Сьюна наклонилась к подруге: «Циничный старый хрыч! Почему бы ему не признать во всеуслышание, что любому Мнейодесу приятно унижение любого Имфа?»
Миэльтруда пожала плечами: «Ничьи слова нельзя принимать за чистую монету, в том числе слова самого Рамуса».
«И твои тоже?» – пробормотала Сьюна.
«Иногда я сама не знаю».
Рамус Имф отвесил Мнейодесу подчеркнуто вежливый поклон: «Сожалею, что не убедил благородного Майруса в своем благонравии. Полагаю, однако, что источник недоразумения кроется в моем происхождении, а не в моем мировоззрении».
Старый Мнейодес не соблаговолил ответить.
Повернувшись к Сьюне, Миэльтруда тихо сказала: «От Мнейодеса и де Кворса отец ничего другого и не ожидал. Но даже он не знает, как проголосует Анжелюк».
«Что, если Анжелюк подведет?»
«Трудно сказать. Отец со мной не откровенничает».
«Кто его знает лучше тебя?»
«Гадать бесполезно. Иногда он дает мне поручения – я их выполняю, но выяснять его подспудные мотивы даже не пытаюсь».
Рамус Имф снова обратился к служителям: «Я не случайно употребил слово „недоразумение“. В конце концов, говоря о реформе, я не имею в виду вредные новшества. Изощрения и тонкости – проклятие нашей древней цивилизации. Если должны произойти перемены, я хотел бы возвращения к простоте, к догматическому благонравию».
Миэльтруда качала головой со смешанным чувством восхищения и порицания: «Что я слышу? Самый изощренный из интриганов рассуждает о простоте и благонравии!»
«Бедняга Рамус переволновался и хватается за каждую соломинку. Смотри, как злорадствует гнусный Амбиш!»
«Забудь об Амбише, он уже высказался. Что скажет Анжелюк? Вот в чем вопрос!»
Ньюптрас Анжелюк, высокий блондин с блуждающими глазами, будто неспособными сосредоточиться на собеседнике или каком-то определенном предмете, прислушивался к предшествовавшему обмену мнениями с отчужденной улыбкой полного замешательства. Анжелюк говорил с особым вниманием к дикции, подчеркивая волнообразно меняющуюся высоту тона и выделяя отдельные слова: «Третье заключение, само собой, играет решающую роль. Тем не менее, несмотря на ясность и недвусмысленность моих представлений, с ними не согласуются ни утверждение, ни отвержение кандидатуры… Хм. Необходимо проникнуть в самую сущность вопроса, проникнуть глубоко и непредвзято… Склоняюсь к тому мнению, что мы, в качестве уполномоченных блюстителей преуспеяния нашего благословенного края, должны объединять в себе все, пусть даже противоречивые человеческие достоинства. Каждый из нас обязан, если можно так выразиться, одновременно играть на дюжине инструментов в величественном оркестре, исполняющем симфонию современной жизни… Таким образом, будучи готовы ко всевозможным превратностям судьбы и проявляя гибкость представлений о настоящем и будущем, мы хорошо вооружены, как доблестные бойцы, способные в любое время отразить любого врага… Хм. Я аплодирую Рамусу Имфу, восхищен его стилем! Поистине клан Имфов выдвинул лучшего из лучших! Тем не менее…» Наступила задумчивая пауза.
Миэльтруда почти беззвучно, презрительно смеялась, Сьюна безутешно сгорбилась на скамье.
«Он откажет», – пообещала Миэльтруда.
«Не приду к нему на бал-маскарад!» – заявила Сьюна.
