Нелла не верит своим глазам. Маленькая комната-келья своим содержимым могла бы заполнить целый монастырь. Как неохотно, должно быть, переселилась Марин из старых покоев в эту обставленную со странной фантазией каморку.
С потолка треугольным флажком свисает змеиная кожа, сухая, точно бумага. Нелла проводит пальцами по экзотическим перьям всевозможных расцветок и форм. Невольно высматривая зеленые и ничего не обнаружив, она облегченно вздыхает. К стене приколота огромная, больше ладони, небесно-голубая с черными завитками бабочка. Комната полна запахов. Сильнее всего чувствуется мускатный орех, к нему примешиваются сандал, гвоздика и перец. Кажется, даже стены пропитаны ароматами приключений и жарких стран. На простых деревянных полках – черепа неведомых животных, длинные челюсти, крепкие острые зубы; жуки, блестящие, словно кофейные зерна, переливающиеся радугой, черные с красноватым отливом… Перевернутый панцирь черепахи тихо покачивается от прикосновения Неллы. Повсюду сухие растения, ягоды, стручки, семена – именно они источают одурманивающие запахи. Это не Амстердам, хотя в комнате и чувствуется здешняя жажда накопительства; это – втиснутые в четыре стены бесконечные просторы Республики.
Вот огромная карта Африканского континента. В центре западного побережья кружком обведен Порто-Ново. Сверху аккуратной рукой написано: «климат? пища? религия?» Дальше – Ост-Индия с крестиками и стрелками, которые указывают на происхождение флоры и фауны в комнате золовки. Молуккские острова 1676, Батавия 1679, Ява 1682 – путешествия, в которых Марин, конечно же, лично не участвовала.
На столе у окна открытая тетрадь с подробным перечнем всей этой экзотики. Пишет Марин охотнее, чем говорит. Нелла узнает почерк – именно ее рукой было подписано письмо, которое получила мать. Она снова ощущает волнение преступницы – отчаянное желание разузнать побольше и страх перед ловушкой, в которую сама себя загнала. В этом доме я хозяйка не больше, чем малышка Арабелла в Ассенделфте!
На полке странный светильник с крыльями птицы и женской головой и грудью; Нелла дотрагивается до прохладного тяжелого металла. Рядом – стопка книг, страницы которых издают земляной запах сырости и свиной кожи. Распираемая любопытством, Нелла берет верхнюю, совершенно не думая о том, что ее могут поймать.
Путевой дневник под названием «Неудачное путешествие “Батавии”». Мало кто в Объединенных Провинциях не знаком с историей организованного Корнелисзоном мятежа, печального пленения Лукреции Янс и смерти уцелевших в кораблекрушении. Нелла не исключение, хотя ее мать терпеть не могла некоторые непристойные подробности.
– Из-за этой Янс женщинам теперь нет ходу в море. Оно и к лучшему! – заметил отец. – Женщина на корабле приносит несчастье.
– Что приносит женщина, зависит от мужчины, – резко ответила госпожа Ортман.
Нелла кладет книгу и проводит пальцами по неровной стопке корешков. Их очень много – и как ни хочется прочитать все названия, прохлаждаться некогда. Бумага дорогая; Марин, надо думать, немало тратит на свое увлечение.
Под «Неудачным путешествием» лежит книга Хейнсия, которого, как всем известно, выслали из страны за совершенное убийство. Поразительно, ведь иметь дома его сочинения – почти преступление!.. Тут же большой «Альманах» Сагмана, «Детские болезни» Стефана Бланкарта и «Памятные описания плавания в Ост-Индию» Бонтеку. Нелла листает страницы. Книга повествует об опасностях путешествия и снабжена великолепными гравюрами: остовы потерпевших крушение кораблей, величественные восходы солнца и готовая поглотить морская пучина. На одной из гравюр – берег и покачивающийся на волнах огромный корабль. На переднем плане стоят друг напротив друга двое. Тело первого заштриховано тонкими черными линиями, в носу у него кольцо, а в руке копье. Второй одет в старомодное голландское платье. Выражение лица, однако, у них схожее и говорит о безразличии и замкнутости в рамках собственного ограниченного опыта. Пропасть между двумя людьми шире, чем морские просторы.
Книга открывается легко – очевидно, ее часто читают. Нелла уже собирается вернуть ее на место, как вдруг из середины выпадает исписанный листок. Она поднимает его с пола, и кровь в ее жилах ускоряет бег.
Я люблю тебя. С головы до кончиков пальцев – я тебя люблю.
Нелла завороженно кладет книгу, не в силах оторваться от необычной записки. На клочке бумаги танцуют торопливые слова. Это не почерк Марин.
Ты свет в окне, который озаряет меня и согревает.
Одно прикосновение, как тысяча часов. Любимая…
Руку пронзает острая боль – побледневшая Марин трясет ее, как тряпичную куклу. Записка падает, и Нелла наступает на нее ногой.
– Ты брала мои книги? – шипит Марин. – Брала?
– Нет, я…
– Не лги! Ты их открывала?
