Рэндалл удовлетворенно откинулся на спинку стула.

– Вот видишь, отец. Не знаю даже, что веселее: то ли слепая вера в неупокоенных мертвецов, то ли в то, что крошечным куском дерева их можно прогнать! А ты хочешь провести туда железную дорогу и привезти ученых в этот край безграмотности и невежества!

– Сначала дороги построим, – благодушно усмехнулся король, покачивая в ладонях остывающую чашу. – А там и здравомыслие с образованием появятся. Леди Холланд, дитя, не стесняйся, попробуй взвар. Может, его сладость смоет горечь от злых слов моего сына.

Я покорно поднесла ко рту чашу, но замерла, так и не смогла сделать глоток. Сладкий запах ударил мне в ноздри, и я узнала его. Запах закатных лучей, весенних дождей и ранних туманов. Запах медовой мякоти и блестящей алой кожуры. Запах гниения и крови, сморщенных яблок на камне-алтаре под самой сенью леса.

В чаше моей, в густой темной крови, пахнущей гнилью и болезнью, покачивались кусочки яблок, снежно-белые, пахнущие сладко и тошнотворно.

Сглотнув и закрыв глаза, я изобразила удовольствие от напитка, но поспешила отставить чашу.

– Это для нас, отец, – скривил губы Рэндалл, – взвар этот – праздничный напиток. Леди Холланд, с садами ее-то матери, такими угощениями не удивишь.

Вода, травы, ягоды и яблоки. Травы и ягоды – вот что было в моей чаше. Но вставало перед глазами иное, и не могла я себя пересилить, не могла притронуться к напитку.

– А во что верите вы, Джанет? – Голос Гленна звучал медленно и певуче, он растягивал слова в одному ему ведомом ритме. Только сейчас я заметила, что за всю беседу он так и не посмотрел на меня, единственный из семьи. Мимолетный взгляд при приветствии – вот и все, чего я удостоилась.

– Разве это имеет значение? – уклончиво улыбнулась я, нервно покусывая губы.

Эта странная встреча больше походила на театральную мистерию. Только исполняли ее не проезжие лицедеи для неприхотливых селян, а королевичи – для отца ли своего, друг для друга ли. Я же оказалась зрителем случайным, невольным и непонимающим, мало того – вовлеченным в эту странную постановку в одной из главных ролей.

Вот только сама я не знала этой роли.

– Разве тебе еще не ясно, Гленн? Юная Джанет верит в фейри, сушеные травы и заячий помет. Ты можешь радоваться: она легко найдет общий язык с твоей ненаглядной Элеанор!

Имя невесты младшего королевича прозвучало, как удар топора о плаху, как последний, добивающий выпад, скрежет железа о железо. Гленн вздрогнул и впервые взглянул на брата, то ли гневно, то ли жалобно сжал губы. А я ужаснулась его мутным, словно затянутым патиной тумана глазам. Глазам, которых коснулась магия лесов и болот, холмов и урочищ. Зачарованный, со смесью ужаса, жалости и любопытства, поняла я и устыдилась своих чувств.

Что же он видел своим затуманенным взором, какой мир разворачивался перед ним, раз он предпочитал смотреть не в родные лица, а в свое отражение, искаженное паром?

– Да, брат, ты прав.

И голос его звучал тягучим напевом, как под музыку, которую только он мог слышать. И нотки гнева впервые мелькнули в этой мелодии.

Рэндалл лишь сильнее стиснул челюсти да сжал чашу так, что я удивилась, как же она не пошла трещинами, не разлетелась на части. Старший королевич действительно вел не разговор, а схватку – но не со мной, нет. Я оказалась чем-то средним между невинной жертвой и невольным союзником. Но в своем оголтелом отрицании чар и хозяев всех чародейств старший королевич не мог осознать, что схватка его с колдовством, затуманившим разум брата, не имеет смысла.

Он думал, что спасает брата, но на деле убивал его – медленно, отрезая по кусочку, позволяя ему истечь кровью. И видел в этом проявление своей чистой братской любви.

Но крови в наших чашах уже достаточно.

– Ваше высочество, расскажите мне об Элеанор. – Я поспешила прервать зловещую тишину до того, как воображаемый меч, уже пробивший броню, вгрызется в плоть.

– Элеанор, – эхом повторил Гленн и снова опустил взгляд на свое отражение. На свое ли? – Она – лилия, звезда долин…

Он говорил о ней, воспевал ее, боготворил ее; даже в гимнах Хозяйке Котла славословий было меньше, чем удостоилась неведомая Элеанор.

Я вслушивалась в каждое слово, низкой нотой растекающееся по гостиной, но я хотела узнать из его речей не о своей подопечной. За колдовским туманом, пронизавшим каждый звук, я пыталась найти хоть искорку истинной любви и теплоты, но лишь морок и колдовство текли с его губ, наваждение и обман.

