниматься?

– Только не в такой одежде. Слишком много открытого тела. Это небезопасно. Подожди здесь. Я принесу комбинезон.

Оглядев Симону в моем комбинезоне, я испытала странное чувство – словно, надев мою вещь, она и сама стала принадлежать мне. Или наоборот.

– Твои волосы.

– Что с ними?

– Их нужно убрать.

Симона стащила с запястья резинку и собрала гриву волос в высокий конский хвост. Протянув к ней руку, я проговорила:

– Ты пропустила несколько прядей. Давай я помогу.

Однако Симона увернулась от меня и, самостоятельно собрав волосы, скрутила их в пучок.

– Сойдет?

– Да. Я пойду первой. Нужно кое-что подготовить.

Я взобралась по лестнице, распахнула люк, бегом пересекла крышу и повернула телескоп к небу. Симона неуклюже выбралась из люка, а оказавшись на крыше, с опаской скрестила руки на груди.

– Это ведь не в полной мере сад, верно? Я имею в виду, что это не место для отдыха.

– Нет. Это лаборатория.

– И некоторые из этих растений способны убить?

– Многие. Хочешь о них послушать?

– Конечно. За этим я и здесь.

Польщенная таким ответом, я расправила брезентовый стульчик и поставила его перед ней. Давненько я никому не читала лекцию по классификации. Дав себе пару мгновений, чтобы привести мысли в порядок, я заговорила.

– Ядовитые растения в моем саду организованы согласно классификации. Здесь пять секций в соответствии с областью поражения токсинами – мышечные, нервно-мышечные, нервные, кровеносные и кожные раздражители. Если растение из какой-то секции требует больше солнца или тени, чем остальные, в течение дня я могу поменять его положение, однако на ночь всегда возвращаю каждое растение в его секцию. Знаю, это звучит нелогично. Возможно, тебе покажется, что растения стоило бы сгруппировать согласно естественному ареалу их обитания. Юго-Восточная Азия, Южная Америка, Африка – в самой солнечной части сада. Северная Америка, Северная Европа – в прохладной, тенистой. Однако для собственной безопасности я все же предпочитаю группировать растения в соответствии с классификацией.

Жестом я указала в дальний угол сада.

– Там зона мышечных токсинов. Эти растения содержат алкалоиды, которые воздействуют непосредственно на мышечную ткань и провоцируют рвоту, боли в животе и мышечную слабость. Видишь то высокое растение позади, с зелеными соцветиями?

Симона повернула голову в нужном направлении.

– Это Veratrum viride^[31], в обиходе ложный морозник, – сообщила я. – Очень ядовит. При случайном проглатывании вызывает холодный пот, головокружение, затем угнетение дыхания и сердечного ритма, а также снижение артериального давления, что в итоге повлечет смерть. Однако обычно люди успевают его выблевать прежде, чем он успеет нанести невосполнимый урон. Самая ядовитая его часть – корень. Некоторые индейские племена использовали корни морозника, чтобы выбирать вождей. Кандидатам давали съесть корень, и того, кто продержался дольше остальных, не выблевав съеденное, признавали вождем.

Я замолчала, ожидая реакции и последующих вопросов, которые неизбежно возникали в студенческой аудитории, но Симона сидела, засунув сомкнутые ладони между колен, с нечитаемым выражением на лице. Меня же неудержимо несло дальше.

– Вон там, на другой стороне – нервно-мышечная секция. Ты узнаешь эти розовые цветы, я уверена.

– Это же наперстянка, нет?

– Именно. Латинское наименование – Digitalis Purpurea. Безобидное на вид растение, которое очень полюбилось иллюстраторам детских книжек. Однако в листьях, цветках и семенах наперстянки содержится сердечный гликозид дигитоксин – яд, который воздействует на процесс передачи импульсов от нервов к мышцам и может вызывать паралич.

– Так из-за него можно остаться парализованным?

– Верно, но, если доза токсина окажется выше, это может вызвать остановку сердца. Даже получив мизерную дозу, человек будет испытывать умеренные симптомы отравления – потерю аппетита, тошноту, сонливость, головные боли и боли в области живота. Ничего хорошего.

Эта информация не осталась без внимания: глубокая складка пролегла между бровями Симоны.

– А это растение единственное, что может вызвать паралич? – уточнила она.

– Нет, существует множество других. Вон то, с красными ягодами, – ответила я, указывая в сторону растения, – Karwinskia humboldtiana^[32] из семейства крушиновых, в обиходе – койотильо.

– Койотильо. Что-то испанское.

– Так и есть. Родом это растение с юго-запада Америки: Техаса, Нью-Мексико, Мексики, северной Колумбии.

