Глава 4

Я закончил только в половине одиннадцатого и чувствовал себя так, словно провел последние четыре часа под водой. И все же мне не хотелось отправляться домой, не вычеркнув несколько имен из списка. Поэтому я осторожненько наведался по двум самым дальним адресам, которые пришлись более или менее по пути. Первая машина стояла прямо перед домом, и багажник у нее оказался без единого пятнышка, поэтому я спокойно прокатил мимо.

Вторую машину загнали под навес, в тень, и я не мог разглядеть багажник. Притормозив и заехав на дорожку, я сделал вид, будто заблудился, и начал разворачиваться. На багажнике «хонды» действительно что-то было, но тут мои фары осветили машину, и невероятно толстый кот немедленно удрал в темноту. Я развернулся и поехал обратно.

В половине двенадцатого я припарковался перед домом. Над входной дверью горел фонарь. Я вылез из машины и встал за пределами маленького пятна света, который он отбрасывал. Дождь наконец прекратился, но на небе еще висели низкие темные облака, и я вспомнил ту ночь, почти две недели назад, ночь, когда меня застукали. Во мне проснулось эхо тревоги. Я посмотрел на облака, но они, казалось, не испытывали страха. «Ты промок, – хихикали они, – и стоишь здесь как дурак, и все тело у тебя в мурашках».

Решив, что они правы, я запер машину и вошел в дом.

Там царила относительная тишина, поскольку следующий день был будним. Коди и Эстор спали, по телевизору тихонько шли вечерние новости. Рита дремала на кушетке с Лили-Энн на коленях. Она не проснулась, когда я вошел, но Лили-Энн устремила на меня яркие, широко раскрытые глаза.

– Па, – произнесла она. – Па-па-па.

Она немедленно меня узнала, моя умница. Посмотрев на ее счастливое личико, я почувствовал, как несколько туч в душе растаяло.

– Крошка Лили, – сказал я с подобающей случаю серьезностью, и она засмеялась.

– О! – Рита вздрогнула, проснулась и захлопала глазами. – Декстер… ты дома? В смысле… ты так поздно.

Опять.

– Прости, – сказал я. – Работа.

Рита долго смотрела на меня, моргая, а потом покачала головой.

– Ты весь промок, – заметила она.

– Шел дождь.

Она снова похлопала глазами.

– Дождь прекратился час назад.

Я не понял, почему это так важно, но голова у меня набита вежливыми банальностями, поэтому я ответил:

– Ну видишь, вот и доказательство.

Рита снова посмотрела задумчиво, и мне стало слегка неловко. Но наконец она вздохнула и покачала головой.

– Ладно, – сказала она. – Ты, наверное, очень… А.

Твой ужин. Он уже… Ты голоден?

– Просто умираю.

– С тебя течет на пол, – заметила Рита. – Лучше переоденься во что-нибудь сухое. Если ты простудишься… – Она помахала рукой. – О, Лили-Энн проснулась.

Она улыбнулась малютке той самой материнской улыбкой, которую тщился передать Леонардо да Винчи.

– Я пойду переоденусь, – сказал я и отправился в ванную, где снял и сложил в корзину мокрую одежду, вытерся и натянул сухую пижаму.

Когда я вернулся, Рита что-то напевала, а Лили-Энн гулила. Я не хотел им мешать, но у меня возникли кое-какие важные соображения.

– Ты сказала, ужин готов? – напомнил я.

– Ужин… я надеюсь, он не совсем пересох, потому что… он в кастрюльке, и… я только разогрею, на, подержи. – Она вспрыгнула с кушетки и сунула мне Лили-Энн. Я поспешно подошел и взял девочку на тот случай, если я ослышался и Рита собиралась разогреть Лили-Энн в микроволновке. Рита уже унеслась на кухню, а мы с дочкой сели на кушетку.

Я посмотрел на нее. Лили-Энн, маленькая и ясноглазая. Вход в новооткрытый мир эмоций и нормальной жизни. Чудо, которое сделало Декстера наполовину человеком, исключительно благодаря чудесному розовому факту своего существования. Лили-Энн научила меня чувствовать, и, сидя с дочерью на руках, я видел те пушистые лучезарные образы, которые посещают всякого простого смертного. Лили-Энн скоро должен исполниться год, и я уже не сомневался, она – необыкновенный ребенок.