Когда он замолчал, тишина навалилась на нас, смяла со всех сторон, сдавила так, что не вздохнуть. И король, и наследник смотрели на Гленна с горечью и отчаянием, не скрывая своих чувств, не пряча их за вежливыми улыбками.

Одна из свечей догорела и с шипением испустила тонкую струйку дыма.

Стук, с которым на стол опустилась чаша Рэндалла, расколол тишину на четыре части – для каждого из нас.

– После такой… прочувствованной речи, – Рэндалл едва заметно нахмурился, но продолжил растягивать губы в неестественной вежливой улыбке, – юной Джанет стоит непременно самой убедиться в правдивости твоих слов, брат мой. Я провожу.

Дождавшись молчаливого позволения отца, он поднялся и подал мне руку, и я покорилась, встала, спеша покинуть эту семейную встречу, отравленную приторным ароматом чар и отчаяния. В дверях оглянулась. Гленн все так же не отводил взгляда от чаши, улыбался своим мыслям, и пламя догорающих свечей золотило его волосы. Глубокие тени падали на лицо короля, старя его, превращая в выщербленное каменное изваяние.

Когда двери за нами захлопнулись, отрезав от гостиной и оставив в сухой тишине, Рэндалл устало прикрыл глаза, на одно мгновение из злоязыкого королевича превратившись в простого, слабого человека. Словно маска растворилась, забытая и ненужная.

Но есть маски, которые носили столь долго, что они вросли в кожу и кости и сами уже диктовали волю своему хозяину.

Когда Рэндалл поднял лицо, он снова был невозмутим, а в светлых глазах мелькала сталь, готовая напиться чужой крови.

– Во-первых, леди Джанет, – сухо произнес он, властным жестом отсылая молчаливую прислугу, – позвольте принести вам извинения. Как вы, надеюсь, поняли, я не ставил себе цель нанести оскорбление вам или вашей благородной семье.

Я покорно кивнула, принимая извинения. Но согласие мое его не интересовало – он даже не смотрел на меня, шел, указывая путь сквозь залы и коридоры, и слуги исчезали перед нами, покорные его воле.

– Вы вошли в нашу семью в темные для нее времена. Не вздрагивайте удивленно! Если отец сказал, что отныне мы одна семья, то слова его не фигура речи. Буду честен – только благодаря мрачным временам отец и вспомнил о родстве Аргейлов и Холландов. Если бы не капля общей крови, никакое золото, никакие яблоки – хоть из цельных рубинов и турмалинов – не открыли бы перед вами двери нашего дома. Поэтому, – он обернулся, несколько темных прядей упали на глаза, и тени от них старыми шрамами пересекли лоб, – помните об этой общей капле крови и ведите себя достойно, как и подобает младшей дочери королевского дома.

Он перевел дыхание и плотно сжал губы. Дерзкие слова покалывали кончик языка, и я не думала даже их сдерживать. Потерявшая год жизни на тропах дивных соседей, что могла я потерять еще?

Разве что саму жизнь.

– Гленн, похоже, о том, что достойно и подобает королевичу, забыл?

Рэндалл прищурился:

– Из поездки по провинциям можно привезти любую гадость – от карточных долгов до срамных болезней. Мой брат привез худшее – невесту.

– Я много слышала о его любви. О ней уже слагают сказки, баллады и легенды.

– О, вы и сами уже увидели, что сотворила с моим братом эта легендарная и сказочная любовь! Уверяю, до этой проклятой поездки единственные женщины, что интересовали Гленна, обладали четырьмя ногами и хвостом! Суки и кобылы, охоты и выезды – вот на что он тратил свое время! А теперь он говорит лишь об Элеанор, думает об Элеанор, видит везде Элеанор! И я устал один бороться за разум брата.

– А Его величество?..

– А отец, – с горечью выдохнул Рэндалл, опуская плечи и ссутулившись, – считает, что если капризам Гленна потакать, то он быстрее их перерастет. Правда, не знаю, – с неожиданной озлобленностью продолжил он, – как к этому относится женитьба на деревенской шлюхе! Даже если поможет…

– Не поможет, – тихо и твердо перебила я. Кольцо холодило палец, и кожа онемела, и стынь от железа проникла в самые кости, в самую мою суть, вместо эмоций оставляя леденящую стальную решимость. – Это не любовь, это чары…

– Джанет, – прервал Рэндалл, и маска злобного спокойствия вновь укрыла его истинное лицо, словно самый надежный щит, – меня не интересует, во что вы верите, чего боитесь и чему поклоняетесь, пока это касается исключительно вас. Я не для того уговорил отца принять вас, чтобы вы лепетали о своих провинциальных суевериях.

Твердо взяв меня под локоть, королевич провел меня через галерею и просторный зал, и наши силуэты отразились в темных стеклах, похожие больше на призраков, чем на живых людей. У двери из красного дерева Рэндалл остановился:

– Мне нужен союзник, Джанет. И я выбрал вас. Обучайте эту девицу, воспитывайте ее, следите за ней. И не разочаруйте меня.

И с этими словами он распахнул передо мной дверь.