«…Я спрашиваю себя: не будет ли столь ответственный пост скорее препятствием, нежели преимуществом для столь динамичной личности? Вот где безусловно требуется тщательно взвесить все обстоятельства и методично, последовательно распознать, уточнить и проанализировать все относящиеся к делу факторы. Рамус Имф, само собой, стремится посвятить жизнь процветанию Тэйри. Возможно, он сумеет наилучшим образом служить стране в той области, где его разнообразные и выдающиеся способности смогут проявиться в полной мере – не здесь, в водовороте обобщенных, расплывчатых понятий, но, допустим, на не менее важном посту морского знаменателя…16 Спешу добавить, что я не рассматриваю отрицательно деликатность воспитания и утонченность мышления как таковые, напротив – разве не эти качества создают самый непреодолимый барьер между благородным сословием и выскочками, спешащими напролом, руководствуясь исключительно самомнением? Рамус Имф заслуживает самых несдержанных комплиментов, я желаю ему всего наилучшего и не сомневаюсь, что его ждет блестящая карьера. С некоторым колебанием, однако, на этот раз я воздержусь от утверждения его кандидатуры».
Рамус опустил голову – казалось, он внимательно изучает ковер. Наконец он встрепенулся, но прежде, чем он успел что-нибудь сказать, прозвучал удар гонга, и предвозвестник воззвал к публике: «Настало время перерыва! Кандидат желает отдохнуть в приемной, а четыре служителя продолжат нелегкие размышления».
Повернувшись на каблуках, Рамус Имф направился в приемную в компании помрачневших поручителей.
Амбиш де Кворс и Майрус Мнейодес отошли в сторону и тихо разговаривали. Ньюптрас Анжелюк отправился засвидетельствовать почтение группе магнатов в ложе слева от подиума. Нэй Д'Эвер остался в кресле.
Миэльтруда усмехнулась: «Деликатный Ньюптрас ловко увернулся. Теперь все шишки повалятся на уважаемого папочку».
«Терпеть не могу Анжелюка! Как поступит твой отец?»
«Призовет Рамуса – как еще? Зачем ему выставлять меня на посмешище?»
«Ну, уж над тобой-то никто смеяться не станет».
«Не знаю, не знаю…»
Джубал снова высказался: «Рамус Имф недостоин занимать высокие должности. Во-первых, он расфуфыренный бахвал. Во-вторых, он негодяй, каких мало!»
Сьюна чуть не подавилась от смеха: «Подумать только, поразительная проницательность! К счастью, именно благодаря этим качествам Рамус неотразим!»
Миэльтруда мрачно улыбнулась: «Я о вас забыла. Подождите минутку, я вызову Нэя Д'Эвера, и вы отдадите ему депешу».
Джубал нахмурился: «Не спешите. Депеша может подождать, пока…» Но Миэльтруда уже звала отца. Тот поднялся и подошел к ложе – изящный человек с невозмутимо благородной осанкой, серебристой проседью и яркими водянисто-серыми глазами. Чуть прикоснувшись пальцами к плечу Миэльтруды и руке Сьюны, он оценивающе взглянул на Джубала: «Наслаждаетесь зрелищем провала Имфов?»
«Вовсе нет! – воскликнула Сьюна. – Бедный Рамус! Вы его не покинете, правда?»
По лицу Д'Эвера скользнула мимолетная улыбка: «На меня оказывают давление. Ожидалось, что Ньюптрас поддержит его. Вместо этого он решил умилостивить Мнейодесов, он чего-то хочет от Майруса. Что ж, в конце концов все это не так уж важно».
«Неважно для всех, кроме Рамуса, – заметила Миэльтруда. – Впрочем, если ты настаиваешь на своем плане, для меня это тоже имеет значение».
«Посмотрим, посмотрим! – беспечно обронил Д'Эвер. – Все меняется так быстро, что за событиями трудно уследить, не говоря уже об их понимании. Что касается Рамуса, призвание на службу помогло бы, так сказать, держать его от греха подальше. А это что за субъект?»
«Курьер. Ворвался к нам в приемную со срочным письмом или сообщением, так я и решила взять его с собой».
Нэй Д'Эвер рассматривал Джубала с легким удивлением: «Я не ждал никаких курьеров. Где сообщение?»
Джубал нехотя привстал: «Может быть, после окончания церемонии…»
«Сообщение, будьте добры!»
