Глава 4. Анна

Аннушка Воловодова, для паствы на Европе – Анна и преподобная доктор Воловодова для тех, кто ей не нравился, – когда явился домашний насильник, сидела в кожаном кресле с высокой спинкой в своем кабинете.

– Николас, – сказала она, стараясь в меру возможностей придать голосу теплоты, – спасибо, что уделили время.

– Ник, – поправил он, садясь на металлический стул перед ее рабочим столом. Стулья у Анны были ниже ее кресла, отчего комната несколько напоминала зал суда, а сама она – судью. Поэтому своих прихожан она никогда не принимала, сидя в кресле. У дальней стены стоял удобный диванчик, гораздо лучше подходивший для частных бесед и советов. Однако время от времени, когда требовался властный и авторитетный тон, кресло бывало полезным.

Сейчас, например.

– Ник, – повторила она и, сведя кончики пальцев, подперла ими подбородок, – ко мне сегодня заходила София.

Ник пожал плечами и отвел глаза, словно школьник, пойманный со шпаргалкой. Высокий мужчина с узким костистым лицом – так часто выглядят внешники, занимающиеся тяжелым физическим трудом. Анна знала, что он работает на стройках под открытым небом. Здесь, на Европе, это означало долгие дни в тяжелом скафандре. Люди, занимающиеся такой работой, крепче ногтя. Судя по повадке Ника, он знал, какое производит впечатление, и не прочь был внушать страх.

Анна ему улыбнулась. «Со мной это не пройдет».

– Она долго не хотела рассказывать, что случилось, – сказала Анна вслух. – Она долго не соглашалась поднять рубашку. Видеть синяки мне не было надобности – я знала, что они есть. Но требовалось сделать снимки.

При слове «снимки» он подался вперед, прищурился, повел глазами. Возможно, он думал, что это придает ему крутой и грозный вид, на самом же деле он стал похож на крысу.

– Она упала… – начал он.

– …на кухне, – закончила за него Анна. – Знаю, она мне рассказала. А потом очень долго плакала. А потом сказала, что вы снова начали ее бить. Помните, я обещала, что будет, если вы еще раз ее ударите?

Ник заерзал, тощие колени его нервно задергались. Большие костлявые руки сжались так, что побелели костяшки пальцев. Он не смотрел в глаза собеседнице.

– Я не хотел, – выдавил он. – Просто так вышло. Пожалуй, я мог бы снова походить к психотерапевту.

Анна прокашлялась и, когда Ник посмотрел на нее, удерживала его взгляд, пока колени у него не перестали подпрыгивать.

– Нет, поздно спохватились. Мы оплатили вам сеансы по работе с агрессией. Переводили деньги, пока вы не прервали терапию. Церковь это уже сделала. И больше делать не станет.

Лицо его застыло.

– Собрались проповедовать мне об Иисусе? У меня это дерьмо… – Ник резанул себя ладонью по горлу, – вот уже где. София никак не заткнется. «Пастор Анна говорит!..» А знаете, что я скажу? Плевать мне, что там пастор Анна натрепала!

– Нет, – возразила Анна, – об Иисусе не будем. Это мы уже тоже пробовали.

– Тогда что мы здесь делаем?

– Вы помните, – повторила она, нарочито растягивая слова, – я сказала, что будет, если вы еще раз ее ударите?

Ник снова пожал плечами, встал и повернулся к ней спиной. С притворным любопытством разглядывая один из висевших на спине дипломов, буркнул:

– Какое мне дело, что несет пастор Анна?

Анна с облегчением выдохнула. Готовясь к этой встрече, она сомневалась, сумеет ли исполнить задуманное. Она питала сильное нутряное отвращение ко лжи, а сейчас собиралась уничтожить человека обманом. Ну, если не обманом, то уловкой. Сколько ни оправдывайся, что это ради спасения другого человека, она понимала: не поможет. За то, что она сейчас сделает, придется расплачиваться бессонными ночами и сомнениями в себе. Но прямо сейчас его злоба облегчала ей душу.

