Рот, грот. Разве рот это грот? Или грот рот? Может отчасти. Грот, вот, тот, пот, флот. Рифмы: двое в одинаковых одеждах, одинаковы с лица, двое-надвое.

 
la tua pace
che parlar ti piace
mentreche il vento, come fa, si tace
 

Ему они виделись троицами, приближающимися девами, в зелёном, розовом, бoрдовом, per l'aere perso, в сиреневом, фиалковом, quella pasifica oriflamma, в червлено-золотом, di rimirar fe pui ardenti. А у меня старцы, полны раскаяния, свинцом налиты мощи, под мракотьмою нощи: рот грот: муть грудь.

– Защищайтесь,– сказал м-р О'Мэден Берк.

СГОДИТСЯ ДЛЯ ПОВСЕДНЕВНЫХ НУЖД

Дж. Дж. О'Моллой, бледно улыбаясь, принял вызов.

– Достолюбезный Майлз,– сказал он отбрасывая сигарету,– вы возвели ложное строение на моих словах. Я не выступаю, как только что тут советовали, в защиту третьей власти, qua власти, однако, вас занесло на ваших ирландских ногах. Отчего ж тогда не вспомнить Генри Гратена и Флада и Демосфена и Эдмунда Берка? Игнатиус Берк всем нам прекрасно известен, как Печатальный Босс, знаем мы и его американского кузена из помоечного листка Боври, не говоря уж про БЮДЖЕТ ПЭДДИ РАСТА, ВЕСТИ КЛИТА РАНА, или нашего недрёмного друга КУРВЯНСКОГО ОРЛА. Зачем припутывать такого мастера судебного красноречия как Вайтсайд? Помянутая газетёнка вполне пригодна для повседневных нужд.

НЕРАЗРЫВНО С ДНЯМИ ПРОШЛОГО

– Гретем и Флад писали для этой самой газеты,– орал редактор ему в лицо.– Ирландские добровольцы. А что вы? Основана в 1763 году доктором Лукасом. Кто из ваших нынешних сравнится с Джоном Филпотом Кураном? Фе!

– Ну,– сказал Дж. Дж. О'Моллой,– Буши К. С., например.

– Буши?– сказал редактор.– Ну, да. Буши – да. У него это в крови. Кендал Буши, то есть, я хотел сказать Сеймур Буши.

– Он давно бы уже заседал в парламенте,– сказал профессор,– если б… Впрочем, ладно.

Дж. Дж. О'Моллой обернулся к Стефену и произнёс раздельно и тихо:

– Один из самых отточеннейших периодов, что мне доводилось слышать, исходил из уст Сеймура Буши. Рассматривалось дело о братоубийстве, дело об убийстве Чайлдза. Буши защищал его.

И в арку уха моего налил…

Кстати, как он догадался? Ведь умер-то во сне. Или опять история, зверь с двумя спинами?

– О чём конкретно?– спросил профессор

ITALIA, MAGISTRA ARTIUM

– Он говорил о достаточности улик,– сказал Дж. Дж. О'Моллой,– про римское право в сравнении с ранним кодексом Моисея, lex talionis. И сослался на Микеланжелова Моисея в Ватикане.

– Ха.

– Пара ловко присобаченных слов,– предварил Лениен.– Тихо!

Пауза Дж. Дж. О'Моллой достал свой портсигар. Деланное затишье. Что-то совсем тривиальное. Судейский вынул свои спички и задумчиво прикурил сигару. Я часто думал с той поры, оглядываясь на то странное время, что именно это небольшое движение, такое обыденное само по себе, зажжение той спички, определило всё последующее течение жизней нас обоих.

ОТТОЧЕННЫЙ ПЕРИОД

Дж. Дж. О'Моллой продолжил, чеканя слова:

– Сказал он так: Это музыка застывшая в каменном изваянии, в рогатом, грозном, божественно человечьем образе, ставшим вечным символом мудрого пророчества, которое отчасти выразили во мраморе воображение и рука ваятеля, что бушующая душа, мятущаяся душа имеет право на жизнь, должна жить.

Тонкая его рука волнисто благословила эхо и полегла.

– Отлично!– мгновенно отозвался Майлз Крофорд.

