Меня всегда тянуло на темную сторону. Были ли это панки «У Годзиллы» или байкеры в моем районе, или учебные сериалы Afterschool Specials, где Джонни курит марихуану, а затем в его глазах вращаются алмазы, и он думает, что он превратился в курицу, и спрыгивает со здания; все это всегда вызывало во мне любопытство, а не страх.
Мне было суждено стать пьяницей. Мой папа давал мне отхлебывать первый глоток любого пива, которое я приносил ему в детстве; выпивку я тайком проносил уже к десятилетнему возрасту. Наркотики интриговали гораздо больше.
Некоторые из друзей моего отца жили в трейлере, припаркованном на нашем заднем дворе, и я знал, что они курили там траву. Однажды, когда я знал, что их не было дома, я зашел в прицеп и обнаружил бонг. Я понятия не имел, как он работает, поэтому попытался приложить свой рот к мундштуку и втягивать воздух. Потом я затянулся через трубку чашечки и получил полный рот сожженного пепла. Как следует прокашлявшись и выковыряв мелкие кропалики из зубов, я решил углубить свои исследования.
Вскоре после этого мой друг Марк принес курительную трубку и показал, как ее нужно зажигать. Я превратился в тотального укурка в течение ночи. Меня даже не цепляло первые несколько раз; мне просто нравилась идея идентифицировать себя с курильщиками анаши. Здесь более важным было: «Эй! Посмотрите на меня! Я крутой контркультурщик и употребляю наркотики!», так что я курил всякий раз, когда мог, но укурком быть трудно, когда тебя на самом деле не прет.
У меня был постоянный приток марихуаны от моих тети и дяди, которые жили по соседству с нами. Они были байкерами и, как оказалось, торговцами наркотиками. У них был огромный напольный морозильник, заполненный сотнями однофунтовых пакетов с травой, так что я отсыпал немного из каждого мешка каждый раз, когда нянчил своих двоюродных кузенов; таким образом, я был обеспечен курительным материалом в течение многих лет. Но именно их ганджубас наконец-то хорошенько меня вставил после достаточно длительного кривляния. Однажды я шел по улице и курил с некоторыми из своих приятелей, как вдруг все начало двигаться как будто в стоп-кадре. Солнце как будто бы превратилось в огромный, медленно действующий стробоскоп, и каждая секунда существовала сама по себе, отсоединенная от секунды до и после нее. Ну, наконец-то! (Меня перло настолько, что я не мог говорить.)
Доучившись до старших классов средней школы, я курил каждый день до и после нее. В классе труда я сделал себе собственную трубку и курил, когда был в школе. Со временем я вырастил свой собственный куст марихуаны в маленьком пластиковом террариуме, в котором первоначально росла венерина мухоловка (это был случайный подарок моей бабушки-барахольщицы). На заднем дворе к моим услугам всегда был зарытый пенополистироловый кулер, забитый наркотиками и причиндалами для их употребления.
Трава переросла в таблетки амфетамина с крестовидной насечкой. Амфетамин перешел в транквилизатор метаквалон. Транки превратились в амилнитрат. Это было классическим экспериментированием в геометрической прогрессии, о которой я был малоэффективно предупрежден всеми этими слащавыми Afterschool Specials. И все это случилось, прежде чем мне стукнуло тринадцать лет.
По мере того как я перешел из средних классов в старшие, я также перешел с марихуаны и таблеток на кислоту. Когда мне было пятнадцать, мы с подругой Моникой сели на автобус и отправились в Голливуд за пластинками. Я не помню, где я нарыл кислоту, но я помню, как шел по Голливудскому бульвару и все вызывало во мне смех. Какой-то бездомный пристал к нам с милостыней, а я просто лопался от смеха. Бурное веселье не прекращалось несколько часов, пока мы не оказались в доме ее родителей. У меня стала развиваться паранойя, потому что я знал, что родаки дома, и боялся, что они вдруг просекут, что я упорот.