Джубал передал бежевый конверт.
Брезгливо вскинув брови, Нэй Д'Эвер сломал печать, развернул письмо и стал читать вслух: «Тем, кого это касается: податель сего, мой племянник, нуждается в устройстве на работу…»
Д«Эвер больше не читал. Подняв глаза, он угрожающе остановил их на лице Джубала: «Что вас сюда привело?»
«Мой дядя сказал вручить это лично вам».
Сьюна зажала рот рукой, чтобы не расхохотаться на весь зал, но отчаянные меры не помогали – сдавленные приступы смеха прорывались сквозь сердоликовые полукольца, украшавшие тонкие пальчики. Миэльтруда опалила Джубала лаконично сверкнувшим взором, потом осуждающе покосилась на Сьюну, наконец справившуюся с припадком веселья. Снова наклонившись к отцу, Миэльтруда произнесла: «Он глинт».
Продолжая в упор смотреть на Джубала, Нэй Д'Эвер отозвался нарочито небрежно: «Глинт вы или нет, вам должно быть известно, что прошения такого рода не приносят, как визитную карточку на званый ужин». Он вернул Джубалу письмо и конверт: «Подайте заявление в Бюро общественного трудоустройства при управлении Парлария, и вам посоветуют, к кому и когда можно будет обратиться».
Джубал сумел неловко поклониться: «Мне поручили передать письмо вам и никому другому, что я и сделал. По-видимому, произошла ошибка – письмо будет уничтожено. Существует, однако, другой вопрос, в отличие от моих личных интересов безотлагательно требующий вашего внимания. О поддержке кандидатуры Рамуса Имфа не может быть речи».
«Неужели?» – спросил Д'Эвер голосом, лишенным всякого выражения.
Миэльтруда скучала невыразимо: «Папа, прогони его. Нам нужно обсудить праздничные приготовления».
«Всего два слова наедине, – упорствовал Джубал, отходя от девушек в угол между стеной ложи и балюстрадой, отгораживавшей ее от зала. – Будьте добры, подойдите сюда».
Нэй Д'Эвер взвесил ситуацию и решил, что пара шагов ничему не повредит. Он приблизился к Джубалу. Девушки наблюдали – Миэльтруда с презрительным отвращением, Сьюна с откровенным изумлением. Наклонившись к собеседнику, Джубал что-то тихо сказал. Нэй Д'Эвер заметно напрягся, лицо его застыло.
«Что такое? Что он говорит? – еле слышно беспокоилась Сьюна. – Колдует над твоим отцом, как строхан!17 Смотри, у глинта глаза горят!»
«Редкостный наглец».
Из-под купола прозвучал вибрирующий сигнал гонга. Нэй Д'Эвер еще давал Джубалу какие-то указания и даже, судя по всему, был раздосадован необходимостью закончить разговор. Не обращая внимания на энергичные жесты дочери, он вернулся на подиум и занял свое место.
Подруги сидели выпрямившись, неподвижно глядя перед собой. Раньше девушки просто не замечали Джубала – теперь его игнорировали его так, будто он издавал тошнотворный запах.
Когда предвозвестник закончил ритуальные восклицания, Рамус Имф снова выступил вперед. Предвозвестник обратился к нему: «Три служителя, благосклонно воздержавшись, не возложили на плечи кандидата тяжелое, возможно непосильное бремя. Окончательный выбор сделает четвертый и старший – Нэй Д'Эвер. Ему, как никому другому, известны преимущества претендента, слово остается за ним. Теперь кандидат может обратиться к старшему служителю с любыми приличествующими случаю замечаниями».