– Божественное вдохновение,– откликнулся м-р О'Мэден Берк.

– Нравится?– спросил Дж. Дж. О'Моллой Стефена.

Стефен, чью кровь взволновала изящность языка и жеста, покраснел. Он достал сигарету из пачки.

Дж. Дж. О'Моллой предложил свой портсигар Майлзу Крофорду.

Лениен поднес огонь к их сигаретам и взял свой трофей, говоря:

– Большойус спасибиус.

ЧЕЛОВЕК ВЫСОКОЙ МОРАЛИ

– Профессор Магенис говорил со мной о вас,– обратился Дж. Дж. О'Моллой к Стефену.– А какое лично у вас мнение об этих герметистах, поэтах камейной тиши? А. Э. мастер мистики? Это всё пошло от Блаватской. Умела подзавернуть старушка. А. Э. сказал в разговоре с каким-то янки, что вы приходили к нему, ни свет ни заря, с вопросом о ступенях сознания. Магенис считает, что вы просто подшутили над А. Э. Он человек высочайшей морали, Магенис.

Говорил обо мне. Что? Что он сказал обо мне? Не спрашивай.

– Нет, благодарю,– сказал профессор Макью, отводя портсигар в сторону.– Одну минуту. Позвольте мне сказать. Наилучшим образцом ораторского искусства, что мне когда-либо довелось слышать, была речь Джона Ф. Тейлора на собрании исторического общества колледжа. Выступал м-р Фицгибон, нынешний лорд кассационного суда, а темой обсуждения было эссе (новинка в те дни), призывающее к возрождению ирландского языка.

Он повернулся к Майлзу Крофорду и сказал:

– Ты же знаешь Джеральда Фицгибона. Так что можешь представить стиль его выступления.

– Он заседает с Томом Хили,– сказал Дж. Дж. О'Моллой,– в комиссии по недвижимости колледжа Троицы, такие ходят слухи.

– Он посиживает с милашкой в детском платьице,– сказал Майлз Крофорд.– Давай дальше. Ну и?

– Это была речь, заметьте,– продолжил профессор,– отшлифованного оратора, полная придворной заносчивосчти, в которой, с поставленной дикцией, извергал, не хочу сказать громы и молнии, но чванное презрение к зарождающемуся движению. Это было в самом его начале. Мы были слабы, а стало быть и никчемны.

Он закрыл свои длинные тонкие губы на миг, но горя желанием продолжить, поднял высунувшуюся руку к очкам и, чуть коснувшись дрожащими большим и средним пальцами чёрной правы, установил их на новый фокуc.

ЭКСПРОМТ

Торжественным тоном он обратился к Дж. Дж. О'Моллою.

– Тейлор же, учтите, пришёл туда больным, поднявшись с кровати. И я не думаю, что он готовился выступать, поскольку в зале не было ни одного стенографиста. Его тёмное худое лицо обросло клочковатой щетиной. Галстук распущен и вобщем выглядел он (хоть и не был) умирающим.– Его взгляд замедленно, но сразу, перешёл с Дж. Дж. О'Моллоя на Стефена, и тут же искательно потупился. Ненакрахмаленный воротничок вытарчивал позади его склонённой головой, засаленный усыхающими волосами. Все ещё запинаясь, он продолжил.

– Когда закончилась речь Фицгибона, Джон Ф. Тейлор поднялся с ответной. Вкраце, насколько могу восстановить по памяти, слова его были такими.

Он решительно вскинул голову. Глаза его засомневались напоследок. Глупые моллюски плавали туда-сюда в толстенных линзах, ища лазейку.

Он начал:

– М-р Председатель, дамы и господа. Велико было моё восхищение, с которым только что я слушал наставления нашего высокообразованного друга, обращенные к молодежи Ирландии. И мне показалось, что я очутился в иной, далёкой стране, далёкой от нынешней эпохи. Словно бы в далёком Древнем Египте, стоял я и слушал речь кого-то из верховных жрецов, обращенную к юному Моисею.

Его слушатели отставили сигареты, чтоб слышать, их дым вздымался хрупкими стеблями, что расцветали вместе с его речью. И пусть наши вьющиеся дымы. Высокие слова подступают. Внимание. Хотел бы испробовать себя в этом?