Анна проговорила про себя короткую молитву: «Помоги мне спасти Софию от человека, который, если его не остановить, убьет жену».

– Я сказала тогда, – продолжала она в спину Нику, – что позабочусь, чтобы вы попали в тюрьму.

Ник обернул к ней снова ставшее крысиным лицо.

– Ах так?

– Так.

Он прыгнул к ней, насколько в низком тяготении можно было прыгать. Движение задумывалось как угрожающее, но выросшей на Земле Анне оно показалось просто нелепым.

Женщина сдержала смешок.

– София ни словечка не скажет, – заговорил Ник, остановившись у ее стола и уставившись сверху вниз. – Не такая дура. Она упала на кухне – так и заявит в суде.

– Это верно. – Анна открыла ящик стола, достала тазер и положила на колени так, чтобы оружие не было видно Нику. – Ее вы запугали до смерти – но не меня. Мне больше нет до вас дела.

– Вот и хорошо! – Ник навис над женщиной, запугивая вторжением в ее личное пространство. Анна тоже подалась к нему.

– Но София – моя прихожанка и подруга. Ее дети играют с моей дочерью. Я их люблю. А вы, если ничего не предпринять, убьете ее.

– Это как же?

– Я сейчас вызову полицию, сообщу, что вы мне угрожали.

Левой рукой она потянулась к терминалу. Словно напрашивалась: попробуй меня остановить.

Ник с хищной усмешкой перехватил ее руку, до боли в костях стиснул запястье. Анна правой рукой выхватила тазер, навела на него.

– Это еще что?

– Спасибо, – сказала она, – так мне легче.

Она выстрелила, и мужчина, корчась, повалился на пол. Легкий отзвук шокового импульса отдался у нее в плече, волоски на руке встали дыбом. Взяв терминал, Анна вызвала Софию.

– София, милая, это пастор Анна. Пожалуйста, послушай меня. К тебе придут полицейские, будут расспрашивать о Нике. Обязательно покажи им синяки. Ника к тому времени уже посадят, он до тебя не доберется. Но для нашей с тобой безопасности ты должна быть с ними откровенна – потому что Ник набросился на меня, когда я его спросила, что с тобой случилось.

Несколько минут ласковых уговоров, и она вытянула из Софии обещание, что женщина поговорит с полицией. У Ника уже подергивались руки и ноги.

– Не двигайся, – обратилась к нему Анна. – Мы сейчас заканчиваем.

Она позвонила в отделение полиции Нью-Долинска. Земная корпорация ушла отсюда по истечении срока контракта, но в тоннелях и теперь показывались полицейские, значит, кто-то принял власть в свои руки. Может, какая-то астерская компания или АВП – не важно.

– Здравствуйте, я – преподобная доктор Анна Воловодова, пастор общины святого Иоанна. Сообщаю о нападении на меня. Человек по имени Николас Трубачев угрожал мне действием во время беседы об избиении им жены. У меня в столе имеется тазер, и я применила его, не дав исполнить угрозу. Да, я с удовольствием дам показания, как только вы прибудете. Спасибо.

– Сука, – сплюнул Ник, пытаясь устоять на дрожащих ногах.

Анна выстрелила в него еще раз.

* * *

– Трудно пришлось? – спросила Ноно, когда Анна наконец добралась до дома.

Она качала Нами на коленях, но едва Анна закрыла за собой дверь, дочка с радостным визгом потянулась к ней.

– Как тут моя девочка?

Анна с протяжным вздохом рухнула на диван. Ноно передала ей малышку, и Нами тут же принялась раскручивать и дергать уложенные в калачик волосы матери. Анна прижала дочку к себе, втянула в себя запах детской макушки. Тонкий, но сильный запах, который исходил от девочки, когда ее только принесли домой, ослабел, но ощущался до сих пор. Сколько бы ни твердили ученые, что люди не способны общаться посредством феромонов, Анна знала, что все это чушь. Какие бы вещества ни создавали аромат новорожденной, он был самым сильным из известных Анне наркотиков. Ей даже хотелось родить еще ребенка, просто чтобы снова вдыхать этот запах.