– Из Мексики… – повторила за мной Симона. – А яд содержится в ягодах?

– Растение в целом содержит ряд антраценоновых токсинов, наибольшая концентрация которых отмечается в семенах незрелых ягод. Через одну-три недели после употребления токсин вызывает вялый паралич конечностей, однако если доза оказалась высокой – смерть.

– Насколько высокой должна быть доза?

– Пять-шесть семян.

– Какие они на вкус?

Приподняв бровь, я заметила, что никогда не пробовала их.

– Конечно нет, – воскликнула Симона, хлопнув себя ладонью по лбу. – Простите. Идиотский вопрос.

Она указала на лозу, обвивающую треножник из бамбуковых стеблей.

– Кажется, такое растение я встречала у себя дома. Что это?

– Это Abrus precatoris^[33], в обиходе – четочник, бобы лакричника, розовые бобы, крабий глаз, в зависимости от того, откуда вы родом.

– Так я и знала. Когда я была маленькой, то делала браслетики из этих бобов. Что он делает?

– Делает? – переспросила я.

– Я имею в виду, что делает яд?

– Вызывает тошноту, рвоту, судороги, печеночную недостаточность, а по истечении нескольких суток – смерть.

– Если его съесть?

– Нет, если его съесть, всего лишь отравишься. Токсин становится смертельным, если его ввести непосредственно в кровеносный сосуд. Чем крупнее сосуд, тем вернее.

Я ожидала какой-то реакции, однако Симона словно утонула в раскладном стульчике – как будто израсходовала весь запас энергии на несколько заданных вопросов. Что-то изменилось. Я не смогла бы с точностью сказать что. Она перестала улыбаться – это очевидно, – но было и нечто иное. Если бы она хотела слушать дальше, сейчас было самое время об этом попросить. Во время работы в университете я проходила специальные курсы, чтобы научиться распознавать признаки стресса у студентов. Курсы я окончила, однако никогда не применяла изученные методики на практике. В основном потому, что никогда не была до конца уверена, что верно интерпретировала эти признаки. Улыбается человек или нет. Разговаривает ровным тоном или кричит. На более примитивном уровне – голоден он или нет. Мерзнет или потеет. Сонлив или взбудоражен. Но человек может также испытывать любовь, а эта эмоция была мне знакома… ну, или я так думала. Встряхнув головой, чтобы отогнать неприятную мысль, я вновь заговорила.

– Рядом с тобой – растения из секции нервных токсинов, – сообщила я, указывая на скопление горшков возле стульчика. – Эти растения напрямую воздействуют на нервную систему. Вон то, с большими белыми цветками, – Datura stramonium, в обиходе дурман. Все его части, но в основном семена, содержат тропановые алкалоиды гиосцин и атропин, которые вызывают галлюцинации и судороги. Галлюцинации могут быть пугающими, эффект может нарастать постепенно и длиться в течение нескольких дней, но если доза окажется выше допустимой, человека ждут конвульсии, лихорадка, способная повредить клетки мозга, а также постепенный отказ вегетативной нервной системы. Затем следуют кома и смерть.

Симона больше так и не проронила ни слова. Я была обескуражена. Я-то привыкла слышать оханья и вздохи целой когорты студентов, жадных до острых ощущений. Симона, однако, словно утратила всякий интерес. Она еще сильнее съежилась на стульчике и глядела куда-то вдаль. Кажется, она вовсе меня не слушала. Быть может, язык тела и ставил меня в тупик, однако я могла распознать, когда внимание студентов становилось рассеянным. Может быть, подача материала оказалась слишком скучна или слишком перегружена научными сведениями. В конце концов, она же не студент-ботаник, не профессионал, а буквально человек с улицы.

Глубоко вздохнув, я сделала попытку привлечь ее внимание, взяв в руки горшок и подняв его в воздух.

– А этот экземпляр относится к токсинам кровеносной системы. Мой любимец, по той простой причине, что способен как наносить вред, так и приносить пользу. Ricinus communis^[34], в обиходе касторовые бобы. Вы слышали о касторовом масле?

Симона моргнула и перевела взгляд на растение.

– Да, в моей стране его используют в качестве слабительного.

– В нашей стране тоже, однако оно оказывает и иное положительное действие. В некоторых странах касторовое масло используется в качестве деинсектизатора, а также для облегчения симптомов артрита. Говорят, Клеопатра даже использовала его для отбеливания белков собственных глаз. Однако… – я опустила горшок на место, – семена содержат рицин, крайне токсичное вещество, которое ограничивает способность крови транспортировать кислород, а также препятствует нормальному функционированию кровеносной системы. Если не посчастливилось получить дозу рицина, можно ожидать жжение во рту, горле и желудке, затем диарею, рвоту, спазмы в животе, в последующие несколько дней сменяющиеся судорогами, лихорадкой, затрудненным дыханием, кровавой рвотой, а затем кровоизлиянием во внутренние органы… Определенно, один из самых жестоких способов умереть. Ты слышала об Убийце с зонтиком?

