3
Дилл

Дилл очень надеялся, что на обратном пути, когда он спросит, могут ли они заехать в тюрьму, Лидия скажет, что ей нужно домой и у нее нет времени ждать, пока он пообщается с отцом. Но нет.

Тюрьма «Ривербенд» располагалась в обманчиво красивой, живописной части Нэшвилла. Массивные бежевые строения с узкими окнами стояли в окружении гряды холмов и роскошных лесных насаждений.

– Я ненадолго. Вы же знаете: терпеть не могу это место, – сказал Дилл, выбираясь из машины.

Лидия что-то печатала на своем телефоне.

– Не волнуйся, приятель. Я пока начну писать пост для блога, про возвращение в школу.

Трэвис молча поднес книгу поближе к лицу.

– Вообще-то, ребят, вы должны были сказать, что спешите домой, – пробурчал Дилл.

– Ой, ладно, – сказала Лидия, не поднимая глаз. – Давай, Дилл, побыстрее там, а то меня посадят под домашний арест или высекут.

– Ага, поторопись, – добавил Трэвис. – Я хочу поскорее вернуться домой и потусить с папашей, а не читать здесь свою любимую книгу.

Дилл смущенно улыбнулся и показал им средний палец. Потом, глубоко вздохнув, направился ко входу в главное здание, прошел через пост охраны и отметился в журнале. Охранники отвели его в комнату для посещений. Все в ней выглядело совсем не так, как показывают по телевизору. Здесь не было прозрачных разделителей и телефонных трубок. Только большое помещение с круглыми столами, у каждого из которых стояло по два-три стула, и несколько торговых автоматов. Эта комната напоминала школьную столовую, и пребывание здесь доставляло ему ровно столько же удовольствия. Воздух казался спертым, прохлада была едва ощутимой: в здании определенно имелась система кондиционирования, но в силу каких-то финансовых или моральных ограничений ею не пользовались должным образом. В помещении дежурило несколько охранников.

Дилл был единственным посетителем. Он сел за стол и принялся барабанить по нему пальцами. Ноги его тоже постоянно подпрыгивали. Скорее бы покончить с этим.

Тут дверь открылась, и в комнату в сопровождении охранника вошел Диллард Эрли-старший. Дилл повернулся и встал.

Его отец был высоким и худым, даже костлявым. У него были глубоко посаженные темные глаза, подкрученные вверх длинные усы и длинные грязные черные волосы, испещренные сединой и собранные в хвост. При каждой новой встрече Дилл отмечал про себя, что отец стал еще жестче, коварнее, нелюдимее, изворотливее. Тюрьма обтесывала его, лишая тех немногих крупиц мягкости и кротости, которыми он прежде обладал. Отец был почти на десять лет старше матери Дилла, но выглядел старше на все двадцать.

На нем были темно-синие джинсовые штаны и светло-голубая грубая рубаха с номером на груди и надписью tdoc на спине.

Отец неторопливо подошел к нему настороженной походкой хищника.

– Здравствуй, младший.

Дилл ненавидел, когда его называли младшим.

С секунду они стояли и смотрели друг на друга. Объятия и прикосновения здесь были запрещены. Сидя по другую сторону стола, Дилл чувствовал исходивший от отца запах. Не то чтобы плохой, но очень острый, отчетливый, первобытный дух. Так пахнут давно немытые кожа и волосы.

Они сели. Отец Дилла положил руки на стол. На костяшках пальцев одной руки у него было вытатуировано слово «Марк», а другой – «16:18». Вот такой поворот. И не к лучшему. Не самое обнадеживающее зрелище – замечать за ним все новые странности.

Дилл старался говорить непринужденно.

– Привет, пап. Ты, похоже, татуировки сделал.

Отец посмотрел на свои руки так, словно услышал об этом впервые.

– Да, сделал. Мне здесь не дают практиковать мои обряды, поэтому теперь я ношу знаки веры на собственной коже. Этого им у меня не отнять.

