Ковилл выпятил подбородок и разразился многоэтажными ругательствами. Насколько понимал Фомм, гнев начальника был вызван не столько похищением как таковым, сколько тем фактом, что гончары пренебрегли его предостережением и не выполнили его распоряжения. Ковиллу нанесли личное оскорбление; теперь бездействовать он не мог.

«Подайте вертолет к парадному крыльцу!» – сухо приказал Ковилл.

Когда Фомм приземлился у входа, Ковилл ожидал его с одной из трех атомных бомб из арсенала Бюро – продолговатым цилиндром, пристегнутым к автоматически раскрывающемуся парашюту. Ковилл засунул бомбу в кабину вертолета и отступил на пару шагов. «Поднимитесь над их чертовым вулканом и сбросьте это в жерло, – резко приказал он. – Преподайте головорезам урок, который они никогда не забудут. И скажите им, что в следующий раз я взорву их чертову деревню!»

Учитывая неприязнь Ковилла к летательным аппаратам, Фомм не удивился такому поручению. Без лишних слов он взлетел над Пенолпаном и направился к Кукманкскому хребту.

Тем временем его гнев слегка поостыл. Гончары, убежденные в непогрешимости древних обрядов, не ведали, что творили зло. Распоряжения Ковилла представлялись непродуманными – опрометчивыми, мстительными, поспешными. Что, если ми-тууны были еще живы? Не лучше ли было как-нибудь договориться об их освобождении? Вместо того, чтобы взлететь над вулканом, Фомм опустился на площадь серокаменной деревни, убедился в том, что гамма-лучемет был под рукой, и спрыгнул из кабины на унылую поверхность, усеянную щебнем и черепками.

На этот раз ему не пришлось долго ждать. Вождь сразу вышел на улицу и приблизился быстрыми размашистыми шагами – длинный бурнус развевался у него за спиной, на его лице застыла мрачная усмешка: «Вот как! Подручный наглого начальника снова явился! Прекрасно! Нам как раз не хватает костной извести, а твои кости ничем не хуже других. Приготовь душу к объятиям великого пламени – в следующей жизни ты познаешь вечную славу совершенной глазури!»

Фомм боялся, но в то же время ощущал нечто вроде безрассудной отваги. Положив руку на лучемет, он произнес голосом, показавшимся странным ему самому: «Я успею перестрелять целую толпу гончаров, а тебя – в первую очередь. Я прилетел, чтобы забрать четверых ми-туунов, похищенных из Пенолпана. Вашим набегам пора положить конец. Мы можем вас жестоко наказать. Возникает впечатление, что ты этого не понимаешь».

Вождь заложил руки за спину, очевидно не впечатленный угрозой: «Вы умеете летать, как птицы, но птицы умеют только гадить на голову».

Фомм вынул из кобуры гамма-лучемет и направил его на валун, лежавший на склоне метрах в четырехстах от площади: «Взгляни на этот камень!» Гранитный валун разнесло взрывом на мелкие осколки.

Вождь отшатнулся, поднял брови: «Поистине, тебе подчиняются неведомые силы! Но… – он указал кивком на кольцо уже окруживших Фомма гончаров в бурнусах, – мы успеем тебя убить прежде, чем ты причинишь непоправимый ущерб. Мы, гончары, не боимся смерти. Смерть – всего лишь вечное блаженное размышление в просветленной глубине стекла».

«Послушайте меня! – серьезно обратился к нему Фомм. – Я прилетел не для того, чтобы вам угрожать, а для того, чтобы договориться. Мой начальник, Ковилл, приказал мне уничтожить вулкан и обрушить ваши обжиговые пещеры – и я могу это сделать так же легко, как взорвал этот валун!».

Гончары начали тревожно бормотать.

«Если вы на меня нападете, вас ждет суровое наказание. Но – опять же – я приземлился у вас в деревне вопреки распоряжениям начальника, чтобы заключить с вами сделку».

«Какой сделкой ты мог бы нас заинтересовать? – презрительно обронил предводитель гончаров. – Мы беспокоимся только о нашем ремесле». Он подал знак – и прежде, чем Фомм успел пошевелиться, два коренастых гончара схватили его и вырвали лучемет у него из руки.

