Наваристый говяжий суп, черепаховый харчо. Я тоже проголодался. Крошки бисквита в сборках её платья: на щеке мазок сахарной пудры. Руберб-торт с начинкой, щедро украшенный фруктами. Джози Повел. В доме Дойла, давным-давно, на Долфин-Барнз, шарады. Э.Х.: эх.

Сменить темy.

– Давно вы видели м-с Бюфо?– спросил м-р Цвейт.

– Минну Пурфо?

Филип Бюфо мне припутался. Из лакомых кусочков. Мэтчем частенько вспоминает уловку. Правильную я дёрнул ниточку? Да. Заключительный акт.

– Да.

– Я только что по дороге зашла спросить как у неё. Она в родильном доме на Холлиз-Стрит. Под присмотром д-ра Рогена. Мучается уже третьи сутки.

– О,– сказал м-р Цвейтакая жалость.

– И дома у неё мал-мала-меньше. Санитарка говорит ужасно трудные роды.

– О,– сказал м-р Цвейт.

Его отягчённый сочувствием взгляд вобрал её новость. Язык coжалеюще прищелкнул. Тц! Тц!

– Печально слышать,– сказал он.– Бежняжка! Трое суток! Для неё-то какой ужас!

М-с Брин кивнула.

– Схватки начались во вторник.

М-р Цвейт мягко коснулся её локтя, предупреждая.

– Минутку! Дайте ему пройти. Пропустите.

Костлявая фигура шагала вдоль бордюра от реки, заворожённо уставясь в солнечный свет через тяжелый телескоп на ремешке. Тугая, как колпак, крохотная шляпа стискивала его голову. Плащ, переброшенный через руку, трость и зонт побалтывались в такт шагам.

– Посмотрите,– сказал м-р Цвейт.– Он всегда ходит по внешнему краю. Видите?

– А кто это, позвольте спросить,– сказала м-с Брин.– Он не в себе?

– Его зовут Кешел Бойл О'Коннор Фиц-Морис Тисдел Фарелл,– сказал м-р Цвейт, улыбаясь.– Смотрите!

– Ну, и нахватался он этих имен,– сказала она.– Вот и Денис в один прекрасный день таким же станет.

И вдруг осеклась.

– Вон он,– сказала она.– Надо догнать. До свиданья. Молли от меня привет передадите?

– Да,– сказал м-р Цвейт.

Он смотрел как она огибает прохожих спеша к вывескам. Денис Брин, в сюртучишке и синих шлёпанцах вышаркал из конторы Гаррисона, прижимая к рёбрам два толстенных тома. Здрасьте среди ночи. Её перехват его ничуть не удивил и, уставив в неё свою седую свалявшуюся бородёнку, он горячо заговорил, виляя расхлябанной челюстью.

Чокнутый. Не все дома.

М-р Цвейт лёгкой поступью двинулся дальше, видя в солнечном свете впереди тесный головной убор, болтающиеся трость, зонт, плащ. Отгуливает свои пару дней. Гляньте-ка! Он опять вышел. Тоже способ перебиться в этом мире. Как и тот пришлёпнутый старый лунатик в своих тапочках. Должно быть трудно ей с ним приходится.

Э.Х.: эх. Могу поклясться это Альф Берган или Ричи Гулдинг. Писали в Скоч-Хаусе, похохмить, поспорю на что угодно. Напротив конторы Ментона. То-то выпучится на открытку своими гляделками. Аж боги обхохочутся.

Он миновал ТАЙМЗ ИРЛАНДИИ.

Тут, наверно, пришли ещё ответы. Рад бы откликнуться на все. Отличная система для преступников. Шифр. У них сейчас перерыв. Этот клерк в очках меня не знает. Ну, пусть ещё помаринуются. Сыт по горло и этими сорока четырьмя. Требуется опытная машинистка для помощи джентельмену в литературной работе. Я назвала тебя неслухом, потому что мне не нравится тот свет. Скажи, пожалуйста, как понимать. Скажи, пожалуйста, твоя жена какие духи. Скажи кто сотворил свет. Такая у них манера засыпать вопросами. Правда, попадаются и такие как Лиззи Твиг. Моим литературным опытам посчастливилось встретить одобрение выдающегося поэта А. Е. (м-р Тео Рассел). Ей даже причесаться некогда, прихлёбывает остылый чай над книжкой стихов.