Похоже, ты неплохо справляешься. Все думали, что в тюрьме отцу придется непросто, учитывая, за что его посадили. Но они недооценивали отцовскую харизму. По всей вероятности, если можешь убедить людей брать в руки змей и пить яд, то вполне способен найти себе защиту от тех, кого отец называл «содомитами».

Они сидели друг против друга. Повисла неловкая пауза.

– Ну… как ты тут? – спросил Дилл.

– Живу одним днем, хвала Иисусу.

– Тебя… нормально кормят? – Поддерживать разговор было непросто. В тюрьме даже погода не являлась предметом обоюдного интереса.

– У меня есть все, что нужно. Как дела у тебя и у твоей матери?

– Пытаемся свести концы с концами. Работаем изо всех сил.

В его пристальном взгляде блеснул странный огонек, отчего Дилл ощутил темноту внутри.

– Рад слышать. Работайте, расплатитесь с долгами, чтобы я мог заново отстроить свой приход, когда выйду на свободу. Возможно, ты ко мне присоединишься, если к тому времени укрепишься в вере.

Дилл поежился.

– Да, возможно. Кстати, завтра в школу.

Поставив локти на стол, отец сплел пальцы, словно в молитве.

– Сейчас та самая пора, не так ли? И как же ты проведешь этот учебный год? Будешь ли служить Христу и говорить со своими сверстниками о Спасении и знамениях? Будешь ли за меня делать то, чего я сейчас делать не могу?

Дилл снова поерзал на стуле и отвел взгляд. Ему не нравилось смотреть отцу в глаза. Отец мог одним взглядом убедить человека совершить нечто опасное.

– Я… мне кажется, моих одноклассников мало волнует, что я говорю.

Прекрасно. Лишнее напоминание о том, как я непопулярен в школе, а заодно и повод разочаровать отца. Два в одном. Эти поездки в тюрьму – сущая радость.

Отец подвинулся к Диллу, впившись в него взглядом, и заговорщическим голосом произнес:

– Тогда не говори, а пой. Используй голос, который даровал тебе Господь. Задействуй руки, которые Господь наделил умением играть на струнах. Распространяй Слово Божие через песню. Молодежь любит музыку.

Дилл подавил горькую усмешку.

– Да… только не о змеях и тому подобном. Такая музыка не очень популярна.

– Святой Дух пробудится в них точно так же, как пробуждался в наших прихожанах, когда ты пел и играл перед ними. А к тому времени, как я выйду отсюда, число прихожан увеличится в десять раз.

А что если я просто попытаюсь пережить этот последний учебный год? Не буду делать ничего, что даст им лишний повод меня унизить?

– Послушай, пап, из-за твоего… нашего… положения… мне довольно сложно говорить со своими одноклассниками о таких вещах. Им совершенно не хочется все это слушать, понимаешь?

Отец фыркнул.

– Так, значит, мы уступим козням Люцифера и позволим ему погубить нашу миссию? Отдадим ему победу без возражений?

– Нет, я… я не… – тут Дилл вдруг осознал, насколько абсурдна эта ситуация: человек, сидящий в тюрьме, заставлял его, Дилла, чувствовать себя никчемным. Он даже не смог завершить мысль.

– Помнишь, как ты писал псалмы и пел их вместе с церковной группой? Помнишь это?

– Ага, наверное. Да.

Отец откинулся на спинку стула, отвел взгляд и едва заметно покачал головой.

– Это были прекрасные песни. – Он снова посмотрел на Дилла. – Спой мне.

– В смысле – прямо здесь? Сейчас? – Дилл искал подтверждения тому, что отец шутит. Это было бы в высшей степени редким явлением, и все же.

– Да. Ту, которую ты написал. «И Христос освободит нас».

– У меня нет с собой гитары. К тому же разве это не будет выглядеть… слегка странно? – Дилл кивнул в сторону охранников, которые со скучающим видом переговаривались о чем-то между собой.