«Я могу раскрыть тайну настоящей желтой глазури! – в отчаянии воскликнул Фомм. – Настоящей, королевской, светящейся желтой глазури, способной выдержать жар вулканических пещер!»

«Пустые слова!» – отозвался вождь, но тут же язвительно спросил: «И что бы ты хотел получить за свой секрет?»

«Верните четырех похищенных ми-туунов и дайте мне слово, что никогда больше не будете похищать людей из города».

Вождь внимательно прислушался к его предложению и задумался. «Как, в таком случае, мы сможем изготовлять глазурь? – он задал этот вопрос терпеливо, как старик, объясняющий ребенку прописную истину. – Костная известь – одна из важнейших необходимых присадок».

«Ковилл уже упомянул, что мы можем предоставить вам неограниченное количество извести, с любыми желательными свойствами. На Земле гончарным делом занимались тысячи лет, нам многое известно о приготовлении глазури».

Предводитель гончаров покачал головой: «Это очевидная ложь! Смотри! – он пнул валявшийся за земле лучемет Фомма. – Эта штука сделана из тусклого матового металла. Люди, понимающие в обжиге глины и прозрачной глазури, никогда не пользуются такими материалами».

«Может быть, было бы полезно, если бы вы дали мне возможность продемонстрировать наши методы, – предложил Фомм. – Если я покажу, как делается желтая глазурь, вы заключите со мной сделку?»

Главный гончар изучал лицо Тамма не меньше минуты, после чего ворчливо уступил: «Какую желтую глазурь ты умеешь делать?»

Фомм ответил уклончиво: «Я не гончар и не могу точно предсказать ее свойства, но известная мне формула позволяет изготовлять желтую глазурь любого оттенка – от яркого светло-желтого до пламенного оранжевого».

Вождь подал знак: «Освободите его! Заставим его подавиться своим обещанием».

Фомм размял руки, затекшие от хватки гончаров. Нагнувшись, он подобрал гамма-лучемет и засунул его в кобуру под ироническим наблюдением главного гончара.

«Условия сделки таковы, – сказал Фомм. – Я покажу вам, как делается желтая глазурь, и гарантирую поставки любого количества извести. Вы освободите захваченных ми-туунов и поклянетесь больше никогда не похищать из Пенолпана живых мужчин и женщин».

«Все это зависит от того, сможешь ли ты приготовить желтую глазурь, – отозвался вождь гончаров. – Мы сами умеем получать глазурь грязновато-желтых оттенков, это нетрудно. Но если после обжига мы увидим чистую, яркую желтую глазурь, я выполню твои условия. Если нет, мы объявим тебя шарлатаном, и твой дух будет навеки заключен в глине ночного горшка!»

Фомм вынул атомную бомбу из кабины вертолета и отстегнул от нее парашют. Взвалив на плечо длинный цилиндр, он сказал: «Отведите меня в мастерскую. Посмотрим, что у меня получится».

Без лишних слов главный гончар провел его вниз по склону к продолговатому сооружению с черепичной крышей; они зашли под арку каменного портала. Справа стояли глубокие лотки с глиной; к стене прислонились два или три десятка гончарных кругов. Середину помещения занимал длинный стеллаж с выставленной на просушку утварью. Слева громоздились чаны с растворами, еще какие-то стеллажи и верстаки. Из бокового прохода доносился ритмичный скрежет – где-то что-то мололи. Главный гончар провел Фомма налево, мимо верстаков для глазурования, в конец мастерской. Здесь на стеллажах хранились многочисленные горшочки, лоханки и мешочки, помеченные незнакомыми Фомму символами. Поблизости был еще один боковой арочный проход; заглянув туда, Фомм заметил ми-туунов, уныло и безвольно сидевших на скамьях. Девушка, Су-Зен, подняла глаза и узнала Фомма – ее рот удивленно раскрылся. Она вскочила на ноги и хотела было подбежать к нему, но тут же остановилась, взглянув на суровую фигуру главного гончара.

