Глава 2

Стоял поздний час. Я была в саду. Как раз закончила накрывать особенно нежные экземпляры флисовой тканью, чтобы защитить их от ночной прохлады, и уже устраивалась перед телескопом, собираясь снова записывать, чем занимаются соседи, как вдруг издалека послышалась трель телефона. Это было необычно. Мне редко звонили. Я замерла, прислушиваясь. Когда телефон умолк, после характерного щелчка включился автоответчик. Отложив журнал и ручку, я спустилась по приставной лестнице и, миновав кухню и коридор, очутилась в собственной гостиной. Глядя на мигающую красную лампочку, я помедлила мгновение и включила воспроизведение. Низкий голос, раздавшийся из динамика, заставил волну возбуждения пробежать по моему телу.

Сегодня в то же время на том же месте. Оплата по договору.

От такого приятного сюрприза у меня даже дух перехватило. Об этом приобретении – на данный момент самом дерзком из всех – я договорилась давно, однако не ожидала, что товар будет доставлен так скоро. Корневой черенок редкого Dichapetalum toxicarium^[3], который произрастает в изолированных регионах Западной Африки. Его обычно называют спиноломом из-за внезапных припадков и конвульсий, которые возникают у человека спустя несколько часов после употребления этого растения в пищу. Конкретно этот черенок приехал не совсем из Сьерра-Леоне. Его выкрали из ботанического сада провинции Юньнань в ходе плановой пересадки материнского растения. Если бы факт кражи выплыл наружу, сотрудник ботанического сада отправился бы в тюрьму. А если бы доставку отследили и смогли доказать происхождение черенка, я могла бы потерять работу – будь у меня что терять, разумеется.

Я опустилась на сиденье и еще раз прослушала сообщение, предвкушая получение посылки. Мои недоброжелатели сказали бы, что это зависимость, что ядовитые растения – мой наркотик. Но коллекционирование растений – дело моей жизни. Я взглянула на часы. На циферблате было одиннадцать вечера. Я решительно направилась в прихожую, достала из шкафа длинный отцовский вощеный плащ и, подняв ворот, вышла за порог.

В этой части Хэмпстед Хит^[4] было множество огромных раскидистых дубов, подлеском которым служили буковые деревья, нижний же ярус весь зарос падубом, боярышником и бузиной. Ночь благоухала, и при свете луны открывался прекрасный обзор на тропу, уходящую в лес. Наскоро оглядевшись по сторонам, я ступила на нее. Спекшаяся после нескольких недель засухи земля была твердой, и хруст сухих веток, на которые я наступала, разносился далеко в ночи. Иногда калитка перголы оставалась открытой, но в ту ночь мне не повезло. Это означало, что мне предстоит пройти долгим кружным путем, а потом еще и протиснуться сквозь прутья кованой ограды. Много лет назад я избрала эту изолированную часть Хэмпстед Хит местом своих ночных рандеву, потому что здесь всегда было полно людей – мужчин, – которые выбирали для променада наименее заметные тропы под сенью деревьев. Я никогда не ощущала какой-либо угрозы, исходящей от них. Напротив, я знала, что, если что-то пойдет не так, смогу привлечь их внимание, позвав на помощь. Поэтому хруст сломанной ветки, раздавшийся неподалеку, не заставил меня повернуть голову. Шелест листьев не заставил встревожиться. Я просто продолжала свой путь к ограде, не глядя по сторонам.

Там оказалось темнее – близко растущие деревья заслоняли лунный свет. Пригнувшись, я протиснулась сквозь щель в ограде и резво зашагала к стене. Следуя вдоль нее, уперлась в заросли декоративного кустарника и нырнула прямо в них. Увидев, что курьер уже поджидает меня в тени, под крышей перголы, я ощутила, как тело пронзает заряд волнующей энергии. Курьер расстегнул куртку, чтобы вытащить пакет, и наш обмен был завершен буквально через мгновение. Я позволила ему уйти первым, выждала несколько минут, а затем вернулась на тропу, которая вела обратно, к дороге. За спиной раздавались хруст веток и шелест листвы, но я начисто игнорировала эти звуки, лишь ускоряя шаг. Когда я сошла с тропы, возле Уайтстоунского пруда не было ни души и на дорожках вокруг него стояла тишина. Добравшись до флагштока, я принялась спускаться с холма, направляясь в сторону дома. Думала я тогда лишь о том, что чем скорее высажу этот черенок, тем больше шансов будет на то, что он приживется.