– Да нет же…
Марин трясущейся от напряжения рукой хватает Неллу еще крепче.
– Марин! – выдыхает та. – Больно! Мне больно!
Еще мгновение, и Нелла наконец вырывается.
– Я скажу мужу! Я покажу, что ты сделала!
– Мы не любим предателей. Уходи. Сейчас же.
Нелла бросается вон из комнаты, натыкаясь на змеиную шкуру.
– Это все не твое! – кричит вслед Марин и захлопывает дверь. Аромат пряностей исчезает.
Оказавшись на безопасном островке собственной постели, Нелла бормочет в подушку: «Одно прикосновение, как тысяча часов». От изумления у нее пересохло во рту. Запретный плод! Ибо Марин – не замужем!
Небрежный почерк, конечно же, не принадлежит золовке. Зря она туда пошла. Не исключено, что Марин специально караулила в темноте!.. Нелле представляется, как Марин вздергивает ее к потолочной балке, с болтающихся ног падают на ворох перьев башмаки, и солнечные лучи, падающие сквозь окно, романтически согревают ее хладное тело.
Марин представляется ей теперь в ином свете. Словно Феникс, она восстает из пепла скучных черных платьев в облаке мускатного аромата – никаких лилий, никакой цветочной сладости. Окруженная символами этого города, Марин – дитя его власти: она тайно изучает карты, составляет каталог редкостей и того, что не так просто определить словами. Нелла вспоминает пряный запах ее кожи, и как она, сидя за столом с камчатной скатертью, учит брата вести дела. Кто эта женщина? «С головы до кончиков пальцев – я тебя люблю».
На следующий день, до рассвета, она на цыпочках спускается в парадную кухню. Дом объят тишиной, даже Отто и Корнелия еще спят. Вспоминая о перьях в комнате золовки, Нелла решительно забирает клетку с Пибо, убежденная, что с этих пор должна держать попугайчика при себе.
В комнате, поблескивая черными глазками, летает и чирикает Пибо.
– Марин может отрубить тебе голову, – говорит Нелла птичке, плотнее закутываясь в шаль в зябком утреннем воздухе. При свете дня опасность кажется нелепой, однако правила этого дома писаны по воде. Все зависит от меня – выплыву или потону. На руке, точно пятнышко темного вина, зреет болезненный синяк. Просто немыслимо! Неужели Йоханнес не замечает выходок сестры? Он и пальцем не пошевелил, чтобы унять Марин, несмотря на очевидную враждебность сестры к его молодой жене.
От резкого стука в дверь у Неллы екает в животе.
– Войдите! – произносит она, злясь на свой испуганный голос.
На пороге появляется бледная Марин. Нелла встает и роняет шаль, обнажая синяк. Но Марин, словно одеревенев, смотрит на попугайчика на спинке кровати. Ее тонкие пальцы крепче впиваются в книгу, которую она прижимает к груди.
– Он будет жить здесь, – заявляет Нелла.
– Возьми, – только и произносит Марин надтреснутым голосом.
– Что это?
– Реестр Смита, перечень мастеровых и компаний Амстердама.
– И зачем мне Реестр Смита? – спрашивает Нелла, не без труда вырывая его у Марин из рук.
– Чтобы украсить твой дом.
– Который, Марин?
– Если ты не обставишь этот кукольный дом, подарок Йоханнеса станет верхом расточительства! Ты должна что-то сделать.
– Ничего я не должна…
– Вот, – торопится Марин, – векселя с печатью и подписью брата. – Она вытаскивает пачку из книги и беспокойно теребит ее пальцами. – Любой торговец может обменять их на деньги в ратуше. Тебе только нужно указать сумму и поставить подпись. – Она протягивает Нелле векселя, словно это порождение дьявола. – Не больше тысячи гульденов каждый.
– Зачем ты это делаешь? Я думала, Библия говорит, что бахвалиться богатством – грех. – Тем не менее при виде денег Нелла приходит в радостное волнение. Еще свеж в памяти тот день, когда умер отец и Арабелла нашла в копилке только пуговицу и сухого перевернутого вверх тормашками паука. Марин никогда не понять, какое это облегчение – больше не испытывать нужды.
– Просто возьми их, Петронелла.
Между ними сгущается враждебность, уже знакомое состояние. Послушно принимая векселя, Нелла замечает, как несчастна ее золовка. Если это игра, мы обе в проигрыше.
– А что скажет мой муж? – спрашивает она, потирая пальцами бумаги и чувствуя их незримую силу.
По лицу Марин разливается крайняя усталость.
– Не беспокойся. Брат хорошо знает, как страшно безделье…
Когда Марин уходит, Нелла пытается выбросить из головы любовную записку. Она садится за письменный стол и раскрывает справочник, составленный в строгом алфавитном порядке. Аптекари, астрономы, бакалейщики, кондитеры, кузнецы, либреттисты и прочие мастера платят Маркусу Смиту, чтобы появиться на его страницах. Объявления пишутся самостоятельно и не имеют строгого образца.
