Ее мальчик плыл по третьей дорожке. Он долго скользил под водой, прежде чем его голова появилась на поверхности. К этому времени Синтия уже стояла на ногах и орала как сумасшедшая: «Давай, давай!» Каждый взмах длинных рук Проктора толкал его вперед, словно сопротивления воды не существовало. Заплыв длился считаные секунды, но Синтии они показались бесконечными. Проктор достиг конца бассейна, перевернулся и поплыл обратно. Два взмаха – и он уверенно вырвался вперед. Вот-вот случится казавшееся невозможным. Синтия кричала во все горло, сердце летало, заряженное адреналином. На ее глазах сын переживал главный момент своей жизни.

Синтия даже не заметила, как окончился заплыв. Проктор коснулся стенки бассейна, а через мгновение оттолкнулся, чтобы взглянуть на табло, где появились его имя и цифры, показывавшие время. Цифры говорили о том, что он победил. Он ликующе вскинул руку и потряс сжатым кулаком, сияя от неподдельной радости. Тогда Синтия еще не знала, что он не только выиграл заплыв, но и установил новый рекорд для стометровки: на две десятых секунды быстрее предыдущего рекордсмена. Соперник Проктора, плывший по соседней дорожке, поздравил его с победой, ударив по растопыренной ладони.

Потом сын отошел, задрал голову и стал внимательно оглядывать трибуны. И вдруг Синтия поняла: его протесты были уловкой. Проктор с самого начала знал, что она придет в бассейн. Ей подумалось, что эта победа – подарок, который он сделал ей. Но едва она встала, чтобы крикнуть ему с высоты, как к кромке бассейна подскочила девушка, сидевшая в другом ряду. Проктор быстро вылез из бассейна, одним движением стянув с себя очки и шапочку. Девушка бросилась к нему и оказалась в его объятиях. Она висела на шее рослого Проктора, не доставая ногами до пола. Никто из них даже не замечал этого; оба были поглощены друг другом. А потом он крепко поцеловал ее, без всякого стеснения. Поцелуй был долгим; зрители на трибунах одобрительно кричали и свистели.

Разумеется, среди зрителей были и девушки. Странно, если бы Проктор не нравился им. Высокий, широкоплечий, улыбчивый. Во время разговора он всем своим видом показывал, что внимательно слушает собеседника, а не просто ждет своей очереди поговорить, чем обычно грешат парни. Иными словами, он обладал многими качествами, которые привлекают девушек.

Но эта девушка, судя по поцелую, была не просто зрительницей. Тогда почему дома Проктор ни разу не обмолвился о ней? Ответ был очевидным: такая мысль просто не пришла ему в голову.

Синтия поспешно покинула бассейн. Ее сильно трясло. Она чувствовала себя покинутой, оставленной. Ее мальчик – больше не мальчик; он занял свое место за столом жизни. Когда она выходила из здания, послеполуденное солнце ослепило ее, как луч прожектора. Ощутив резь в глазах, она полезла в сумку за солнцезащитными очками. Она всегда держалась слегка отстраненно, ведь конец был предопределен с самого начала, подобно тому как в первом такте симфонии содержится завершающая нота. Однако Синтия оказалась неподготовленной к событию, которое только что пережила, к тому, что чувствовала в эти минуты. Да, любовь сделала ее лгуньей! От этой мысли из глаз брызнули слезы. Синтия сбежала со ступенек крыльца, пересекла стоянку и двинулась по шумным городским улицам. Одна.

Теперь все это в прошлом; все это утрачено.

В конце причала ее ожидает ялик. Синтия спускается в лодку, вставляет весла в скобы уключин и отплывает. Солнце уже встало и растянуло свои розовые полоски над морской гладью. Ни малейшего дуновения ветерка. Пару минут она просто сидит, затем берется за весла и начинает грести, удаляясь от берега.

Причал, пляж, дюны, дом, где она прожила двадцать лет, – все уменьшается. Исчезают мелкие детали, пейзаж становится более обобщенным, а затем берег пропадает из виду. Через какое-то время полоса спокойной воды заканчивается. Океан вокруг лодки становится темным и необузданным. Солнце все сильнее греет ей шею. Ялик качается на волнах, то поднимаясь, то опускаясь.

Синтия ждет наблюдателя.

И он появляется. До ушей Синтии доносится негромкий гул, похожий на звук «в», если произносить его сквозь сомкнутые губы. Дрон со стрекозиными крыльями снижается, сбрасывает скорость и зависает над лодкой. Он весь похож на стрекозу, только механическую, ухитряется выглядеть одновременно естественным и рукотворным, а потому он не то и не другое. Синтия задирает голову и смотрит на дрон. На его сверкающем хромированном подбрюшье – стеклянный купол с камерой внутри.