Было далеко за полночь. На главной улице – ни одного прохожего. Свернув в нужный переулок, я поспешила ко входу в дом, погруженный в абсолютную тишину. Поднимаясь по лестнице, старалась не шуметь. Дома я сбросила отцовский плащ, натянула защитный комбинезон и, не выпуская из рук пакета, отправилась в кухню, лелея мысль о том, что, если бы мне удалось вырастить из этого черенка жизнеспособный экземпляр, это был бы первый подобный успех в нашей стране. Сказать, что я была взволнована, – несправедливо по отношению к тому, что я на самом деле тогда переживала.

Включив верхний свет в парнике, я положила полученный от курьера пухлый пакет на лавку рядом с собой и принялась его разглядывать. Внутри оказалась коробка, в несколько слоев обернутая китайскими газетами. Я слой за слоем снимала упаковку, разглядывая фотографии людей в газетах и фантазируя, что в них могло быть написано. Наконец, в руках у меня оказалась небольшая жестянка из-под табака. Такая оплошность заставила меня недовольно сдвинуть брови. Металл препятствовал циркуляции воздуха. Черенок не мог дышать. Внутри жестянки образовалась замкнутая влажная среда – идеальные условия для роста спор. Растениеводу следовало бы знать об этом. С упавшим сердцем я откупорила крышку.

Изнутри жестянка оказалась выстлана неизвестным мне влагопоглощающим материалом, похожим на вермикулит. В центре ее лежал черенок в прекрасном состоянии. Я с облегчением выдохнула. Dichapetalum toxicarium, спинолом. Во многих регионах Западной Африки мякоть его молодых листьев традиционно использовалась для пропитывания наконечников стрел. Несмотря на то, что изучению растений я посвятила долгие годы, меня все еще поражало, что безобидный на вид корешок может нанести такой вред.

Наполнив ящик для рассады смесью компоста и садового песка, я достала из автоклава пинцет, которым аккуратно извлекла черенок из его ложа и поместила его на разделочную доску. Затем при помощи скальпеля нарезала на небольшие фрагменты. Присыпав каждый из них порошком для укоренения, я выложила все кусочки сверху на слой компоста. Я не могла не осознавать всей грандиозности происходящего. Каждый шаг этого действа напоминал священный ритуал, а сама я была верховной жрицей. Я дала себе несколько минут, чтобы прочувствовать момент, а затем присыпала черенки просеянным компостом и завершила священнодействие сбрызгиванием дистиллированной водой. Сделав глубокий вдох, я опустила ящик в инкубатор, накрыла крышкой и, отступив на пару шагов, залюбовалась проделанной работой.

Довольно ухмыляясь, я бросила взгляд на ночное небо сквозь окна парника. Небо было чистым и ясным. На нем сияли Марс и Сатурн. Идеальная ночь для наблюдений за звездами.

Я вышла из парника и аккуратно, чтобы не потревожить растения, разложила складной брезентовый стульчик, раньше принадлежавший Отцу. Я как раз снимала телескоп со стопора, чтобы перекатить в центр сада, когда ночную тишину внезапно разорвал пронзительный женский крик.