Не забыв отвесить поклон публике, Рамус Имф повернулся к Нэю Д'Эверу. Ничто не омрачало его непринужденную самоуверенность: «Нет необходимости подробно останавливаться на атрибутах совершенного служителя народа. Некоторые из наших трибунов уже олицетворяют те или иные добродетели – предусмотрительность Амбиша непоколебима, Майрус знаменит бережливостью и умеренностью, Ньюптрас столь же известен чувствительностью и разборчивостью. Но только в Нэе Д'Эвере все эти элементы совмещаются и получают полное воплощение. Если меня призовут, я надеюсь успешно подражать методам этого благородного руководителя, чтобы его вдохновенное, с моей точки зрения, служение обществу нашло достойного продолжателя. Способен ли я стать его учеником и преемником? Нэю Д'Эверу, почтившему меня личным расположением, это известно. Уверен, что справедливость его решения будет соответствовать безупречности его репутации. Больше я ничего не ожидаю и не заслуживаю». Закончив, Рамус высоко поднял голову и стоял в ожидании.
Нэй Д'Эвер ответил негромко, напряженным, но ясным голосом: «Даже при самом благоприятном стечении обстоятельств мне вряд ли удастся приблизиться к той степени совершенства, какую мне приписывает Рамус Имф. Он сам отличается бесспорным благородством происхождения и выдающимися достоинствами – мы не можем позволить себе не найти его талантам плодотворное применение. Длительное, нелегкое размышление побуждает меня заключить, что Рамус Имф сможет лучше всего послужить нам и народу в новой, особой должности чрезвычайного советника – в должности, требующей приложения всех его разносторонних дарований. Если бы я призвал Рамуса Имфа на службу народу, тем самым я ограничил бы сферу его деятельности, лишив его практических возможностей исполнительной власти. Я этого не сделаю. Рамус Имф гораздо полезнее для нас в качестве доверенного консультанта, с его помощью мы сможем видеть и слышать то, что ускользает от нашего утомленного внимания. Говоря от имени всех служителей народа, я выражаю Рамусу Имфу огромную благодарность за то, что он почтил нас своим присутствием».
Челюсть Рамуса отвисла. Некоторое время после того, как Д'Эвер кончил говорить, он не двигался, потом отвесил требуемый церемониальный поклон, повернулся на каблуках и быстро сошел с возвышения – полы его черного сюртука яростно взметнулись. Предвозвестник обратился к залу с прощальным словом. Великий соборователь благословил присутствующих с балкона.
Миэльтруда и Сьюна обмякли, пораженные происшедшим. Озарив Джубала гневным взглядом, Сьюна пробормотала: «Что такое он сказал твоему отцу?»
Блондинка язвительно предложила: «Почему бы тебе не спросить его самого?»
Поколебавшись, Сьюна все же повернулась к Джубалу: «Ну ладно. Что вы наговорили Нэю Д'Эверу?»
«Объяснил, какого мнения о Рамусе Имфе я придерживаюсь и почему. Господин Д'Эвер предпочел последовать моему совету, – вежливо ответил Джубал. – Покорнейше прошу прощения, дела вынуждают меня удалиться».
Девушки мрачно проводили его глазами. Вскоре к ним присоединился Д'Эвер. Оглядевшись по сторонам, он не нашел Джубала в ложе и поинтересовался: «Куда делся глинт?»
«Ушел. Разве он уже не наделал достаточно вреда? По меньшей мере, из-за него не состоится банкет».
«Он не просил ничего передать? Почему его не задержали? Неважно, завтра его найдут. А теперь, дорогие мои, позвольте строго предупредить вас обеих! – Нэй Д'Эвер поочередно остановил на каждой из насупившихся подруг пристальный взор блестящих серебристых глаз. – Не обсуждайте сегодняшние дела ни с кем, особенно с теми из ваших друзей, кто был так или иначе заинтересован в исходе голосования».
Сьюна огорченно опустила уголки губ – она казалась подавленной, уничтоженной. Миэльтруда отделалась ледяным пожатием плеч и отвернулась: «Я в замешательстве. Не понимаю того, что видела и слышала. А когда я чего-то не понимаю, меня не тянет об этом рассуждать».
«В таком случае, – кивнул Нэй Д'Эвер, – в дополнительных наставлениях нет нужды».
О проекте
О подписке