За окном на канале бурлит жизнь. Лодочники ругают зимнюю стужу, булочник на дальнем углу зазывает покупателей, двое детей с криками катят палкой деревянный обруч. В доме же, напротив, все тихо и неподвижно, и единственный звук в комнате – это мерное постукивание золотого маятника. Листая страницы, Нелла цепляется взглядом за объявление под литерой «М»:
МИНИАТЮРИСТ
Калверстрат, под знаком солнца.
Родом из Бергена,
школа знаменитого часовщика
Лукаса Винделбреке из Брюгге.
ВСЕ И НИЧЕГО
Это единственное объявление в категории «Миниатюрист», и Нелле нравится его краткость и необычность. Она понятия не имеет, где находится Берген, чем занимаются миниатюристы, и впервые слышит, чтобы часовщики бывали знаменитыми. Ясно, что мастер не из Амстердама, не член городских гильдий, следовательно, обращаться к нему противозаконно. Так учил отец. Родом из Лейдена, он утверждал, что в его разорении виноваты не столько кувшины пива, сколько жесткие правила гильдий. Хотя вряд ли существует гильдия миниатюристов. Вообще удивительно, что объявление попало в «Реестр Смита».
Избавившись от давящего присутствия золовки, Нелла ощущает, как крепнет непокорность. Марин даже не извинилась, что ущипнула ее, точно непослушного ребенка! Марин, с ее картами и властностью, Йоханнес с его вечно закрытой дверью, Корнелия и Отто на безопасном островке кухни с их немым языком блестящих ножей, тряпок и ведер…
Нелла вскакивает, отчаянно желая убежать от собственных мыслей – того, что Марин назвала бездельем. Ей нет дела до кукольного дома – он оскорбляет ее женскую натуру. И все же, разворачивая веером векселя, она понимает, что отродясь не держала в руках столько денег.
Пибо кружит вокруг дорогих полотен Йоханнеса, а Нелла берется за перо и выплескивает ярость цепочкой торопливых слов:
Уважаемый господин!
Я прочла объявление в Реестре Смита и обращаюсь к вам за помощью.
У меня есть миниатюрный дом из девяти комнат. Очевидно, вы обучены мастерству изготовления малых вещиц. Осмелюсь заказать у вас три предмета и ожидаю ответного письма. Заплатить я более чем в состоянии.
Лютня со струнами – одна,
обручальная чаша с конфетти – одна,
коробочка с марципаном – одна.
Заранее благодарна!
Петронелла Брандт,
Херенграхт, дом с дельфином.
По сравнению с именем, которое Нелла носила восемнадцать лет, новая фамилия звучит усеченно и грубо и кажется неудобной, словно наряд, который хоть и твой, но не впору. Она перечеркивает и пишет: «С благодарностью, Нелла Ортман». Он заметит и, наверно, позабавится. Она убирает письмо в карман вместе с векселем на триста гульденов и идет на черную кухню в надежде разжиться на покрытом шрамами столе Корнелии чем-нибудь съестным: булочкой, куском мяса… Что угодно, лишь бы не селедка!
Корнелия яростно фарширует гуся морковью. Отто точит булавки и накалывает грецкие орехи. Любопытно зачем, однако Нелла не спрашивает, полагая, что получит обычный уклончивый ответ. На огне булькает соус. Корнелия и Отто смотрятся как настоящая супружеская пара, которая готовит обед в своем домике. Нелла в который раз чувствует их уютную близость и грустнеет. Потом щупает письмо в кармане, надеясь, что мысль о собственной непокорности придаст ей сил. Золовка и муж хотят ее приструнить. Как же! Да, Марин, я украшу свой дом – всем тем, что ты ненавидишь…
– Болит, моя госпожа?
Морковные очистки болтаются в руке Корнелии, точно грязно-оранжевые гирлянды.
Нелла закутывается в шаль.
– О чем ты?
– Рука.
– Ты подслушивала?!
Отто бросает на Корнелию взгляд, но та лишь смеется.
– Она как краб, который вылезает из панциря, чтобы ущипнуть, моя госпожа! Мы не обращаем внимания и вам не советуем. – Корнелия кладет очистки. – Вы забрали птичку? – В ее голосе почти уважение. – Вот что я вам скажу: госпожа Марин ходит во всем черном, а под платьем-то совсем другая история!
– В каком смысле?
– Корнелия! – предостерегает Отто.
– Под каждым платьем… – Корнелия, видимо, бесповоротно решила поделиться с Неллой крупицей тайны, – …соболий мех и бархат. Моя хозяйка, которая цитирует Иезекииля – «И положу конец надменности сильных», – расхаживает в мехах!
– Невероятно! – смеется Нелла, не ожидавшая такой откровенности. Потом, приободрившись, отдергивает шаль и показывает синяк.
Корнелия присвистывает.
– Расцветет любо-дорого! – говорит она, поглядывая на Отто. – Впрочем, со временем пройдет. Как и все остальное.
Нелла, которая надеялась на материнское сочувствие, чувствует себя глупо.
– Ты вчера снова поздно легла? – осведомляется она, пряча синяк.
О проекте
О подписке