Глава 3

Пока я, прижавшись к окуляру, обшаривала глазами окна таунхаусов, крик повторился. Я отстранилась от телескопа, чтобы охватить взглядом больше пространства, как раз в тот момент, когда одно из окон на заднем фасаде дома напротив с треском захлопнулось. Посмотрев туда, я вновь приникла к окуляру, настроила фокус и сквозь тускло освещенное окно разглядела две фигуры. Женщина стояла на коленях, держась за голову, а мужчина возвышался над ней. Они находились в задней части проходной комнаты. Там были диван, телевизор, письменный стол, заваленный газетами и книгами, а на журнальном столике стоял раскрытый ноутбук. Комната была как на ладони – я могла разглядеть окна на переднем фасаде дома, а сквозь них – уличные огни. На мгновение я отвлеклась, восхитившись мощью телескопа, а затем снова навела фокус на женщину. Ее длинные темные волосы спадали на лицо. Стоя на коленях, она раскачивалась взад-вперед. Даже несмотря на скудное освещение, я узнала Психо.

Мужчина наклонился, пытаясь заглянуть ей в лицо, его рот быстро двигался. Внезапно он схватил Психо за волосы, с силой дернул руку назад, чтобы заставить ее посмотреть ему в глаза, и тут же занес над ее головой сжатый кулак. С тех пор, как я произносила что-то вслух, прошли дни, так что те два слова, что вылетели из моего рта, больше походили на карканье.

– Оставь ее!

Через пару мгновений мужчина выпустил волосы Психо, опустил занесенный кулак и вышел из комнаты. Наблюдая сквозь передние окна за тем, как он удаляется прочь, я ощутила привкус ликования. Я снова навела фокус на женщину. Та уже поднялась на ноги и, отбросив волосы, потирала руки о бедра. Потом она подошла к заднему окну и выглянула наружу, взглядом скользя по палисадникам. Я подкрутила фокус, чтобы получше разглядеть ее лицо, и тут же недоуменно сдвинула брови. Психо совершенно не выглядела испуганной, хотя только что валялась на полу. Рискну предположить, что в выражении ее лица читалась прежде всего ярость.

Тонкая струйка крови медленно стекала со лба ей на щеку. Психо тоже это заметила – она прикоснулась к лицу, поглядела на кончики пальцев, а затем облизала их. Глядя на это, я вся подобралась и, наконец, позволила себе выдохнуть. Словно услышав это, женщина бросила взгляд в мою сторону. Даже будучи уверенной, что она меня не видит, я все равно нырнула вниз, чтобы укрыться среди растений, и тыльной стороной ладони случайно коснулась одного из питомцев. Тонкие ворсинки немедленно воткнулись в мою кожу. Шипя от досады, я принялась поспешно выдергивать их, а затем извлекла маленький пузырек из висящего у меня на шее кожаного мешочка и нанесла на руку несколько капель крема. В течение часа руке все равно предстояло распухнуть и покрыться волдырями, и я лишь надеялась, что среагировала достаточно быстро, чтобы не допустить попадания яда в кровоток. Еще минут пять я лежала, скорчившись, под сенью растений, проклиная собственную глупость, а потом осторожно выглянула за ограду. Но свет в комнате Психо уже погас, и сама она исчезла.

Глава 4

В последующие недели я частенько прерывалась посреди рабочего процесса, не в силах удержаться, чтобы не приникнуть к телескопу. Я заглядывала в окно Психо – в свободной руке так и оставался пульверизатор или кисточка для опыления. Эти возмутительные нарушения собственного распорядка я оправдывала необходимостью проверять, в безопасности ли соседка. Днем она практически не бывала дома, однако по вечерам к ней часто приходили посетители, все мужчины. Поэтому после нападения на Психо я приняла решение прекратить наблюдение за прочими соседями, сосредоточившись на ее визитерах. В журнал я записывала время их прибытия, продолжительность визита, а также вкратце описывала, чем они занимались. Я также составила детальное описание каждого из этих мужчин. Здесь я использовала научный подход, нечто вроде каталогизации, которая применяется для хранения информации о таксономии, строении и степени токсичности растений. Каждого из визитеров я таким образом каталогизировала, попутно нарекая их именами ядовитых растений. Да, я не слишком сильна в толковании характеров, но если я что и знаю хорошо, так это растения. По этой причине кое-что мне было ясно как день: все эти мужчины были ядовиты.