– И мне показалось, что слышу голос того египетского жреца, преисполненный точно таким же высокомерием и гордыней. И я внимал его словам и смысл их открылся мне.

ЦИТУРУЯ ОТЦОВ ЦЕРКВИ

Открылось мне, что хороши те вещи, кои всё ж греховны и кои, будь они абсолютно хороши, не могли бы быть греховными. А чтоб тебя! Это из святого Августина.

– Зачем вы, евреи, отказываетесь принять нашу культуру, религию и язык? Вы – племя кочевых пастухов, мы – могущественный народ. У вас нет ни городов, ни сокровищ; тогда как наши города – человеческие ульи и наши галеры, триремы и квадриремы, гружёные всеми видами товаров, бороздят воды всех морей известных людям земли. Вы только-только отошли от примитивной жизни, мы же имеем литературу, духовенство, многовековую историю и государство.

Нил.

Дитя, человек, изваяние.

На нильском берегу коленопреклоненные няньки, тростниковая колыбель: человек гибкий в поединке: каменнорогий, камнебородый, сердце из камня.

– Вы поклоняетесь местному тёмному божку: наши храмы, величественные и загадочные, являются обиталищами Изиды и Озириса, Гора и Аммона Ра. Ваш удел – рабство, смирение и покорность; наш – громы и моря. Израиль слаб и малочисленны дети его; сомнище людей Египта несметно и грозно оружие его. Вас обзывают бродягами и подёнщиками, при нашем же имени мир приходит в трепет.

Голодная отрыжка рассекла его речь. Он отважно возвысил голос над нею.

– Но, дамы и господа, если бы юный Моисей внял и приял этот взгляд на жизнь, если б склонил голову и смирил свой дух перед этим наглым поучанием, то никогда бы не вывел избранный народ из узилища, и не последовал бы за столпом пыли при свете дня, не говорил бы с Предвечным средь молний на горе Синай и не спустился бы оттуда с вдохновенно озарённым лицом, неся в руках таблицы законов, писаные языком изгоев.

Он умолк и взглянул на них, тешась тишиной.

ЗНАМЕНИЕ – ЕМУ!

Дж. Дж. О'Моллой сказал не без сожаления:

– А всё ж он умер не дойдя земли обетованной.

– Нежданно-в-одночасье-хоть-и-от-давней-болячки-прежде-часто-исхаркиваемой скончался,– сказал Лениен.– Имея великое будущее за спиной.

Послышался отряд босых ног, пронёсшийся по вестибюлю и топочущий вверх по лестнице.

– Вот где ораторское искусство,– сказал профессор, не встречая возражений.

Унесённое ветром. Столпища у Малагмаста и Тары королевской. Мили и мили ушей-арок. Слова трибуна выкрикнуты и разметены на все четыре ветра. Люди укрылись под его голосом. Мёртвый гул. Берестяные записи всего что где-либо когда-либо было. Любят его и превозносят: меня уж нет. Я при деньгах.

– Джентельмены,– сказал Стефен,–следующим вопросом в повестку дня, могу ли я предложить перерыв в заседании палаты?

– У меня аж дух захватывает. Это, часом, не французский комплимент?– спросил м-р О'Мэден Берк.– Се тот час, мне думается, когда кувшин вина, метафорически выражаясь, преблагостен в оной древней харчевне.

– Быть по сему и вынести решительное решение. Все, кто за – говорят "ага",– объявил Лениен.– Кто против – "не". Объявляю принятым. А в какую пивную?.. Голосую: Муни!

Он двинулся первым, поучая:

– Мы крепко-накрепко отказываемся принимать креплёные воды, не так ли? Да, не так. Ни коим образом случая.

М-р О'Мэден Берк, следуя по пятам, сказал, сделав сообщнический выпад зонтиком.

– Валяй, Макдуф!

– Деньга от старого увальня!– воскликнул редактор, хлопая Стефена по плечу.– Идём. Где эти клятые ключи?

Он копался в карманах, вытаскивая комканные листы машинописи.

– Ящур, знаю. Будет в порядке. Пойдёт в номер. Где ж они? Порядок.