Отец повернулся к ним. Его глаза заблестели.

– А ты думаешь, они и без того не считают нас странными?

Верно подмечено. Дилл покраснел. Как если бы с кожи сорвали пластырь. Он поспешно и тихо напел отцу духовную песню. Краем глаза он заметил, что охранники перестали разговаривать и обратили все свое внимание на них.

– Еще, – сказал отец, аплодируя. – Давай новую.

– Я… толком ничего и не писал в последнее время.

– Ты забросил музыку?

– Не совсем. Просто сейчас пишу… немного о другом.

Отец помрачнел.

– О другом. Господь не для того наделил тебя даром петь, чтобы ты восхвалял людей и блуд.

– Я не пишу про блуд. У меня нет ни одной песни про блуд.

Отец наставил на него палец.

– Запомни вот что: Христос – это путь, единственный путь, твой путь к спасению. А музыка – это твой путь к Богу. Моим путем к Богу стало провозглашение знамений веры. Если мы потеряем свой путь к Богу, то лишимся пути к спасению, своей награды в вечности. Понимаешь?

– Ага, понимаю. – Когда Дилл разговаривал с отцом, у него возникало такое чувство, словно он говорит с наделенной разумом кирпичной стеной, которой откуда-то известно про Бога. – Ну ладно, мне пора.

Отец еще больше помрачнел.

– Ты же только пришел. Ты что, проделал этот путь ради того, чтобы побыть здесь пару минут, а потом снова вернуться домой?

– Нет, меня подбросили друзья. Они ездили в Нэшвилл за вещами для школы. Сейчас они на парковке, а там очень жарко. Спасибо им и на том, что согласились подождать меня.

Отец шумно выдохнул и поднялся.

– Ну, тогда тебе лучше вернуться к ним. До свидания, младший. Передай своей матери пламенный привет и скажи, что я ей скоро напишу.

Дилл тоже встал.

– Передам.

– Передай, что я получаю ее письма.

– Ладно.

– Когда мы увидимся?

– Точно не знаю.

– Тогда увидимся, когда Господь того пожелает. Иди с Богом, сын.

Отец Дилла сжал руки в кулаки и, подняв их, свел вместе: Марк, 16:18 – потом развернулся и пошел прочь.

* * *

Выйдя из тюрьмы, Дилл перевел дух. Он почти не дышал там, словно для того, чтобы не вдохнуть ненароком неведомый вирус, бродивший среди заключенных. Избавившись от страха перед встречей с отцом, он почувствовал себя лучше – но ненамного. Внутри по-прежнему жил тот, первоначальный, страх, поселившийся в нем еще утром.

Он подошел к машине. Лидия как раз объясняла Трэвису, сколько калорий нужно было бы потреблять дракону ежедневно, чтобы он мог дышать пламенем. Ее аргументы, судя по всему, казались ему неубедительными.

Подняв взгляд, она увидела Дилла.

– О, слава богу. – Она завела машину. – Ну что, как твой папа?

– Странный, – произнес Дилл. – Он реально странный.

– А… – начал было Трэвис.

– Если честно, мне не хочется об этом говорить.

– Блин, ну ладно.

– Извини, я не хотел показаться грубым, – сказал Дилл. – Просто… давайте просто поедем домой.

На обратном пути друзья в основном молчали. Трэвис читал книгу. Лидия включила микс Nick Cave & The Bad Seeds/Gun Club и отбивала пальцами ритм на руле. Она по-прежнему была в прекрасном расположении духа. Почему нет? Она чудесно провела день.

Дилл смотрел в окно на деревья, обрамлявшие дорогу. На фоне сплошной зеленой стены на обочине время от времени попадались самодельные кресты – в память о тех, чей путь здесь оборвался. Вдали кружили три стервятника, взмывая выше на восходящих потоках воздуха. Дилл старался запечатлеть в памяти оставшиеся минуты этой поездки.