– Ты знаешь, как пишется слово «гипербола»? – спросил я у нее.

– Па, – радостно отозвалась она.

– Прекрасно, – сказал я, и тут она протянула руку и ухватилась за мой нос, доказывая, что слово «гипербола» слишком легкое для такого высокоинтеллектуального существа. Лили-Энн хлопнула меня ладошкой по лбу и несколько раз подскочила – это была вежливая просьба устроить ей что-нибудь поинтереснее, возможно, с хорошим саундтреком и танцами. Я повиновался.

Через несколько минут мы с Лили-Энн перестали подскакивать в такт двум строчкам «Танцующего лягушонка» и уже разрабатывали последние детали единой физической теории, когда в комнату примчалась Рита с благоуханной дымящейся тарелкой в руках.

– Свиная отбивная, – объявила она. – По-датски. В духовке, с грибами. Только грибы в магазине оказались не очень… Поэтому я порезала туда помидоры и каперсы. Коди, конечно, не понравилось… о! я совсем забыла. – Рита поставила тарелку на кофейный столик передо мной. – Прости, если рис слишком… дантист тебе уже сказал? Эстор нужно поставить скобки на зубы, и она просто… – Рита помахала рукой в воздухе, уже собираясь сесть. – Она сказала, что скорее… черт, я забыла вилку, погоди секунду. – И она снова убежала.

Лили-Энн понаблюдала за матерью и снова повернулась ко мне. Я покачал головой.

– Она всегда так говорит, – предупредил я. – Ты привыкнешь.

Лили-Энн, казалось, слегка засомневалась.

– Па-па-па, – сообщила она.

Я поцеловал ее в макушку. От нее чудесно пахло – детским шампунем и каким-то опьяняющим феромоном, который дети втирают в волосы.

– Ты, наверное, права, – согласился я, и тут Рита вернулась с вилкой и салфеткой. Она взяла у меня Лили-Энн и уселась рядом, чтобы продолжить сагу про Эстор и дантиста.

– Я ей объяснила, что это только на год, и многие девочки… Но она… Она рассказывала тебе про Энтони?

– Про придурка Энтони? – уточнил я.

– О! Он на самом деле не совсем… то есть Эстор так говорит, и напрасно. Но у девочек все по-другому, а Эстор в таком возрасте… свинина не слишком пересушена? – Рита подозрительно глянула в мою тарелку.

– Просто супер.

– Она все-таки пересушена, прости. Так вот, я подумала, если ты с ней поговоришь… – закончила Рита. Я искренне надеялся, что она имела в виду Эстор, а не свиную отбивную.

– И что я должен ей сказать? – спросил я с полным ртом очень вкусной, хотя и слегка пересушенной свинины.

– Что это нормально, – ответила Рита.

– Что именно? Скобки на зубах?

– Да, конечно. А о чем, по-твоему, сейчас шла речь?

Честно говоря, я далеко не всегда бываю уверен, о чем у нас идет речь, так как Рита обычно умудряется говорить одновременно о трех предметах. Возможно, это из-за работы. Хотя я и прожил с Ритой несколько лет, но знаю лишь, что на работе она жонглирует большими числами, переводя их в разные иностранные валюты и посылая результаты на местный рынок недвижимости. Одна из невероятных загадок жизни: женщина, достаточно умная, чтобы производить сложные вычисления, оказывается редкостно глупа, когда дело касается мужчин. Сначала Рита вышла за наркомана, который бил ее, а заодно Коди и Эстор, и наконец натворил достаточно неприятных и незаконных дел, чтобы попасть за решетку. И тогда Рита, освободившись от многолетнего кошмара – брака с наркоманом, радостно бросилась в объятия еще худшего чудовища – Декстера.