Он запхал листы обратно и прошёлво внутренний кабинет.

ВСЕЛЯЯ НАДЕЖДУ

Дж. Дж. О'Моллой, двинувшись, было, следом, тихо сказал Стефену:

– Надеюсь вы доживёте увидеть это в печати. Одну минуту, Майлз.

Он последовал во внутренний кабинет, закрывая за собой дверь.

– Пошли, Стефен,– сказал профессор.– Правда ж, здорово? В этом чудится нечто пророческое. Fuit Ilium. Меха ветровейной Трои. Участь всех королевств этого мира. Хозяева Средиземноморья нынче феллахи.

Первый мальчишка-газетчик протопотал вниз по ступеням у них за спиной и вырвался на улицу с воплем:

– Специальный выпуск про скачки!

Дублин. Мне так много ещё познавать.

Они свернули налево вдоль Эбби-Стрит.

– Мне тоже было видение,– сказал Стефен.

– Да,– проговорил профессор с подпрыжкой меняя ногу, чтобы попасть в шаг.– Крофорд догонит.

Другой мальчишка пролетел мимо, вопя на бегу:

– Специальный про скачки!

МИЛЫЙ ГРЯЗНЫЙ ДУБЛИН

Дублинцы.

– Две дублинские весталки,– сказал Стефен,– пожилые и набожные, прожили пятьдесят и пятьдесят три года в переулке Фамболи.

– Где это?– спросил профессор.

– Возле Блекпитса.

Сырая ночь смердит постным тестом. Притиснувшись к стене. Лицо желтовато отблескивает под её ярким платком. Обезумелые сердца. Берестяные записи. Скорей, милок. Ну, давай же. Пусть тут зачнётся жизнь.

– И захотелось им посмотреть виды Дублина с высоты колонны Нельсона. Накопили три шилинга и десять пенсов в красной жестяной копилочке. Вытрясли трёхпенсовики и шестипенсовики, а мелкие пенни выманили кончиком ножа. Два и три серебром, один и семь медяками. Одели свои шляпки и лучшие платья, ещё и зонты прихватили, на случай дождя.

– Мудрые девственницы,– сказал профессор Макью.

ЖИЗНЬ ЖИВЬЁМ

– На шилинг и четыре пенса купили бисквит и четыре куска пирога в центральной столовой на Мальборо-Стрит у мисс Кейт Коллинз, владелицы… Возле подножия колонны Нельсона приобрели у девушки две дюжины спелых слив: чтоб унять жажду после бисквита. Дали два трехпенсовика джентельмену на входе и медленно побрели по винтовой лестнице, бурча, подбадривая друг друга, пугаясь темени, спрашивая одна другую, не с ней ли бисквит, хваля Бога и Пресвятую Деву, грозясь повернуть обратно, заглядывая в воздуховодные прорези. Слава тебе Господи. Они и не думали, что это так высоко. Зовут их Анна Кернс и Флоренс Макаб. У Анны Кернс радикулит, от которого втирает чудотворную воду из Лурда, что дала ей дама, которой досталась целая бутылка от священика ордена пассианистов. Флоренс Макаб каждую субботу покупает свиные ножки и бутылку двойного Х.

– Антитеза,– сказал профессор, кивая дважды.– Девственные весталки. Представляю. Что это друг наш задерживается?

Он обернулся.

Стайка бегущих мальчишек-газетчиков спархивала со ступеней, разлетаясь во всех направлениях, вопя, трепыхая белыми газетами. Сразу же вслед за ними на крыльце явился Майлз Крофорд, алея лицом в ореоле шляпы, в беседе с Дж. Дж. О'Моллоем.

– Пошлирикнул профессор, махнув рукой.

Он снова зашагал сбоку от Стефена.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЦВЕЙТА

– Да, сказал он.– Чётко видятся, воочию.

М-р Цвейт, запыхавшийся, охваченный круговертью диких мальчишек-газетчиков у входа ИРЛАНДСКОГО КАТОЛИКА и ДУБЛИНСКОГО ЖУРНАЛА, вскрикнул:

– М-р Крофорд! Минутку!

– ТЕЛЕГРАФ! Спецвыпуск про скачки!