Последний школьный шопинг. Конец маленького кусочка моей жизни. А я ведь даже не успел насладиться им как следует из-за своего безумного папаши, который с каждым днем становится только безумнее.

Краем глаза он наблюдал за тем, как Лидия ведет машину, за уголками ее губ, как они изгибались кверху в практически перманентной ухмылке, как почти неуловимо шевелились ее губы, неосознанно вторя словам песни.

Запомни это. Напиши на самодельном кресте и воткни его в свое сердце – в память об окончании всего этого.

Когда они въехали в Форрествилл, тени уже были длинными и свет словно лился сквозь графин сладкого чая. Первым они высадили Трэвиса.

Он выпрыгнул наружу, а потом, положив ладонь на крышу, заглянул в салон.

– Еще один год, ребят. Увидимся завтра?

– К сожалению, да, – произнес Дилл.

Трэвис неспешно направился к дому. Дойдя до крыльца, повернулся и еще раз помахал, подняв кверху свою дубинку.

Лидия нажала на газ.

– Я не спешу домой, – сказал Дилл.

– Привычка.

– Не хочешь поехать в парк Бертрам и посмотреть на поезда, пока не стемнело?

– Я бы с радостью, но в ближайшие несколько месяцев мне придется посвящать больше времени своему блогу. Я буду ссылаться на него в заявлении о поступлении в вузы, так что контент должен быть качественный.

– Да ладно тебе.

– Слушай, было бы весело посмотреть на поезда, хотя это ужасно скучное занятие, но нет.

Они подъехали к дому Дилла. Он немного посидел не шевелясь, а потом повернулся к Лидии.

– Значит, в этом году тебе будет не до нас?

На лице Лидии отразился протест. Ее взгляд стал жестким, а восторг от поездки вмиг улетучился.

– Прости, я что-то была невнимательна: а что мы делали последние несколько часов? Ой, точно.

– Я не про это, не про сегодня – в целом. Вот таким будет этот год?

– Э-э-э, нет, чувак. Это мой вопрос. Вот таким будет этот год? Ты будешь не понимать меня и вести себя странно, когда мне придется делать то, что я должна?

– Нет.

– Не слишком многообещающее начало.

– Понял: ты будешь занята. Ладно.

– А ты будешь намеренно неразговорчив и, может, даже немного себе на уме.

– У меня много чего на уме.

– Я серьезно, Дилл. Прошу тебя, не будь таким мерзким, когда у меня дела.

– Я не мерзкий.

– Есть немного.

– Прости.

Они еще с минуту смотрели друг на друга, словно оставляли возможность озвучить еще какие-то претензии или жалобы. Лицо Лидии смягчилось.

– Говоря о другом, половинка моего салата из Panera – так себе обед.

– Я в порядке.

– Уверен?

– Ага.

– Ладно, мне пора. Друзья? – Она потянулась к нему и обняла на прощание.

Дилл еще раз вдохнул ее аромат, словно желая унести его с собой, вместе со своей новой одеждой.

– Спасибо тебе. Не хотел показаться неблагодарным.

– Хорошо, потому что у меня для тебя кое-что есть. – Она вытащила из центральной консоли диск с надписью, сделанной черным маркером: Joy Division/New Order. – Это то, что мы слушали по дороге в Нэшвилл. Я подумала, ты захочешь, чтобы я записала тебе такой.

Дилл постучал по диску подушечками пальцев.

– Ты права. Спасибо.

– И ты просто обязан знать, что «Love Will Tear Us Apart» – моя любимейшая песня на свете.

– Приму к сведению.

– Завтра в семь пятнадцать.

Он показал большой палец.

– Буду ждать.

Дилл вышел из машины и направился к своему дому. Поднявшись по растрескавшимся бетонным ступеням на крыльцо, взялся за ручку двери, но потом решил, что это не лучшая идея: к чему сидеть в мрачном доме дотемна? Он положил диск и пакеты с одеждой на ступени, а сам сел рядом и стал смотреть на табличку у церкви.