Разумеется, она не знала, что я собой представляю, да и я не стремился ее просветить. Я изо всех сил старался держать жену в блаженном неведении касательно своей подлинной сути – Темного Декстера, веселого вивисектора, живущего ради того, чтобы слышать шорох скотча, видеть блеск ножа и чуять запах страха, исходящий от очередного достойного кандидата, который заслужил билет на Темную Игровую Площадку Декстерленда, убив невинного и каким-то чудом проскользнув меж пальцев правосудия.

Рита никогда не узнает мою истинную суть. И Лили-Энн тоже. Времяпрепровождение с новыми друзьями вроде Валентайна проходило втайне – по крайней мере до злополучного инцидента со Свидетелем. На мгновение я задумался о нем и об оставшихся в списке именах. Один из этих людей – именно тот, кто мне нужен, иначе и быть не может, и когда он будет в моих руках… Я уже буквально чувствовал приятное возбуждение, которое испытаю, когда схвачу и свяжу его, уже слышал сдавленные вопли боли и страха…

Мысленно забравшись в дебри своего маленького хобби, я совершал страшное преступление – я жевал свиную отбивную, не чувствуя вкуса. Но, к счастью для вкусовых сосочков, представляя, как Свидетель рвется из пут, я откусил еще кусок свинины и немедленно покинул царство приятных грез, вновь оказавшись за семейным столом. Я отправил в рот остатки риса и подцепил на вилку каперс, и тут Рита сказала:

– Страховка не покроет дантиста, так что… но у меня в этом году будет премия, и скобки очень… и потом, Эстор почти не улыбается. Но может быть, если зубы у нее… – Она вдруг замолчала, помахала рукой и поморщилась. – Лили-Энн! Тебе нужно поменять подгузник.

Рита встала и понесла ребенка по коридору туда, где стоял пеленальный столик, а вокруг распространился запах отнюдь не свиной отбивной. Я отодвинул пустую тарелку и со вздохом откинулся на спинку кушетки. Декстер Переваривает Пищу.

По какой-то странной и неприятной причине, вместо того чтобы отвлечься от забот минувшего дня и погрузиться в туман сытого довольства, я снова задумался о работе – о Марти Клейне и о кошмарном месиве, в которое превратилось его тело. Я не очень близко знал Клейна и к тому же не способен к каким-либо эмоциональным привязанностям, даже к той грубовато-мужественной фамильярности, столь популярной у нас на работе. И мертвые тела меня не пугают; тем более я сам периодически произвожу их. Рассматривать и трогать трупы – часть моей работы. Мертвый коп пугает меня не больше, чем мертвый адвокат, хотя я бы предпочел, чтобы мои коллеги об этом не знали. Но труп в таком виде… полностью лишенный человеческого облика… нечто совсем иное, почти сверхъестественное.

Убийство, жертвой которого стал Клейн, было совершено с яростью, которая выдает безумца, сомневаться не приходилось, но процесс провели настолько тщательно, и он наверняка занял столько времени, что это уже вышло за рамки привычного, уютного смертоубийственного безумия и очень смутило меня. Потребовались значительная сила и выдержка, а главное – ледяное самообладание, чтобы не зайти слишком далеко во время оргии и не причинить смерть слишком быстро, пока еще есть целые косточки.

Почему-то я был почти уверен, это – не простой и относительно безвредный единичный эпизод, герой которого слетел с тормозов и на несколько часов пустился во все тяжкие. Случившееся походило на определенный шаблон, на способ существования, на перманентное состояние. Безумная сила и ярость в сочетании с патологической способностью контролировать себя… я даже представить не мог, какого рода существо на это способно. И, честно говоря, не желал знать. Но опять-таки меня не отпускало ощущение, что в ближайшем будущем мы обнаружим еще несколько размозженных копов.

– Декстер, – негромко позвала Рита из спальни, – ты идешь спать?

Я посмотрел на часы у телевизора. Почти полночь. Одного взгляда на цифры хватило, чтобы понять, как я устал.

– Иду, – сказал я, встал с кушетки и потянулся, ощущая приятную истому. Действительно уже пора было спать, и я решил, что подумаю о Марти Клейне и его ужасной смерти завтра. Пусть зло распределяется во времени равномерно. По крайней мере в хорошие дни бывает именно так. Я отнес тарелку в раковину и пошел спать.