Когда я сидел на кухне, то услышал надвигающийся шум, и мои чувства пришли в полную боевую готовность. На кухню вбежали два семилетних близнеца-карлика. Это была не галлюцинация: братья Моники реально были фактически идентичными близнецами-карликами! Я пришел в ужас. «НИ ХУЯ… ААААА… ИСПУГАЛСЯ… БЛЯ, ЧЕ ЗА ХУЙНЯ?!»
Моника пыталась меня успокоить: «Возьми себя в руки!» Потом ее мама вошла на кухню. Я знал, что ее мама не любит меня, вероятно, она видела все то же шоу о панке у Donahue, что и моя мать, потому я сел на еще большую измену. Карликовые дети бегали, мама сердито смотрела на меня. Тут-то меня нехило замкнуло.
Мой мозг убедил меня в том, что я не должен идти домой привычной дорогой, потому что мои родители могли ехать мимо и спалить меня; поэтому я перепрыгнул через забор и забрался в бетонную дренажную траншею глубиной 12 футов, которая должна была в итоге привести меня домой. Траншея, однако, проходила мимо двора изолятора для несовершеннолетних преступников, и тридцать или сорок детей побежали к забору на краю двора. Они бросали камни, трясли забор, и кричали: «Пошел на хуй!», и это – с высоты в 12 футов над моей головой. Я скулил, как перепуганный щенок. Я побежал к дому подруги моей мамы Ди Ди[6]. Она была художником и хиппи; я знал, что она наш человек. Я появился у ее дверей, и слезы текли по моему лицу.
– Я на кислоте, бля, я не могу справиться с этим. Мне нужно сесть и расслабиться.
– Садись, дорогой, все хорошо, все будет круто. Ты в безопасном месте.
Она уболтала меня и отвлекла от всей этой мозгоебли: от перегрузок с гномами, мамой Моники и дренажной траншеей; Ди Ди также проконтролировала мой трип в течение последующих трех часов.
Это был такой чертовски пугающий опыт, можно было подумать, что я зарекусь юзать ЛСД навсегда. Но, как и все остальное, что было создано, чтобы оттолкнуть меня, это только привлекало меня ближе. Так же, как с тем первым панк-шоу, меня прокрутило, как в стиральной машине, отжало и выплюнуло. О, я выжил. И я хотел вернуться в тот момент снова.
Вместо того чтобы попытать счастья во внешнем мире, я просто приходил в дом Ди Ди и триповал с ее сыном Джошем, там я всегда был в безопасном месте. Она никогда не подгоняла нам стафф, но давала спокойно употреблять его под ее крышей. Я закидывался кислотой по крайней мере один раз в неделю, и за годы хорошие трипы начали превалировать над плохими.
Помню, как однажды смотрел на веснушку на своей руке, и она превратилась в муравья; в свою очередь, муравей дополз до кончика моего пальца и превратился в каплю воды, которая капнула наверх, вызвав рябь на потолке, который превратился в водоворот, из которого появилась лошадь, придрейфовавшая к моему лицу, и когда я был с ней нос к носу, от ее головы отслоилась кожа, оголив белоснежный череп.
Жизнь на темной стороне была охуительно крута.
Чак Норрис обучал моего отца карате.
Нет, по правде говоря, партнер Норриса, Пэт Джонсон, преподавал моему папе корейское боевое искусство под названием тансудо, а Чак проводил несколько занятий, на которых присутствовал мой отец. Кстати, Пэт был парнем, который играл рефери в фильме The Karate Kid, так что это все-таки довольно круто.
Перед тем как стать кинозвездой, Чак открыл небольшую сеть студий карате в Южной Калифорнии, и мой папаша регулярно посещал занятия в Мид-Уилшире. Я хотел бы похвастать, что Чак (или даже Пэт) преподавали мне тоже, но тогда мне было всего девять или десять, когда мой отец начал брать меня с собой в студию, где отдельный инструктор преподавал детям.