Лучшая, и намного, газета для кратких объявлений. Завоёвывает провинции. Изысканная кухня, имеется горничная. Требуется живой человек для спиритических сеансов. Порядочн. девушка (католич. веры) интересуется должностью в мясной или фруктовой лавке. Заслуга Джеймса Карлейла. Дивиденды шесть с половиной процентов. Отхватил куш на акциях "Котиз". Сыграл на понижение. Тертый проныра шотландец. Все блюдолизные новости. Наш обожаемый всемилостивейший вице-король. Покупайте Айриш Филдз. Леди Монкашел вполне оправилась после родов и вчера выезжала со сворой гончих в Рэтосе. Лисы несъедобны. Сельские охотники тоже. Страх взбалтывает соки, помогает переварить. На лошадь садится по-мужски. Беременная охотница. Женское седло никчему, ни ей, ни малышу. Некоторые из этих лошадниц крепки как племенные кобылы. Постоянно в конюшнях, где дают на прокат. Хлобыснёт стакан бренди, быстрей чем ты мигнуть успеешь. Та, сегодня утром у Гросвенор. Взбиралась в коляску: было на что глянуть. Сперва ей надо на цоколь ограды или на поперечину ворот. Тот курносый вагоновожатый назло так сделал, не иначе. На кого она похожа? О, неужели? М-с Мариам Дендрет, что продала мне свои старые шали и чёрное белье в Шелборн-отеле. Разведённая испано-американка. И бровью не повела, пока я перебирал. Словно я – козлы для просушки белья. Видал её потом на приеме у вице-короля, куда меня провел Стабс, егерь парка. Нет, постой, Вилэн из ЭКСПРЕССА. Доедали остатки роскоши. Чаепития. Я там сливы полил майонезом, думал это крем. У неё потом небось целую неделю уши горели. Я б ей сделал козлы. Прирождённая куртизанка. Вот кого не нанял бы детям в гувернанки. Покорнейше благодарю.

Бедняжка м-с Пурфо! Муж методист. В его безумии имеется система. Булка с тмином и обед из молока и содовой в образцовой молочной. Ест с секундомером, тридцать два жевка в секунду. Но бакенбарды у него всё же растут, котлетной формы. Считается взаимосвязанным. Кузен Теодора из Дублинского Замка. В любой семье не без придурка. Он её награждает почти каждый год. Видал его возле Трёх-Весёлых-Пьяниц, вышагивает себе с непокрытой головой, а его старший тащил одну в авоське. Пищат, орут. Бедняжка. Да ещё год за годом давать им грудь в любое время ночи. Эти грудные такие эгоисты. Собака на сене. Премного благодарен, в мой чай таких услад не больше одного кусочка.

Он остановился на перекрёстке с Флит-Стрит. Пообедать за шесть пенсов у Ровса? Надо ещё найти ту рекламу в Национальной библиотеке. За восемь пенсов у Бертона. Пожалуй, да. Как раз по пути.

Он пошёл вдоль здания Болтон Вестморланд. Чай. Чай. Чай. Я забыл выдоить Тома Кернана.

Уфф. Тц, тц, тц. Только представить трое суток стонет на койке, на лбу уксусный компресс, живот вздут. Фьють! Невпротык! У младенца головка слишком велика: щипцы. Скрючился внутри неё слепо долбит, пробивается наружу. Я бы кончился. Счастье, что у Молли проходили легко. Должны же придумать что-то чтоб не так. В муках давать жизнь. Местная анастезия при родах: королева Виктория подала идею. Девять у неё было. Порядочный выводок. Старушка в башмаке жила и столько деток завела. Но у него, по-моему была чахотка. Пора кому-то и додуматься, вместо трепотни о многосмысленной сути отблесков серебра. Жвачка для дураков. Запросто можно делать деньги, и немалые. Никакого риска, из совокупности налогов отчислять каждому новорожденному пять фунтов для сложных вкладов, до двадцати одного, пять процентов это сто шиллингов и пять долбаных фунтов, за муки, умножить на двадцать, привлечёт вклады людей, накопиться сто десять с чем-то к двадцати одному году, надо б прикинуть на бумаге выходит круглая сумма, больше чем кажется.

Кроме мертворожденных, конечно. Их даже не регистрируют. Лишние хлопоты.

Забавно они смотрелись напару, со вздутыми животами. Молли и м-с Мойзель. Встреча матерей. Чахотка порой отступает, на время. А потом они кажутся вдруг такими плоскими! Умиротворённый взгляд. Камень с души. Старая м-с Торнтон милейшая была старушка. Все мои младенчики, говорила она. Ложку с молочной смесью сперва себе в рот, потом им даёт. Кушай крошка, очень ням-ням. Сынок Тома Волса руку ей перебил. Его первая заявка о себе обществу. Голова у него, ну, просто, как призовая дыня. Отзывчивый д-р Мюрен. К ним стучат в любое время. Доктор, ради Бога. У жены схватки. Потом месяцами дожидайся платы. За помощь вашей жене. Нет в людях благодарности. Доктора, в основном, гуманисты.

