– Так это ж здорово! – воскликнула сияющая Фиона. – Мой па теперь в начальниках! Я такая гордая! – Она по-детски захихикала. – Ма завтра в обморок упадет, когда узнает! Отец Диган называет членов союза сворой безбожных социалистов. Вступить в союз – все равно что заиметь рога и остроконечный хвост. Ма теперь вдвое дольше молиться будет.

– Диган и не такое скажет. Особенно когда Уильям Бертон отвалил ему шестьсот фунтов на починку церковной крыши.

– И как ты будешь руководить?

– Постараюсь, чтобы как можно больше наших вступило в союз. Собрания буду проводить, взносы собирать. На собрания стану ходить с Тиллетом и другими руководителями. – Пэдди отхлебнул чая. – Может, и дочку свою в союз вовлеку.

– Хватит, па, – вздохнула Фиона. – Не начинай опять. Ты же знаешь: я деньги коплю на магазин. Нет у меня лишних пенсов на взносы.

– Поначалу могла бы просто ходить на собрания. За это денег не берут.

«Сейчас пустится рассуждать о необходимости объединяться», – подумала Фиона. Она решила пресечь отцовские поползновения.

– Послушай, па. Я не собираюсь всю жизнь корячиться на фабрике. Помнишь, что́ ты говорил, когда мы с Чарли были маленькими? «Надо мечтать» – вот что ты говорил. «Если мечты исчезнут – сразу топайте к гробовщику. Без них вы все равно что покойники». Союз – твоя мечта. Он для тебя много значит. А моя мечта – открыть магазин. И для меня это тоже много значит. Чего нам делить? Ты идешь своим путем, я – своим… Договорились?

Пэдди выразительно посмотрел на дочь, затем накрыл ее руку своей:

– Договорились, упрямая ты девка. Чай еще остался?

– Ага. – Фиона налила отцу вторую кружку, радуясь, что его не потянуло на возражения. – Ой, забыла сказать! Мы получили письмо от дяди Майкла. Тетя Молли ждет ребенка! Пишет, дела с магазином идут в гору. Хочешь прочесть?

– Не сейчас, Фи. Утром прочту. А то после пива глаза в разные стороны глядят.

– Нью-Йорк. Звучит потрясающе, – сказала Фиона, думая о ее дяде в Америке, его жене и их небольшом, но таком симпатичном магазине.

В прошлом году дядя Майкл прислал фотографию: они с женой перед магазином. «М. ФИННЕГАН. БАКАЛЕЙНЫЕ ТОВАРЫ» – значилось на вывеске. Фиону вдохновляла сама мысль, что ее родной дядя владеет магазином. Может, способности к торговле у них в крови?

– Па, а могу я написать дяде и расспросить про торговое дело? – поинтересовалась она.

– Чего ж не написать? Ему приятно будет. Поди, ответ тебе напишет на двадцати страницах. Любит он писанину разводить, наш Майкл.

– Тогда отложу несколько пенсов на бумагу и марку… – зевая, сказала Фиона.

Боязнь, что отец разбудит всю улицу, вышибла из нее весь сон. Но сейчас, согревшись изнутри и снаружи, она вновь почувствовала усталость. Если она немедленно не ляжет, то не выспится. А мать поднимется рано, чтобы пойти к мессе и разбудить домочадцев на работу.

Ее ма ходила к мессе не только по воскресеньям, но и почти каждое утро, беря с собой Шейми и Айлин. Отец вообще не ходил; даже по воскресеньям, когда Фиона и Чарли посещали церковь. Па не скрывал своей неприязни к церкви. Он не ходил даже на крещение своих детей, вынуждая дядю Родди ходить вместо него. Удивительно, как ма сумела убедить его пойти венчаться с ней.

– Па, – сонно произнесла Фиона, крутя на пальце завиток волос.

– Чего? – спросил Пэдди, вновь набив рот поджаренным хлебом.

– Почему ты никогда не ходишь с нами в церковь?