– Что такое?– молвил Майлз Крофорд, шатнувшись вспять.

Мальчишка-газетчик крикнул в лицо м-ру Цвейту:

– Жутая трагедия в Ретмансе! Ребёнка располовинило мехами!

ИНТЕРВЬЮ С РЕДАКТОРОМ

– Вот та реклама,– проговорил м-р Цвейт протискиваясь к ступеням, отдуваясь и вытаскивая вырезку из кармана.– Я только что говорил с м-ром Ключчи. Он согласен на повторное размещение в течение двух месяцев. А там видно будет. Но он ещё хочет абзац рекламы в ТЕЛЕГРАФЕ, в субботнем розовом. И ещё, если не слишком поздно, хочет чтоб я показал советнику Наннети дизайн из НАРОДА КИЛКЕНИ. Его я могу взять в Национальной библиотеке. Дом Ключей, понимаете? У него фамилия Ключчи. Здесь каламбур на имени. Но, фактически, он почти согласился на повторное размещение. Просто хочет, чтоб ему малость пошли навстречу. Что ему передать, м-р Крофорд?

П.М. в Ж.

– Передайте, пусть поцелует меня в жопу,– сказал Майлз Крофорд, вскидывая для выразительности руку.– Вот так и передайте.

Малость взвинчен. Ищет бури. Все двинулись к выпивке. Плечом к плечу. Яхтсменская кепка Лениена вон аж где. Обычная ирландщина. А это там не юный ли Дедалус, бродячий дух? Сегодня на нём пара неплохих ботинок. Последний раз как я его встречал, у него пятки торчали. Куда-то шёл по слякоти. Неосторожный паренёк. И что его занесло в Айриш-таун?

– Ладно,– сказал м-р Цвейт, возвращаясь взглядом,– если раздобуду дизайн, это, полагаю, будет стоить небольшого абзаца. Скорее всего он разместит рекламу. Я ему скажу…

П.М.Б.И.Ж.

– Пусть поцелует мою благородную ирландскую жопу,– громко крикнул Майлз Крофорд через плечо.– В любое удобное ему время, пусть так и знает.

И пока м-р Цвейт стоял, оценивая ситуацию и едва сдерживая улыбку, он порывисто зашагал прочь.

НАТРЯСТИ ДЕНЬГУ

– Nulla bona, Джек,– сказал он, подымая руку к подбородку.– Я посюда влез. Едва выкручиваюсь. Сам искал у кого-нибудь, чтоб оплатить счёт на прошлой неделе. Сочти сочувствие за поддержку. Извини, Джек. Со всей бы душой, если б мог натрясти деньгу.

Дж. Дж. О'Моллой, с вытянувшимся лицом, шагал молча. Они догнали остальных и пошли рядом.

– А как съели они бисквит и пирог, да обтёрли свои двадцать пальцев бумагой, куда было всё то завернуто, то подошли к перилам.

– Кое-что для тебя,– пояснил профессор Майлзу Крофорду.– Пара дублинских старух на верхушке колонны Нельсона.

ДА ТУТ ЕЩЁ СТОЛБОВ ПОНАСТАВИЛИ! КАК СКАЗАЛ КАКОЙ-ТО СПОТЫКУН

– Что-то новенькое,– сказал Майлз Крофорд.– Сгодится для номера. Позлить Даргла. Итак, две старушенции?

– И уж так-то им боязно, что упадёт колонна,– продолжил Стефен.– Внизу всё крыши-крыши, они тут заспорили где какой храм: Синий купол Ретманса, Адама и Евы, Святого Лоренция О'Тула. Но от смотренья с высоты им поплохело и тогда они вздёрнули подолы…

ЭТОТ ДОВОЛЬНО СТРОПТИВЫЙ ЖЕНСКИЙ ПОЛ

– Полегче,– сказал Майлз Крофорд,– без поэтических вольностей. У нас тут архиепископальная епархия.

– И уселись на свои нижние юбки в полоску, уставясь вверх на статую одноручкового прелюбодея.

– Одноручковый прелюбодей!– воскликнул профессор.– Вот это в точку! Улавливаю идею. Ясно, на что намёк.