Кто сейчас наблюдает за ней? Она представляет дежурного оператора в подвальном этаже Министерства общественной безопасности, сидящего перед целой стеной мониторов. Он дежурил всю ночь; в усталых глазах – болезненная сухость. Подбородок успел покрыться щетиной. Во рту – кислый привкус. Уложив ноги на стол, он разгадывает очередной кроссворд из сборника. И вдруг что-то заставляет его поднять глаза к мониторам. Что там такое? Женщина в весельной лодке, одна. Странно: ей вздумалось плавать в этот ранний час. И что за одежда на ней? Никак ночная сорочка? Оператор нажимает несколько клавиш. На втором экране, показывающем очертания побережья, появляется красная точка – местоположение дрона. Женщина в ночной сорочке отплыла от берега на три мили.

Оператор нажимает еще несколько клавиш. Система распознавания лиц выдает новую порцию данных. Он узнаёт имя женщины, имя ее мужа, ее адрес и возраст: пятьдесят один год. В прошлом она работала в Департаменте по правовым вопросам Коллегии по надзору. Активно участвует в деятельности Харбор-клуба, Юнион-лиги и Оперного кружка. За последние два года ей выписали шесть штрафов за неправильную парковку, все они оплачены. Далее следуют названия благотворительных организаций, которым она помогала, газеты и журналы, которые она читает, сумма на банковском счету, размер одежды и обуви (6, 8½), а также название ее любимого ресторана («Иль Форно» на площади Просперити; согласно данным ее кредитной карточки, она бывает там каждую неделю). Иными словами, оператору становится известно очень многое, однако ни одно из полученных сведений не дает ответа на вопрос, почему в этот июльский вторник в 6:42 (он проверяет время) женщина села в весельную лодку и удалилась от берега на три мили. Почему она в ночной сорочке. Почему одна.

Что это она делает?

Оператор трет глаза и придвигается ближе к монитору. Женщина достает из-под скамейки полотняный мешочек, быстро развязывает тесемки, извлекает три предмета и кладет их на скамейку возле себя. Металлический прут или штырь длиной около фута. Ножницы для резки проволоки. И нож в потертом кожаном футляре.

Оператор поднимает телефонную трубку.

Синтии хватает решимости на дальнейшие действия лишь потому, что она смотрит на происходящее глазами воображаемого дежурного оператора. Пока тот ждет ответа начальника и с возрастающим беспокойством смотрит на экран, она сует штырь себе в рот и закатывает рукав ночной сорочки, обнажая порт персонального монитора – маленький прямоугольник между локтем и запястьем. Затем берет нож. Оператор прикидывает на глаз длину лезвия. Дюймов шесть, с закругленным концом. Такими ножами чистят и потрошат рыбу. Синтия делает три глубоких вдоха, крепче сжимает рукоятку ножа и приставляет конец лезвия к ложбинке у края монитора. Дождавшись, когда лодка перестанет качаться на волнах, она вонзает лезвие в руку.

Из раны хлещет кровь. Синтию обжигает болью. У оператора нет звука, иначе он услышал бы сдавленные крики, сопровождающие вырезание монитора из тела. Какое счастье, что он ничего не слышит. Синтии немного жаль этого незнакомого человека, по чистой случайности вынужденного следить за ужасной сценой. Нож огибает монитор по периметру; сорочка, скамья и дно лодки обильно залиты кровью. Синтия мотает головой от боли. Кажется, она сломала себе зуб. Наконец лезвие уходит под монитор. Слышно, как рвутся нити датчиков, затем раздается глухое бульканье: монитор отделен от руки.

«Да возьми же трубку! – слушая длинные гудки, бормочет оператор. – Возьми трубку! Слышишь?»

Синтия дважды щелкает ножницами и бросает монитор за борт. Туда же летит вытащенный изо рта штырь. Перед глазами вспыхивают яркие точки, похожие на танцующих светлячков. Дышать становится тяжело. Собрав остатки сил, Синтия идет к носу лодки и снимает якорь с держателя.

Потом начинает обвязывать якорный канат вокруг лодыжки.

В этот момент начальник дежурного оператора наконец-то отвечает на звонок. «Что такое? – резко спрашивает он. – Что еще приключилось? Почему вы звоните мне в такую рань?»

Но оператор не отвечает. Он не в состоянии произнести ни слова.

Синтия выпрямляется. Окровавленная сорочка липнет к телу. Лодку сильно качает на волнах, и Синтия едва не падает. Руки и ноги не слушаются ее. Голова стала легкой, как воздушный шарик. И все же она находит силы, чтобы поднять якорь и прижать его к груди.

Она запрокидывает голову. Над ней, на фоне голубого утреннего неба, висит дрон.

О чем она сейчас думает? Дежурный оператор не знает этого и даже не может вообразить. Она думает о мужчине и мальчике, оставшихся дома, о том, что их семейная жизнь оказалась такой короткой. «Прощайте, – шепчет она. – Прощайте, мои дорогие. Мне не надо было любить вас, но я любила. Любила». Прижав якорь к груди, нежно, как мать – дитя, она закрывает глаза, изгибаясь, наклоняется назад и падает в воду.