Пэдди прожевал и теперь смотрел на угли:

– Тяжеленький вопрос. Знаешь, мне никогда не нравилась кучка стариков в длинных одеждах, которые долдонят, как людям жить и что делать. Но это часть ответа. Есть еще кое-что, о чем я не рассказывал ни тебе, ни Чарли.

Фиона бросила на отца удивленный взгляд, почувствовав легкое волнение.

– Ты же знаешь, мы с дядей Майклом выросли в Дублине. Нас растила тетушка Эви, сестра нашей матери. Это ты помнишь?

Фиона кивнула. Она знала, что отец потерял родителей в раннем детстве. Мать умерла в родах, а вскоре умер и отец. Однажды она спросила, от чего умер ее дед. «От горя», – ответил па. Он вообще мало говорил о своих родителях. Фиона и не приставала, решив, что отец был слишком мал и почти не помнил их.

– А до Дублина мы с Майклом жили с нашими ма и па на маленькой ферме в Скибберине, на побережье графства Корк.

Фиона слушала с широко распахнутыми от любопытства глазами. Она застала деда и бабушку с материнской стороны, но ничего не знала об отцовской.

– Мои родители поженились в пятидесятом, – продолжал отец, глотая остывший чай. – Через год, как был последний неурожай из-за картофельной гнили. Мой па хотел жениться раньше, но голод мешал. Погано было жить тогда… Ты слышала предостаточно историй. Па сам жил впроголодь. Какая тут семья, если ее не прокормить? У него и у ма родители померли от голода. Сами чуть концы не отдали. Па часто говорил: если бы не надежда жениться на ма, он бы точно не выжил. – Пэдди отставил кружку и подался вперед, упершись локтями в колени; на губах мелькнула печальная улыбка. – Мой па любил ма до безумия. Обожал ее. Они были знакомы с раннего детства. Он всегда приносил ей разные странные штучки. По весне – дикие фиалки. Пустые голубые скорлупки яиц зарянки. Гладкие камешки с берега и птичьи гнездышки. Денег у моего па не было, а эти штучки ничего не стоили. Но для ма они были бесценными сокровищами. Она берегла каждый подарок. Поженившись, па и ма трудились, не щадя себя. Знали, насколько страшен голод, и не хотели, чтобы он снова вломился в их жизнь. Я был первенцем. Потом родился Майкл. Он моложе меня на четыре года. А когда мне стукнуло шесть, ма снова забеременела. Беременность давалась ей тяжко. Я хоть и маленьким был, но запомнил.

Пэдди рассказывал о детстве, и лицо у него менялось. Грустная улыбка потухла; глаза потемнели, выражение лица тревожное. Едва заметные морщины на лбу и щеках вдруг проступили с пугающей отчетливостью.

– Когда ма настало время рожать, па отправился за повитухой. Я остался с ней и братом. Как па ушел, у ма начались схватки. Она вертелась на кровати, за стенки хваталась. Губы сжимала, только бы не кричать. Наверное, нас напугать боялась. Я старался помочь, чем мог. Бегал к насосу, мочил отцовские носовые платки и прикладывал ей ко лбу. Наконец па привел повитуху. Она лишь глянула на ма и тут же велела па идти за священником. Па не хотел оставлять ма. Стоял, точно к полу прирос, пока повитуха его не выгнала. «Иди, не мешкай! – кричала она. – Не стой столбом! Твоей жене священник нужен!» Священник жил неподалеку, и вскоре па его привел. Священника звали отец Макмагон. Был он длинным и тощим как палка. Мы с Майклом сидели за кухонным столом. Повитуха выгнала нас из спальни. Отец со священником прошли в спальню, но повитуха выгнала и па. Он сел у огня и сидел не шевелясь. Смотрел на пламя и молчал.

«Как ты сейчас сидишь, па», – подумала Фиона, и у нее сжалось сердце от боли за отца.

Пэдди сидел, ссутулив широкие плечи и сцепив пальцы своих больших, сильных рук.