– Нами, за волосы не дергают, – упрекнула Ноно, пытаясь выпутать из детского кулачка длинные рыжие пряди. – Поговорить об этом не хочешь? – обратилась она к Анне.

Домашнее имя Ноно тоже происходило от Намоно, но она стала Ноно раньше, чем их старшие близняшки начали говорить. А у дочери это имя почему-то превратилось в Нами. Мало кто догадывался, что девочка – тезка одной из матерей.

– Потом поговорю, – сказала Анна, – но прежде мне нужно побыть с малышкой.

Она поцеловала Нами в носик-кнопку. Такой же широкий плоский нос, как у Ноно, а глаза Аннины, зеленые, яркие. Кофейная кожа Ноно и острый подбородок Анны. Она могла часами любоваться дочерью, упиваясь слившимися в ней чертами – своими и женщины, которую она любила. Переживание было настолько острое, что граничило с духовным. Нами потянула материнские волосы в рот, но Анна их отняла и дунула малышке в нос.

– Волосы не едят! – сказала она, и Нами расхохоталась, словно никогда не слышала такой смешной шутки.

Ноно взяла Анну за руку и крепко пожала. Они долго сидели, не шевелясь.

* * *

Ноно готовила рис с грибами. Когда она добавила в соус модифицированный лук, кухню наполнил острый запах. Анна резала яблоки на салат. Маленькие и не слишком хрустящие. Грызть их – мало радости, а в вальдорфском салате, смешавшись с другими ароматами и текстурами, – сойдут. Впрочем, какими бы они ни были, достать яблоки – большая удача. Это первый урожай с Ганимеда после начала беспорядков. Анна даже думать не хотела, как бы они все голодали, если б не чудесное воскресение маленького спутника Юпитера.

– Нами проспит еще добрый час, – заметила Ноно. – Не пора ли поговорить, как прошел день?

– Я сегодня причинила вред человеку и солгала полиции, – при этих словах Анна слишком сильно ударила ножом, и лезвие, пройдя мякоть, задело ей палец. Совсем неглубоко, даже не до крови.

– А… пожалуй, это нуждается в объяснении, – отозвалась Ноно, замешивая в рис с грибами немного бульона.

– Не могу объяснять. Кое-что в этом деле – конфиденциально.

– Ты лгала, чтобы кому-то помочь?

– Думаю, что да. Надеюсь. – Анна добавила в миску кусочки последнего яблока, орехи и изюм и стала мешать. Ноно, бросив работу, повернулась к ней.

– Что будешь делать, если тебя поймают на лжи?

– Извинюсь, – сказала Анна.

Ноно, кивнув, опять повернулась к кастрюле.

– Я сегодня через твой настольный терминал заходила посмотреть почту. Ты не разлогинилась. Там было сообщение ООН о комитете гуманитарной помощи генерального секретаря. О миссии к Кольцу.

Анна виновато поморщилась.

– О, черт! – Она не любила ругаться, но иногда без этого нельзя было обойтись. – До сих пор не собралась ответить.

Опять ложь…

– А поговорить, прежде чем решать, не хотела?

– Конечно, я…

– Нами скоро два года, – продолжала Ноно. – Мы здесь два года. Решение остаться означает решить за Нами, кем ей быть в жизни. У нее родные в России и Уганде. Они ее еще не видели. Если она проживет здесь еще год-другой – и не увидят.

Нами подкармливали тем же коктейлем, который полагался всем детям внешников. Он стимулировал рост костей и снижал вредное воздействие низкого тяготения на развитие ребенка. Однако Ноно была права. Если задержаться здесь, у Нами разовьется длинный тонкий скелет, как у всех местных жителей. Это стало бы приговором – никогда в жизни она не смогла бы вернуться домой.