Итак, экземпляр «А». Мужчина с бугристым шрамом и в ковбойских сапогах – тот, что разбил ей лицо в ночь, когда все началось. Психо выглядела напуганной, но тем не менее впустила его в квартиру. Я дала ему прозвище Кастор^[5]. Классификация по степени токсичности: «кровь». Летален.

Экземпляр «Б». Возможно, персональный репетитор. Сидел с ней рядом за столом, листал книги и делал записи. Я заметила, что эти занятия давались Психо нелегко: она, активно жестикулируя, частенько вскакивала с места и принималась бродить по комнате. Он нередко прикасался к ней в такие моменты. Предполагаю, что ей это доставляло удовольствие, поскольку в конце каждого занятия они делили трапезу. Этого я назвала Наперстком^[6] и присвоила ему классификацию «нервно-мышечный» – такие яды оказывают губительное воздействие на мозг. Также летален.

Экземпляр «В». Эксцентрично одетый молодой человек с длинными светлыми волосами, с которым Психо постоянно спорила. В гостях у нее этот экземпляр все время проводил, развалившись на диване и прихлебывая красное вино прямо из бутылки. Вид у него всегда был какой-то отчаявшийся, а Психо, когда он являлся, вечно трясла головой и таращила на него глаза. Этого я окрестила Дурманом^[7] и классифицировала как «нервно-паралитический» – это группа галлюциногенных токсинов, действие которых может провоцировать ментальные расстройства, головные боли, кому и внезапную смерть. Летален.

Экземпляр «Г». Мускулистый молодой человек с темными глазами и порывистым нравом. Психо как будто всегда пыталась уговорить его присесть, но экземпляр «Г» снова вскакивал на ноги и неподвижно стоял с ней рядом, словно его мышцы окаменели. Ему я дала прозвище Морозник^[8], а в классификации ядов он попал в категорию «мышечных» – яды этой группы оказывают губительное воздействие на мышцы и связанные с ними органы. Также летален.

Случайных посетителей, вроде метрологов или курьеров, я скопом окрестила Плющами^[9] и классифицировала как «раздражающие». Не летальны.

* * *

В четвертую пятницу своего добровольного дозора я лежала на узкой кровати, глядя на светящиеся цифры на табло электронных часов. Моя одежда была аккуратно сложена на деревянном стуле у двери. В этой маленькой квартирке я прожила уже двадцать лет. Я поддерживала в ней чистоту – раз в месяц протирала пыль и подметала, регулярно убиралась в ванной и по мере необходимости носила постельное белье в прачечную. Я не доставляла беспокойства соседям, а они – мне. Для меня они были просто абстрактными объектами для изучения. Откровенно говоря, я никогда не имела ни малейшего намерения вмешиваться в их жизни. Могу с полной уверенностью утверждать, что они всегда были мне совершенно безразличны.

Однако с течением времени я с удивлением стала замечать перемену в себе. Теперь я с такой же уверенностью могла сказать, что желала бы вмешаться в жизнь Психо. Мне этого действительно хотелось. Возможно, я ощущала некую ответственность, желала ее защитить, вызвать полицию, если бы Кастор снова вздумал на нее напасть. Возможно, дело было в том, что телескоп сблизил меня с Психо до такой степени, что я стала ощущать между нами какую-то связь. А может быть, объяснение было гораздо более простым и низменным. Лежа с закрытыми глазами и постанывая, я представляла себе, как Психо берет пальцы в рот, обхватывая их полными, окровавленными губами.

Сон никак не шел. Картинка так и стояла перед глазами. Она дразнила меня. Мучила. Я принялась возиться в постели – перевернулась на бок, потом на живот, потом на спину и снова застонала. В отчаянии я, наконец, обратила внимание на пульсирующую руку. Вот уже месяц я дважды в день аккуратно наносила на волдыри специальный крем, однако никаких признаков улучшения не замечала. Сказать по правде, становилось только хуже. Если мгновение назад я не обращала внимания на боль, то теперь она сделалась невыносимой. До такой степени, что я принялась скрежетать зубами. Потом мне уже не оставалось ничего иного, как встать, выбраться из постели, натянуть спецкомбинезон и подняться на крышу.