Симона неожиданно выпрямилась и вытянула шею, пытаясь из-за ограды сада разглядеть задние окна своей квартиры. Я поспешно переместилась, встав прямо перед ней, чтобы одновременно перекрыть ей обзор на собственную квартиру и загородить телескоп.

– Так ты слышала об Убийце с зонтиком? – повторила я вопрос, пытаясь привлечь ее внимание к себе.

Симона перевела на меня взгляд.

– Вы имеете в виду убийство на мосту Ватерлоо?

– Именно. Георгий Марков, коммунист-перебежчик, получил укол кончиком зонта в заднюю поверхность бедра. У него развилась лихорадка, нарушилась речь, началась кровавая рвота, после чего он скончался в больнице. Впоследствии патологоанатом обнаружил не только геморрагии^[35] практически в каждом из органов убитого, но и небольшую металлическую капсулу в тканях его бедра. В капсуле содержался рицин.

И снова возникла мысль, не поинтересоваться ли у нее, стоит мне продолжать или нет. Не думаю, что Симона испытывала стресс, дискомфорт или иную негативную эмоцию, распознавать которые меня, предположительно, должны были научить на курсах. Тем не менее было ясно, что она утратила интерес к теме. Это сбивало меня с толку. Когда мы столкнулись на улице, Симона была так убедительна, с такой решительностью намеревалась попасть в мой сад… Теперь от явного отсутствия интереса с ее стороны я невольно ощущала разочарование и, не стану скрывать, – обиду.

– Ну и наконец, – громко провозгласила я, – раздражители-растения, вырабатывающие нелетальные токсины. Однако доведись тебе, к несчастью, оказаться в их зарослях, будь готова к появлению неприятной сыпи. Возможно, ты узнаешь жгучую крапиву и ядовитый плющ…

Симона поднялась на ноги.

– Благодарю вас, Роуз, это было чудесно, но сейчас мне нужно идти.

Я закрыла рот. Я не привыкла, чтобы меня прерывали на середине фразы, но, по крайней мере, такой подход был мне понятен: прямолинейно и по делу. Я кивнула.

– Хорошо. Я провожу.

Уже возле входной двери, принимая из рук Симоны комбинезон, я пообещала:

– В ближайшее время еще загляну к тебе в кафе, чтобы показать прочие ядовитые растения.

Симона сверкнула улыбкой и, не прощаясь, бегом устремилась вниз по лестнице. Я подошла к окну гостиной, чтобы проводить ее взглядом. Вернуться на стезю преподавания было приятно, пусть даже и на такой краткий срок. Я испытала извращенное удовольствие от того, что для лекции выбрала растения, в честь которых получили прозвища мужчины из жизни Симоны. Однако та, кажется, осталась совершенно равнодушна к моему монологу, даже заскучала. Быть может, это потому, что нынешнюю молодежь уже нельзя чем-то шокировать? Быть может, они уже все видели в Интернете? Возможно, вместо того чтобы выбирать для демонстрации растения, исходя из прозвищ ее мужчин, стоило показать ей те экземпляры, что вызывают наиболее мучительную смерть? Вероятно, стоило сосредоточиться на Karwinskia humboldtiana – единственном растении, к которому Симона выказала хоть малейший интерес. Может, тогда она побыла бы здесь подольше.

Симона приближалась уже к концу улицы, и я прижалась щекой к оконному стеклу, выгадывая себе еще пару метров обзора, пока она не скроется за углом. Так или иначе, сделать этого женщина не успела, потому что из припаркованного авто внезапно выскочил мужчина и схватил ее за руку. Симона мгновенно высвободилась из его захвата и отскочила, но тот снова пошел на нее. Я разглядела солнечные очки и черную бейсболку. Я его уже видела. Теперь было ясно, что это не мог быть Себастиан. Этот был ниже ростом, более коренастый. Морозник? Незнакомец, агрессивно потрясая рукой, указал в сторону моего дома. Словно танцуя какую-то безумную румбу, эти двое то сходились, то отступали друг от друга. Руки Симоны о чем-то живо жестикулировали. Вдруг незнакомец ухватил Симону поперек талии, рывком распахнул пассажирскую дверь и запихнул свою жертву в машину. Пока я с ужасом наблюдала за происходящим, похититель успел плюхнуться на сиденье с ней рядом, и автомобиль тронулся.