Пребывая в тусклом шерстяном мире сна, я почувствовал, как некое отвратительное ощущение пробирается мне в голову. Словно в ответ на невнятный, но неотложный вопрос, я услышал оглушительный рев – и проснулся. От громкого чиха у меня потекло из носа.

– О Господи, – сказала Рита, садясь. – Ну вот, ты простудился, потому что… я знала, что так и будет… возьми платок.

– Спасибо. – Я сел, взял салфетку, вытер нос и снова чихнул, на сей раз в салфетку, и она разорвалась в моей руке. – Тьфу, – просипел я, испачкав пальцы соплями.

Кости тупо ломило.

– Ради Бога… вот, возьми еще. – Рита подала салфетки. – И иди вымой руки, потому что… посмотри на часы, уже и так пора вставать.

Прежде чем я успел вытереть нос новой салфеткой, Рита вскочила, предоставив мне оставаться в постели, сопливиться и размышлять над злой судьбой, обрушившейся именно на меня, ни в чем не повинного бедолагу. Голова болела и словно оказалась набита мокрым песком, который сыпался через нос на руку, а в довершение всего предстояло пойти на работу, хотя я смутно представлял себе, каким образом я смогу это сделать, поскольку в мыслях плавал сплошной туман.

Но что у Декстера хорошо получается – так это быстро запоминать модели поведения и воспроизводить их. Я прожил всю жизнь среди человеческих существ, которые думают, чувствуют и поступают совершенно непостижимым для меня образом. Мое выживание зависит от того, сумею ли я безупречно сымитировать то, что делают они. К счастью, девяносто девять процентов событий в человеческой жизни – всего лишь повторение одних и тех же действий, произнесение привычных избитых клише, выделывание знакомых фигур танца, который ты исполнял, как зомби, вчера, позавчера и позапозавчера. До ужаса глупо и нелепо, но в то же время исполнено несомненного смысла. В конце концов, если каждый день следовать шаблону, то не нужно думать. По-моему, это к лучшему, поскольку людям обычно не даются мыслительные процессы сложнее жевания.

Поэтому я еще в детстве привык наблюдать, как люди выполняют два-три базовых ритуала, а потом безупречно имитировать те же самые действия. И сегодня утром этот талант меня выручил, поскольку, когда я выкарабкался из постели и побрел в ванную, в моей голове не было ничего, кроме слизи. Но если бы я не вызубрил наизусть, что надлежит делать каждое утро, мне, наверное, не удалось бы справиться. Тупая боль сильнейшей простуды проникла во все кости и совершенно вытеснила из мозга способность думать.

Однако оставалась привычная схема действий, которые следовало делать поутру. Принять душ, побриться, почистить зубы, сесть за кухонный стол, где уже ожидала чашка кофе. Пока я пил его, чувствуя, как разгорается маленькая искорка жизни, Рита поставила передо мной тарелку с яичницей. Возможно, не без помощи кофе я вспомнил, как нужно с ней поступить, и неплохо справился. Когда я закончил, Рита достала две таблетки.

– Выпей, тебе будет намного лучше, когда они начнут… ох, посмотри на часы. Коди, Эстор, вы опоздаете!

Она долила мне кофе и заспешила по коридору. Я услышал, как она вытаскивает из постелей двух детей, которые не имели к тому никакого желания. Через минуту Коди и Эстор уселись за стол и получили свои порции. Коди автоматически принялся за еду, но Эстор уронила голову на руку и с отвращением уставилась на яичницу.

– Похоже на сопли, – констатировала она. – Я буду хлопья.

Капризы тоже входили в утренний ритуал. Эстор не желала есть все, что предлагала ей Рита. И мне показалось это до странности приятным, поскольку я знал, что произойдет дальше: Рита и дети отыграют по ежедневному сценарию, а я дождусь, когда таблетки окажут действие и вернут мне способность самостоятельно мыслить. До тех же пор не о чем беспокоиться. Ничего не нужно делать, только следовать схеме.