– Я находился к двери спальни ближе всех и слышал разговор повитухи и священника. Миссис Рейли – так ее звали. Она говорила отцу Макмагону, что у ма сильное кровотечение и что ма очень слаба. В таких случаях спасают либо мать, либо ребенка. «Спасайте ребенка», – ответил священник. «Но, святой отец, – говорила ему повитуха, – у нее ж тогда двое детей без матери останутся и муж овдовеет. Нельзя же…» – «Вы меня слышали, миссис Рейли, – перебил он повитуху. – Младенец не крещен. Своим промедлением вы лишь губите его бессмертную душу, а заодно и свою».

Один Бог знает, как миссис Рейли сумела вытащить ребенка из ма. Новорожденные младенцы должны орать, а этот едва пискнул. Через несколько минут я учуял запах горящих свечей. Священник что-то бормотал на латыни. Па тоже услышал и кинулся в спальню. Я за ним. Па оттолкнул священника, подхватил ма на руки и стал качать как маленькую. Качал и шептал ей на ухо. А она умирала… – Пэдди тяжело сглотнул. – Младенца крестили. Священник назвал его Шон Джозеф, как нашего па. Наш младший брат прожил всего час и тоже умер.

Па еще долго держал мертвую ма на руках. Только в сумерки опустил на кровать. Священник ушел к Макгвайрам ужинать. Они жили по соседству. Сказал, что попросит миссис Макгвайр присмотреть за нами. Миссис Рейли запеленала младенца, приготовив к погребению. Па надел рабочую куртку, велев мне приглядывать за братом. Я удивился отцовскому спокойствию. Даже испугался. Если бы он гневался, плакал или мебель ломал, может, ему бы и полегче стало. Выгнал бы часть горя из себя. Но он не мог. Я увидел глаза па. Они были мертвыми. Погасшими. Никакой надежды. – Пэдди снова сглотнул. – Па сказал миссис Рейли, что сходит проведать скотину. Он ушел в хлев и не возвращался. Стемнело, а его все нет. Миссис Рейли пошла за ним в хлев. Видит, вся скотина накормлена и напоена, а па нет. Тогда она помчалась через поле к соседям и позвала отца Макмагона и мистера Макгвайра на поиски па… Его нашли рано поутру, у подножия утеса. Они с ма любили там гулять, когда еще не поженились. Па лежал со сломанной спиной. Волны бились о его искалеченную голову.

Глаза Пэдди совсем потускнели. Он потянулся за кружкой.

«Чай совсем остыл, – подумала Фиона. – Надо согреть и поджарить ему еще хлеба». Но она не сдвинулась с места.

– Священник отправился в Дублин, за нашей теткой. Мы с Майклом два дня прожили у Макгвайров. Ма и младенца похоронили в день приезда тетки. Я и сейчас помню, как все было. Каждую мелочь: открытый гроб, мессу, сами похороны. Я смотрел, как гроб с телом ма опускают в могилу. Туда же опустили и младенца в маленьком ящике. Я на кладбище ни слезинки не проронил. Знаешь почему? – Пэдди вдруг засмеялся. – Думал: а вдруг их души меня видят? Я хотел быть стойким и не плакать, чтобы ма и брат гордились мной. А на следующий день священник устроил похороны нашего отца… если это можно назвать похоронами. Его закопали в зарослях крапивы, возле утеса, с которого он прыгнул. Вот тогда-то, девонька, слезы хлынули у меня ручьем. Я плакал навзрыд и не понимал: почему па не похоронили на кладбище, рядом с ма и маленьким Шоном Джозефом? Никто из взрослых мне не растолковал, что самоубийц запрещено хоронить на кладбищах. Этого я не знал и только думал, как одиноко будет па лежать здесь, где только волны, и больше никого. Одиноко… холодно… и далеко от ма…

Из потухших глаз Пэдди хлынули слезы и покатились по щекам. Он опустил голову и плакал, не стесняясь дочери.

