Цитаты из книги «Неночь»

– Обниматель? – прошипел Трик. – Лучше, чем Свинолап. – Бездна и кровь, Мия! – Что? – ухмыльнулась та. – Уверена, ты даришь людям очень милые объятия. – Да поможет мне Черная Мать, – вздохнул Трик. – Мне нужна гребаная выпивка…

Трик, шагая под руку с Эшлин, заметил, что Мия дрожит, и обнял ее свободной рукой, чтобы согреть. Тогда Мия перестала так сильно жалеть о выборе наряда.

– Приближается Великое Подношение, и, согласно обычаю, на него принято дарить подарки любимым людям. Через канал находится палаццо претора Джузеппе Маркони, богатого юного костеродного дона, который устраивает самые восхитительные вечеринки из всех, какие я посещала. Сегодня претор организовывает традиционное торжество в честь Великого Подношения; бал, на который приглашаются только самые сливки столичного общества. И я добыла приглашения… для вас. Аалея будто из воздуха достала пергаментные свитки и медленно помахала ими перед лицом. – Разумеется, каждому из вас придется придумать убедительный предлог, почему вас пригласили на столь эксклюзивную вечеринку. Но, уверена, я достаточно хорошо вас обучила для этого. В конце концов, это будет бал-маскарад, так что вы можете выбрать любую личину.

Аколитов загнали в фойе палаццо. Красные стены были завешаны прекрасными портретами в роскошном лиизианском стиле[79].

– Это странно, – пробормотала Карлотта. – По чему мы только не скучаем. Девушка прикоснулась к месту на щеке, где раньше было клеймо рабыни. Пальцы пробежались по безупречной ныне коже. Больше она ничего не говорила, и Мия не хотела давить. Но она видела, как в глазах Карлотты пробегали воспоминания, пока она смотрела на проплывающий мимо город. Тени, которые омрачили ее радужные оболочки, придали им синевы.

Добряк. И хоть у него не осталось шрамов, это не значит, что они не оставили на нем след. Все, как и сказала Наив. Здесь стоит присматривать за тем, что мне дорого. – …Дорого? Этот юноша ничего для тебя не значит… – Я знаю, что должна относиться к нему как к сопернику. Я знаю, что всем нам не хватит мест, чтобы стать Клинками. Но эта Церковь создана для того, чтобы сделать меня бездушной. Поэтому с каждой переменой мне все важнее не упускать ту часть себя, которая может испытывать сострадание. – …Сострадание – это слабость, которую могут использовать против тебя. Скаева, Дуомо и Рем ее не проявят… – Еще одна причина держаться за нее, не так ли? – …Гм-м… – Пф-ф. – …Р-р-р… – Заткнись. – …Повзрослей… Мия расхохоталась, и тени улыбнулись. – Никогда. Девушка и не-кот растворились во тьме.

– …Что ж, все прошло просто блестяще… – Ну, попытаться-то можно было, – сказала она, шаркая по коридору. – …Это была какая-то уловка?.. – А что, неужели мое неравнодушие настолько возмутительно? – …Не возмутительно. Просто бессмысленно…

Та же женщина, которая сидела сложа руки, пока лорд Кассий и его люди пытали ее аколитов в темных камерах Годсгрейва. Та же женщина, которая приговорила восьмерых своих учеников к смерти с улыбкой на лице.

Юношу раздели до пояса, завязали ему глаза черной тканью и повернули спиной к залу. Аколиты, бесшумные и напряженные, собрались полукругом вокруг основания Наи. Эшлин кивнула себе и прошептала Мие: – Кровавое бичевание. – Что? – Ш-ш-ш. Смотри.

К концу завтрака за длинным одиноким столом остались только Эшлин, Джессамина, Карлотта и Мия. Все побитые. Ушибленные. Окровавленные. Но хотя бы живые. Из девяти девушек, которые собрались вчера в зале Аалеи, вернулись только четыре. Четыре – железо. Остальные – стекло. Они посмотрели друг на друга. Вечно стоическая Карлотта. Ликующая Джессамина. Обеспокоенная, нахмуренная Эш – вероятно, из-за мыслей о том, что могло происходить с ее братом. Но никто из них не заговорил. Мия пялилась на свою тарелку, пережевывая пищу – по одному пепельному кусочку за раз. Заставляя себя съесть каждую крошку. Впитать в себя подливу, как необработанный камень – кровь. И, закончив, тихо встала, вернулась к себе в комнату и закрыла за собой дверь. Она посмотрела на свое отражение в зеркале. Темные глаза с синяками. Тонкие дрожащие губы. – …Мне жаль, Мия… Она посмотрела на не-кота, свернувшегося на краю кровати. Кассий и Эклипс потрясли Мистера Добряка хуже, чем ее. Но вопросы о даркинах, о Лорде Клинков и его спутнике – все они умерли прямо на ее губах. – Все нормально, Мистер Добряк, – вздохнула Мия. – …Никогда не отводи взгляд… – прошептал он. – …Никогда не бойся… Мия кивнула. – И никогда, никогда не забывай. Она села перед зеркалом и уставилась на девушку в отражении. На убийцу, которую описал Кассий. На чудовище. На долю секунды задумалась, какой могла бы быть ее жизнь, если бы Скаева не разорвал ее на клочья. Мия пыталась вспомнить лицо отца. Пыталась забыть лицо матери. Чувствовала, как слезы обжигают глаза. Приказывала им исчезнуть, пока ничего не осталось. Только Мия и девушка с сухими глазами в отражении. Меркурио, должно быть, знал, что скоро грядет проверка на преданность. Знал, что планировали Кассий и Духовенство. И хотя любой другой мог бы обидеться, что учитель не предупредил о грядущем, Мия ощущала только гордость. Старик знал, что ее ждет, и все равно не промолвил ни слова. Не потому, что ему было все равно. А потому, что он знал. Кассий и Духовенство не имели ни малейшего понятия. Ни малейшего представления о том, из чего она сделана. Но он знал. «Железо или стекло?» – спрашивали они. Мия сжала челюсти. Покачала головой. Ни то, ни другое. Она была сталью.