Фомм сказал ей: «Если мне повезет, тебя освободят». Повернувшись к главному гончару, он прибавил: «У вас есть какая-нибудь кислота?»

Вождь указал на шеренгу керамических фляг: «Кислота из соли, кислота из уксуса, кислота из фтористого шпата, кислота из селитры, кислота из серы».

Фомм кивнул и, уложив бомбу на верстак, открыл поворотную дверцу ее корпуса и достал изнутри один из урановых стержней. Пользуясь карманным складным ножом, он настрогал опилки урана в пять фарфоровых чашек, после чего налил в разные чашки немного кислоты из разных фляг. Горстки металлической стружки стали выделять пузырьки газа.

Сложив руки на груди, главный гончар наблюдал за ним: «Что ты пытаешься сделать?»

Фомм отступил на шаг, глядя на дымящиеся чашки: «Хочу, чтобы выделилась соль урана. Дайте мне пищевой соды и щелока».

В одной из чашек выпал наконец осадок – желтый порошок; Фомм торжествующе схватил эту чашку и промыл ее содержимое.

«А теперь, – сказало он главному гончару, – принесите мне прозрачную глазурь».

Он налил глазурь в шесть лотков и размешал в каждом то или иное количество желтой соли. Устало опустив плечи, Фомм отошел от верстака: «Вот ваша глазурь. Проверьте ее».

Вождь отдал указания. Явился гончар с полным лотком керамической плитки. Вождь подошел к верстаку, нацарапал на первой чашке номер, погрузил плитку в глазурь и пометил плитку тем же номером. Он повторил эту операцию с пятью другими плитками и лотками.

Вождь отступил от верстака; один из гончаров загрузил шесть плиток в небольшую кирпичную печь, закрыл дверцу и разжег огонь в топке.

«Теперь, – произнес главный гончар, – у тебя осталось двадцать часов. Поразмысли о том, что тебе сулит этот обжиг – жизнь или смерть. Можешь заняться этим в компании своих друзей. Сбежать вам не удастся – мастерская строго охраняется». Он развернулся на месте и удалился размашистыми шагами вдоль центрального прохода.

Фомм повернулся к соседнему помещению – Су-Зен стояла в боковом проходе. Она с радостью, самым естественным движением бросилась к нему в объятия.

Тянулись часы. В топке ревело пламя, кирпичи раскалились сначала докрасна – потом до желтовато-красного оттенка и, наконец, почти добела, после чего огонь постепенно притушили. Теперь керамические плитки остывали. Там, за дверцей печи, прикрытой теплоизолирующим слоем кирпичей, глазурь уже приобрела окончательные оттенки. Фомм с трудом удерживался от того, чтобы разобрать кирпичи и распахнуть дверцу. В конце концов он задремал, сидя на скамье – Су-Зен опустила голову ему на плечо.

Его разбудили тяжелые шаги – Фомм встал и подошел к проходу. Главный гончар отодвигал кирпичи, загородившие дверцу печи. Фомм приблизился и напряженно наблюдал за происходящим. В печи было темно – можно было заметить только отблески стекловидной глазури, покрывавшей плитки. Главный гончар протянул руку внутрь и достал первую плитку. Она была покрыта коркой грязновато-горчичного цвета. Фомм нервно сглотнул. Вождь язвительно усмехнулся и достал вторую плитку. На ней образовалась масса коричневатых лопнувших пузырей. Вождь снова улыбнулся и достал еще один образец: не более чем спекшийся комок грязи.

Ухмылка вождя стала широкой: «Подручный начальника, твоя глазурь хуже первых опытов несмышленого ребенка!»

Он достал четвертую плитку. Плитка сверкнула сияющей желтой глазурью, настолько яркой, что, казалось, озарилась вся полутемная мастерская.

Главный гончар ахнул; другие гончары столпились вокруг, наклонившись над плиткой, а Фомм облегченно прислонился к стене: «Она желтая…»

Когда Фомм вернулся, наконец, в Бюро, Ковилл был в ярости: «Где вас черти носят? Я дал вам поручение, на выполнение которого хватило бы двух часов, а вы отсутствовали два дня!»