Так как Чак был друганом Брюса Ли, ученики из всех студий Чака стали участниками выставки в честь премьеры одного из фильмов Брюса в кинотеатре «Китайский театр Граумана» на Голливудском бульваре! Они перекрыли уличное движение по такому случаю, и там был один из таких китайских драконов, который волнами вился по дороге, в то время как я и несколько десятков моих сокурсников хвастались навыками тансудо в центре всего этого действа. На самом деле мы не были как-то организованы или делали что-то из наших совместных тренировок в унисон или что-нибудь в этом роде; мы просто хаотически ударяли ногами, наносили пробивные удары и перекрывали доступ воздуха. Мы чувствовали себя крутыми, но, наверное, это выглядело бездарно и смешно.
Я могу только предположить, что именно мое тансудо-обучение придало мне уверенности в том, чтобы продолжать изучение панк-сцены в Лос-Анджелесе. Другого логического объяснения, почему ребенок с моей тощей подростковой фигурой мог чувствовать себя в безопасности в таком месте, как Olympic Auditorium, нет.
Olympic был массивной бетонной спортивной ареной с 55-футовыми потолками и вместимостью на более чем 7000 человек. Стадион был построен для Олимпийских игр в 1932 году в Лос-Анджелесе, и прежде чем это место стало центром нервной системы хардкор панк-сцены 80-х, там прошли десятки исторических матчей по боксу, и он был использован для съемок таких фильмов, как Rocky и Raging Bull.
Это было символично, потому что каждый раз, когда в Olympic проходило панк-шоу, кто-то получал нокаут. Еще до того, как ты входил вовнутрь, было возможно увидеть на парковке по крайней мере двух парней, с энтузиазмом уклоняющихся от ударов. Однажды ночью я наблюдал с балкона, как на нижнем этаже рой из членов Suicidals ополчился на какого-то парня. Видны были только кулаки, локти и руки, и никто даже не пытался остановить их. Это была кровавая расправа.
А в конце ночи полицейские вертолеты кружили над головой, и иногда приходилось уворачиваться от дубинок на пути к своему автомобилю. Это не было местом для нормальных, здравомыслящих людей. Я благодарен, что я избежал каких-либо серьезных ссор там внизу, потому что моего зеленого тансудо-пояса, вероятно, не хватило бы.
И, конечно, он мне не помог, когда я бежал от полицейских после печально известного бунта на концерте Dead Kennedys в зале Longshoremen’s Hall в Уилмингтоне. Когда Dead Kennedys закончили, полицейские уже ждали нас, выстроившись в две шеренги по обе стороны от выхода. Люди пытались спокойно уйти, но полицейские навалились на нас и били с плеча. Когда мы выбегали, меня треснули дубинкой по руке, в тот момент, когда всех прогоняли через строй. Рука оставалась опухшей в течение недели. Я прикрывал голову рукой, так что дубинка могла бы приземлиться и в гораздо более худшем для меня месте. На самом деле я в ужасе наблюдал, как других, менее везучих чуваков настигала именно такая участь.
Но все равно я возвращался туда снова и снова. Несмотря на то что сцена сильно страдала от кровожадных психопатов и варваров в погонах, она была насыщена довольно увлекательными персонажами. Люди иногда говорят, что ирокез является частью «униформы» в панк-роке, но на самом деле не бывает двух одинаковых ирокезов! Все переиначивали панк-рок-стиль на свой собственный манер.
Кстати, музыка тоже была довольно хороша. Это была Та Самая Трехаккордовая Простота Панка, которая дала мне уверенность снова взять гитару в руки. Мой друг Бенни показал мне, как играть аккорд из двух нот двумя пальцами. Я сделал авансовый платеж в $25 за модель Charvel Рэнди Роадса, принадлежавшую моему знакомому в школе, но, когда я не смог придумать, где взять остальную часть наличных денег, он забрал гитару и оставил аванс у себя. Позже я купил гитару Peavey за $ 170 с естественной отделкой под дерево и черной накладкой за деньги, которые я накопил, работая спасателем в бассейне JCC. Таким образом, Бенни и я создали свою первую группу.
О проекте
О подписке