От массивных высоких дверей ирландской палаты парламента вспорхнула стая голубей. Подкрепились и резвятся. А ну ж, который? Cтавлю на того чёрненького. Есть. Должно быть сладостно, так вот с лёту. Апджон, я и Овен Голдберг играли в обезьянок на деревьях возле Гус-Грин. Меня они прозвали Макрель.

Отряд констеблей промаршировал из Колледж-Cтрит строем по-одному. Гусиный шаг. Распаренные едою лица, аж шлёмы взмокли, похлопывают свои дубинки. После кормёжки, с добрячей дозой жирного супа под ремнём. Счастливая участь полицейского. Они разбились на пары и рассеялись, откозыривая, по своим участкам обхода. Отпущены попастись. На них лучше всего нападать после пудинга. Пинком в заглоченный обед. Ещё один отряд, шагая вразнобой, обогнули ограду Троицы, направляясь в участок. Прямым ходом к своим кормушкам. Взвод, по коням. Будем рубать суп.

Он пересёк под охальным пальцем памятника Мору. В самый раз, что его поставили над уборной: слияние вод. Надо, чтоб и женские были. Забегают в кондитерские. Поправлю шляпку. Во всём широком мире ты не найдешь аллейки-и-и…Великая песня Джулии Морган. Сохранила голос до самого конца. Обучалась у Майкла Болфа кажется?

Он уставился в широкую униформу замыкающего. С ними лучше не связываться. Джек Повер мог бы поделиться: папаша полицейский. Если кто ерепенится при задержании, они потом отводят душу в кутузке. Впрочем их нельзя винить, на такой работе, особенно с молодыми отморозками. Тот конный полицейский в день вручения степени Джо Чемберлену в Троице, он сполна отработал своё жалованье. Ещё как сполна! Цоканье копыт его коня, когда гнался за нами вдоль Эбби-Стрит. К счастью мне хватило ума заскочить в МАНИНГС, а то б отмутузил. Вот уж он грохнулся! Наверняка раскроил черепушку о мостовую. Нельзя было, чтоб меня прихватили с теми медиками. Да ещё те жлобы из Колледжа Троицы в своих квадратных шапочках. Так и нарывались на неприятность. Однако, там я познакомился с молодым Диксоном, что потом обрабатывал мне этот пчелиный укус. Работал в Mater, а теперь на Холлес-Стрит, где м-с Пурфо. Одно за одно, всё так и цепляется. У меня до сих пор в ушах свистки полицейских. Все врассыпную. И чего он так за мной увязался. Сдать в участок. Вот тут как раз и началось.

– Молодцы буры!

– Ура Де Вету!

– Вздернуть Джо Чемберлена на кривом суку!

Глупыши: свора молодых щенков, лают до хрипоты. Мы наш, мы новый мир построим. Через пару лет половина их в магистратуре или на государственной службе. Случись война: сломя голову в армию: одним миром мазаны и те, кто на трибуне, и те, что в толпе.

Никогда не угадать с кем имеешь дело. У Корни Келехера что-то от Харвея Даффа в глазах. Как тот Питер или Денис или Джемс Карей, который сдал непокорённых. Тоже из корпорации. Отирался среди желторотых, чтоб разнюхать. Всё время получал жалованье от Замка, как секретный агент. Потом откинули его как горячую картошину. Потому-то все шпики и ухаживают за прислугой. Легче уломать привычную прислуживать. Приловит её у чёрного хода. Потискает малось. Потом следующее блюдо меню: а кто это к ним всё захаживает? А сынок хозяйский чего болтает? Соглядатай в замочную свкажину. Подсадная утка. Юный студент с пылкой кровью увивается вокруг её сдобных голых рук занятых глажкой.

– Это твоё, Мэри?

– Мы такова не носим… Не лезьте, а то хозяйке скажу. И опять вот заполночь явилися.

– Близятся великие времена, Мэри. Вот увидишь.

– Да, ну вас с вашими временами.

Барменши тоже. Ещё продавщицы из табачных лавок.

Самая чёткая идея у Джеймса Стефенса. Уж он-то их знал. Кружки по десять, так что один не мог выдать больше своей десятки. Шинн Фейн. Захочешь выйти из игры – на нож нарвёшься. Тайная рука. Останешься – расстрел. Дочка надзирателя помогла ему бежать из ричмондской. Перепрятывался в Бекингем-отеле, под самым их носом. Гарибальди.

Должно быть увлекает: Парнел. Артур Грифитс пресноват, но умеет управлять толпой. Любит побалабонить про нашу любимую родину. Сало с салатом. Чайная дублинской хлебо-булочной компании. Диспут-клубы. Что республика наилучшая из форм правления. А вопрос о языке должен предшествовать экономическому вопросу. И твои дочери приманивают их в твой дом. И мясца им и выпивки. Гусь на день Св. Майкла. А уж какая чудная калла вызревает для тебя под этим фартучком. Вот ещё кусочек гусятинки, пока не остыло. Полуголодные энтузиасты, грошовый пирожок и марш-марш по улице с оркестром. Горе кормителю. Мысль, что платит другой – наилучшая в мире приправа. И уже располагаются как у себя дома. Кинь-ка мне пару тех абрикосов, или там персиков. Не такой уж отдалённый день. Солнце самоуправление восходит на северо-западе.