ГОРОЖАНАМ ДУБЛИНА МЕТИОРИТНЫХ ПИЛЮЛЬ С УСКОРЕНИЕМ

(быль)

– Но тут в шеях у них такая пошла ломота,– сказал Стефен,– да и слишком они намаялись, чтоб вверх смотреть иль там вниз, или разговаривать даже. Выложили они тогда пакет со сливами промеж собой и стали кушать, одну за другой, а сливовый сок, что тёк из их ртов, отирали платочками, да неспешно сплёвывали косточки за перила.

Он разразился громким юным смехом в заключение. Лениен и м-р О'Мэден Берк, услыхав, оглянулись, махнули и перешли через улицу к Муни.

– Конец?– спросил Майлз Крофорд.– Пусть их тешатся, лишь бы чего похуже не утворили.

СОФИСТ ВЫДАЛ ПЛЮХУ ГОРДЯЧКЕ ЕЛЕНЕ ПРЯМИКОМ В ХОБОТ. СПАРТАНЦЫ СКРИПЯТ ЖЕЛВАКАМИ.

ВЕРНАЯ ПЕН С ИТАКИ ПРИЗНАНА ЛУЧШЕЙ

– Ты мне напоминаешь Антисена,– сказал профессор,– одного из учеников софиста Горгия. Про него говорили, что невозможно понять: на других он зол или на самого себя. Он был сыном аристократа и рабыни. И написал книгу, где отбирает пальму первой красавицы у Елены Аргивянской, чтобы отдать её бедной Пенелопе.

Бедная Пенелопа. Пенелопа Богачсон.

Они приготовились пересечь О'Коннел-Cтрит.

АЛЛО, ЦЕНТРАЛЬНАЯ!

В различных местах вдоль восьми линий стояли трамваи на своих путях, по маршрутам из или на Рэтмайн, Рэтфан, Хэм, Блекрок. Кингстаун и Далкей, Сандимонт Грин, Рингсенд и Сандимонт Тауэр, Палмерстон-Парк и Верхний Рэтман, все замерли, утихомиренные коротким замыканием. Телеги, извозчики, ломовики, почтовые фургоны, частные экипажи, платформы с дребезжащими ящиками бутылок газированой минеральной воды, громыхали, катили скоро, влекомые лошадьми.

КАК? И – ОТКУДА?

– Как ты назвал это?– спросил Майлз Крофорд.– И откуда у них сливы?

ПЕДАГОГ ЗА ВЕРГИЛИЯ. СЛИВЫ ВТОРОКУРСНИКА ДЛЯ СТАРИКА МОИСЕЯ

– Назови это, погоди-ка,– сказал профессор, широко распахивая свои длинные губы, чтобы припомнить.– Назови это, минутку. Назови: deus nobis haec otia fecit.

– Нет,– сказал Стефен,– нарекаю Обзором Земли Обетованнoй, или Притчей о Сливах.

– Понимаю,– сказал профессор. Он смачно рассмеялся.

– Понимаю,– сказал он опять с новым смакованием.– Моисей и земля обетованная. Мы подали ему эту идею,– добавил он, обращаясь к Дж. Дж. О'Моллою.

ГОРАЦИЙ – ПУТЕВОДНАЯ ЗВЕЗДА В ЭТОТ ПРЕКРАСНЫЙ ИЮНЬСКИЙ ДЕНЬ

Дж. Дж. О'Моллой усталым взглядом искоса зыркнул на статую и продолжал сохранять спокойствие.

– Понятно,– сказал профессор. Он остановился на тротуарном островке вокругДжона Грея и воззрился вверх на Нельсона из сети морщин своей кривой усмешки.

УРЕЗАННОЕ КОЛИЧЕСТВО ПАЛЬЦЕВ ВЕСЬМА ВОЗБУЖДАЕТ РЕЗВЫХ ДАМ:

КАК ТУТ НЕ ПОНЯТЬ АННУ ВИМБЛЗ, ФЛО ВЕНГЛЗ?

– Одноручковый прелюбодей,– сказал он угрюмо.– Должен признать меня это достало.

– Доставало и тогда, да и не одну,– сказал Майлз Крофорд,– если уж начистоту, как перед Господом Всевышним.