Раскладной брезентовый стульчик стоял, прислоненный к стене. Я раздвинула его, уселась и взглянула на часы. Было без четверти три. Луна подсвечивала мириады листьев, погружая сад в какое-то призрачное зеленоватое сияние. Я поднесла к глазам пострадавшую руку. При этом свете она казалась омертвевшей. Возможно, крем смог предотвратить ампутацию, однако он не был ни антидотом, ни лекарством. Токсин проник в глубокие слои эпидермиса, и поделать с этим ничего было нельзя – только ждать, пока боль утихнет. Я с осторожностью опустила больную руку на бедро. Она уже никогда не сможет вернуть былую силу, но лучше уж иметь слабую руку, чем вовсе никакой. Внезапно в одном из таунхаусов, стоящих позади моего дома, щелкнул выключатель, и цветки вьющейся по ограде моего сада Mandevilla sanderi^[10] вспыхнули красным светом. Вытянув шею, я разглядела, что свет включился как раз в гостиной у Психо. Битва между уважением к ее частной жизни и обеспечением ее безопасности заняла менее пяти секунд. Я вскочила на ноги и направилась к телескопу.

Обнаженный мужчина разговаривал по мобильному телефону и большими уверенными шагами мерил комнату, расхаживая взад-вперед. Это был Наперсток, репетитор. Обычно он уезжал в десять часов вечера. Наморщив лоб, я выдохнула, а затем сделала то, чего обещала себе не делать. Я навела телескоп на лишенное занавесок окно спальни Психо.

Комната утопала в темноте. Было сложно сфокусироваться хоть на чем-то, поэтому я отодвинулась от окуляра и всмотрелась в окно невооруженным глазом. У одной из стен я заметила приглушенное свечение. Вновь приникнув к окуляру, я навела на него фокус. Свет исходил от маленького экранчика. Теперь, когда глаза приспособились к темноте, я смогла разглядеть сидящую в кровати Психо. Она изо всех сил жала на кнопки маленькой черной «Нокии», то и дело оборачиваясь на дверь спальни – словно опасалась, что Наперсток вот-вот может зайти. Покончив со своим делом, Психо сняла заднюю панель «Нокии», вытащила сим-карту, сунула телефон подальше в ящик тумбочки, сим-карту бросила в косметичку и снова легла в постель.

Не прошло и секунды, как Психо снова подскочила и схватила другой мобильник – должно быть, он лежал в постели, рядом с ней. Это был смартфон с большим ярким экраном, который хорошо освещал лицо женщины. Нахмурившись, она что-то пролистнула на экране, а затем, качая головой, принялась большим пальцем набирать сообщение. Потом стала водить глазами – вероятно, получила ответ. Она уже набирала следующее сообщение, когда на пороге спальни возник Наперсток, подсвеченный со спины светом из прихожей. Психо наскоро сунула смартфон под одеяло и улыбнулась. Я навела фокус на Наперстка. Тот не улыбнулся в ответ, он смотрел на то место, куда Психо спрятала смартфон. Она похлопала ладонью по кровати. Наперсток не сдвинулся с места. На какое-то мгновение она замерла, наблюдая за ним, а затем, пожав плечами, с улыбкой отбросила одеяло. Перед моим взором мелькнула одна из ее безупречных грудей. Вздрогнув, я глотнула ртом воздуха, отдернула голову от телескопа и быстро ретировалась к раскладному стульчику. Что мне было делать? Что было мне делать с этой новой картинкой, которая будет мучить меня, когда я буду отчаянно пытаться уснуть? Я покосилась на телескоп, не желая подходить к нему. Переводя взгляд то на сад, то на окрестные крыши, то на звезды, лишь бы не глядеть в его сторону. В конце концов я встала, на свинцовых ногах пересекла крышу и вновь припала к окуляру.