– Мы ведь договорились, что работа на Европе – временная, – сказала Анна. – Хорошее место, я могу говорить порусски, паства маленькая и хрупкая…

Ноно отвернулась от плиты и подсела к ней, положив руки на стол. Анне впервые подумалось, что столешница под натуральное дерево выглядит дешевкой. Подделкой. Ей во всей ясности представилось будущее, в котором Нами никогда не увидит настоящего дерева. Это оказалось похоже на удар под дых.

– Я не злюсь, что ты притащила нас сюда, – сказала Ноно. – Мы же об этом и мечтали. Поездить по таким местам. Но ты, когда просила о переводе, была на третьем месяце.

– Я не верила, что меня выберут, – ответила Анна и почувствовала, что оправдывается.

Ноно кивнула.

– Но тебя выбрали. И эта работа на ООН… Лететь к Кольцу в составе группы советников генерального секретаря – а нашей малышке и двух лет не исполнилось.

– По-моему, на эту вакансию было две сотни заявок.

– А выбрали тебя. И приглашают лететь.

– Это было так маловероятно… – начала Анна.

– Тебя всегда выбирают, – перебила Ноно. – Потому что ты – особенная. Я-то вижу. Сразу увидела, когда ты выступала на религиозной конференции в Уганде. Ты так нервничала, что уронила листок с тезисами, зато в зале слышно было бы, как булавка падает. Ты светишься, сама того не желая.

– Я украла тебя у твоей родины, – проговорила Анна. Она всегда это повторяла, когда речь заходила об их знакомстве. – Церкви Уганды необходимы такие молодые священники, как ты.

– Это я тебя украла, – так же привычно возразила Ноно, только теперь многократно повторенные слова почему-то показались пустыми. Как ритуальная формула, утратившая смысл. – Но ты каждый раз это говоришь. «Не верила, что выберут меня».

– Это правда.

– Это привычное оправдание. Ты всегда предпочитаешь извиняться после, а не спрашивать разрешения до.

– Я откажусь, – сказала Анна, вскинув руку к глазам, чтобы сдержать слезы. Она задела локтем миску с салатом, чуть не сбив ее со стола. – Я еще не давала согласия. Скажу, что вышла ошибка…

– Аннушка! – Ноно сжала ей руку. – Ты обязательно полетишь. А я улечу с Нами в Москву. Пора ей познакомиться с бабушкой и дедушкой. И расти в настоящем притяжении. Раскаленная добела игла страха вонзилась в живот Анне.

– Ты от меня уходишь?

Ноно устало, любовно улыбалась.

– Нет. Ты от нас уходишь. На время. А когда вернешься, мы встретим тебя в Москве. Я подберу хорошую квартиру, мы с Нами ее обживем. Сделаем домом, где поселится счастье.

Но с тобой не полетим.

– Почему? – только и нашла что спросить Анна.

Ноно встала, вынула из шкафа две тарелки, разложила еду.

Поливая рис соусом, сказала:

– Я его боюсь. Этого, с Венеры. Боюсь за все, что нам дорого. Человечность, Бог, наше место в Его Вселенной. Конечно, я боюсь того, что оно может сотворить, но гораздо сильнее боюсь того, что оно означает.

– И я, – сказала Анна. Теперь она говорила правду. Отчасти из-за такой правды она и послала запрос на участие в экспедиции. Это был тот самый страх, о котором говорила Ноно. Анна хотела взглянуть ему в глаза. Дать Богу возможность подвести ее к пониманию – иначе как ей помогать в понимании другим?

– Так что отправляйся за ответами, – сказала Ноно. – Когда вернешься, твоя семья будет тебя ждать.

– Спасибо, – сказала Анна, немало потрясенная обещанием Ноно.

– Думаю, – промычала Ноно, уже набив рот рисом, – им там понадобятся люди вроде тебя.

– Вроде меня?

– Такие, которые не спрашивают разрешения.