Он шагал с увядающей улыбкой, тяжелое облако медленно закрывало солнце, затеняя суровый фронтон Троицы. Трамваи обгоняли друг друга, въезжая, выезжая, трезвоня. Слова бессильны. Всё так и идет; день за днем: отряды полиции выходят, возвращаются: трамваи выезжают, въезжают. Те два психа слоняются по улицам. Дигнама отвезли, закопали. Минна Пурфо со вздутым брюхом стонет на койке, чтоб вытащили из неё младенца. Каждую секунду кто-то рождается. За ту же секунду другой умирает. Пять минут назад я кормил чаек. С того момента три сотни врезали дуба. Другие три сотни родились: с них смыли кровь, все омыты кровью агнца блеющего мееееее.

Население целого города исчезает, появляется другое такое же население, уходит тоже: является ещё одно, проходит. Дома, порядки домов, улицы, мили и мили мостовой, кирпичная кладка, каменная. Переходят из рук в руки. Этот владел, тот. Говорят, домовладелец всех переживёт. Когда и он получит уведомление съехать, сменяет следующий. Покупают места за золото, а всё равно всё золото у них же и остаётся. Тут какой-то подвох. Скапливаются в городах, приходят в упадок в каждой эпохе. Пирамиды в песках. Выстроены на хлебе и луковицах. Рабы. Китайская стена. Вавилон. Остались громадные камни. Округлые башни. Остальное в руинах. расползающиеся околицы, дерьмострой, домики-грибки Кервана с подкладкой из ветра. Ночь перекантоваться.

Никто ничего не стоит.

Самое гадостное время дня. Оживлённость. Хмуро, нудно: терпеть не могу эти часы. Такое ощущение будто меня сожрали и выблевали. Дом провоста. Преподобный д-р Лосос: лососина в банках. Неслабо он тут забанковался. Я б тут ни за что не поселился, даже если б платили. Надеюсь, у них сегодня будет печёнка и бекон. Природа не терпит пустоты.

Солнце медленно высвободилось и зажгло сверкающие блики в серебряной посуде на витрине Вальтера Секстона, мимо которой проходил Джон Говард Парнел, не замечая. Вот он: брат. Образ его. Призрачное лицо. Ну, это совпадение. Бывает ведь, сто раз подумаешь о ком-то, а не встретишь. Ходит как лунатик. Никто его не знает. Наверно, сегодня собрание корпорации. Говорят он так ни разу и не одел форму со дня как получил должность городского церемонимейстера. Чарли Буглер, бывало, выезжал на верховой лошади, в треуголке, расфуфыреный, выбритый и напудреный. И ходит он как-то пришибленно. Съел тухлое яйцо. Мешки под глазами призрака. У меня болит. Брат великого человека. Брат собственного брата. Неплохо б смотрелся на городской конячке. Заходил, должно, в Таможню, выпить свой кофе и сыграть в шахматы. Брат его играл людьми как пешками. Плевать что с ними станется. Боялись ему что-то поперёк сказать. Леденели под его взглядом. Вот что завораживает: имя. Всех в кулаке. Бешеный Фэнни и его сводная сестра разъезжали с красной упряжью. Осанкой как хирург Мардл. Аршин проглотил. Но, всё-таки, Дэвид Шихи победил его в округе Южного Митфа. Приобрети ценные бумаги и на покой, в общественную жизнь. Патриотический банкет. Жевали в парке апельсиновую кожуру. Когда его провели в парламент. Саймон Дедалус говорил, что Парнел встанет из могилы и выдернет из палаты общин.

– Про двуглавого осьминога, одна из его голов та, к которой забыли сойтись концы света, а другая говорит с шотландским акцентом. Ну, а щупальцы…

Они прошли за спиной м-ра Цвейта вдоль бордюра. Борода и велосипед. Юная женщина.

А вот тут тебе и этот. Ну, уж действительно совпадения: второй раз. Предстоящие события отбрасывают свою тень перед собой. Одобрение выдающегося поэта м-ра Тео Рассела. А с ним наверно Лиззи Твиг. А. Э.: это что обозначает? Инициалы, наверно. Альберт Эдвард, Артур Эдмунд. Альфонсус Эб Эд Эл эсквайр. Что это он говорил такое? Концы света с шотландским акцентом. Щупальцы: осминог. Что-то оккультное: символизм. Только вперёд. А она всё это заглатывает. И словечка не проронит. Для помощи джентльмену в литературной работе.