– Да… миленький! – воскликнула Фиона, сама борясь с подступающими слезами, затем встала на колени рядом со стулом, положив голову на отцовское плечо. – Не плачь, па, – шептала она. – Не плачь.

– Этот паршивый Макмагон не имел права решать. Никакого права, – прохрипел Пэдди. – Жизнь моих родителей… она была во сто крат святее, чем любые святыни в его ублюдочной Церкви!

Сердце Фионы переполняло сострадание к мальчишке, каким был тогда ее отец. Она вообще не видела своего отца плачущим. Правда, его глаза были подозрительно влажными во время родов жены. Айлин и Шейми достались Кейт тяжело. А перед Шейми у нее было два выкидыша. Теперь Фиона знала причину странного поведения отца. В отличие от большинства мужей, он не отходил от рожающей жены и не торопился в паб.

Пэдди поднял голову.

– Ты меня извини, Фи, – сказал он, вытирая глаза. – Должно быть, это я из-за пива раскис.

– Не надо извиняться, па, – ответила Фиона, обрадованная тем, что отец больше не плачет.

– Спросишь, зачем я тебе все это рассказал? Когда я подрос, то крепко задумался над случившимся. Если бы не священник, мои родители, быть может, и сейчас еще бы жили. Не прикажи он повитухе спасать ребенка, ма осталась бы жива, а па не бросился бы с утеса. Я до сих пор так считаю. Потому-то я и не хожу в церковь. – (Фиона кивала, обдумывая услышанное.) – Конечно, твоя ма ни за что не согласится с моими доводами, – сказал Пэдди, глядя на дочь. – Лучше, если ты умолчишь о нашем разговоре. Для нее Церковь много значит.

– Я ей ничего не скажу.

О таком лучше матери не говорить. Кейт Финнеган была очень набожной женщиной, никогда не пропускала мессу и читала молитвы по утрам и вечерам. Она верила в безупречность священников и в то, что они угодны Богу, поскольку несут людям Его слово. Фиона никогда не задумывалась о правильности материнских суждений; они казались ей столь же естественными, как небеса, солнце и существование самого Господа Бога.

– Па… – нерешительно произнесла Фиона, захваченная пугающей мыслью.

– Слушаю, Фи.

– Ты хоть и не любишь священников и Церковь, но в Бога-то ты веришь?

Пэдди задумался.

– Знаешь, девонька, во что я верю? В то, что из трех фунтов мяса получается отличное жаркое. – Увидев ошеломленное лицо дочери, он усмехнулся. – А еще я верю, что тебе пора в постель, мой цветочек. Иначе завтра будешь носом клевать на работе. Иди ложись. Я сам ополосну кружку.

Фионе не хотелось ложиться. Она хотела получить от отца разъяснения насчет трех фунтов мяса, но он уже понес кружку к раковине. Вид у Пэдди был слишком усталый, чтобы продолжать разговор. Фиона поцеловала отца, пожелав ему спокойной ночи, и вернулась в кровать.

Уснула она быстро, но спала беспокойно. Вертелась с боку на бок, находясь во власти тревожного сна. Фионе снилось, что она со всех ног бежит к церкви Святого Патрика, опаздывая на мессу. Но церковная дверь закрыта. Фиона обежала вокруг, крича в окно, чтобы ее впустили. Когда это не помогло, она принялась колотить кулаками по двери, сбивая их в кровь. Неожиданно дверь приоткрылась. На пороге стоял отец Диган, держа в руках большую чугунную кастрюлю. Фиона полезла в карман юбки за четками и зачем-то отдала священнику. Тот протянул ей кастрюлю и ушел, заперев дверь изнутри. Кастрюля была настолько тяжелой, что Фиона с трудом спустилась с ней по ступеням крыльца. Оказавшись внизу, она решилась поднять крышку. В лицо ударил пар, вкусно пахнущий тушеной бараниной, морковью и картошкой. Кастрюля была полна жаркого.