Фомм сказал: «Я вернулся с четырьмя похищенными ми-туунами и заключил договор с гончарами. Больше никаких набегов не будет».

У Ковилла отвисла челюсть: «Что вы сделали?»

Фомм повторил.

«И вы не выполнили мои распоряжения?»

«Нет, – отозвался Фомм. – Мне пришло в голову лучшее решение проблемы – как оказалось, я был прав».

Глаза Ковилла горели холодным голубым огнем: «Фомм, вы уволены из Бюро на Фирске, уволены из департамента межпланетных дел! Если вам нельзя доверить выполнение недвусмысленных указаний, вам нечего делать в Бюро. Соберите свои вещи и улетайте на первом пассажирском корабле!»

«Как вам будет угодно», – сказал Фомм и отвернулся.

«Вы все еще здесь работаете до четырех часов пополудни, – холодно прибавил Ковилл. – До тех пор вам придется выполнять мои распоряжения. Поставьте вертолет в ангар и верните бомбу в арсенал».

«Бомбы у меня больше нет, – объяснил Фомм. – Я отдал уран гончарам. Таково одно из условий нашего договора».

«Что? – Ковилл выпучил глаза. – Как вы сказали?»

«Вы меня слышали, – ответил Фомм. – И если вы думаете, что бомба нашла бы лучшее применение в качестве средства уничтожения индустрии целого племени, снабжающего город незаменимой утварью, вы не в своем уме».

«Фомм, возьмите вертолет, вернитесь в деревню гончаров и отнимите у них уран. Не возвращайтесь без урана! Несчастный идиот! Неужели вы не понимаете, что этим ураном гончары могут разнести в щепки весь Пенолпан, смести его с лица планеты?»

«Если вам так нужен этот уран, – парировал Фомм, – слетайте туда сами и попробуйте его привезти обратно. Вы меня уволили, мне тут больше нечего делать».

Ковилл уставился на него, раздувшись, как испуганная жаба. Слова застревали у него в горле.

Фомм прибавил: «На вашем месте я оставил бы всё, как есть. Думаю, что пытаться отнять у гончаров уран было бы опасно».

Ковилл повернулся, пристегнул к поясу пару гамма-лучеметов и промаршировал к выходу. Фомм услышал свист лопастей ротора.

«Храбрец! – пробормотал Фомм. – И дурак в придачу».

Через три недели Су-Зен взволнованно сообщила о приходе посетителей. Фомм поднял голову и, к своему изумлению, увидел, что к нему явился вождь гончаров в сопровождении двух соплеменников. Суровые, они неподвижно стояли в серых бурнусах.

Фомм вежливо приветствовал их и предложил им присесть, но те продолжали стоять.

«Я спустился в город, – произнес главный гончар, – чтобы удостовериться в том, что наш договор остается в силе».

«Насколько мне известно, это так», – подтвердил Фомм.

«В нашу деревню прилетел безумец, – сказал вождь гончаров. – Он утверждал, что у тебя не было полномочий на заключение сделки, и что наше соглашение его устраивает, но он не может позволить гончарам хранить тяжелый металл, позволяющий делать стекло цвета вечерней зари».

Фомм просил: «И что случилось?»

«Твой начальник стал стрелять, – без всякого выражения продолжал вождь. – Он убил шестерых здоровых, умелых гончаров. Но это не имеет значения. Я пришел, чтобы узнать, остался ли в силе наш договор».

«Да, – кивнул Фомм. – Он скреплен моим обещанием и обещанием моего главного начальника на Земле. Я говорил с ним, и он подтвердил действительность договора».

Главный гончар кивнул: «В таком случае я должен вручить тебе дар». Он подал знак, и один из его спутников передал Фомму большую чашу, отливавшую чудесным желтым блеском.

«Твоему сумасшедшему начальнику повезло, – заметил вождь гончаров. – Его дух живет в ярчайшем стекле, когда-либо порожденном Великим Пламенем».

Брови Фомма взметнулись: «Вы имеете в виду, что кости Ковилла…»

«Огненный дух безумца придал дополнительный глянец этой великолепной глазури, – сказал главный гончар. – Он будет вечно жить в ее волшебных переливах…»