Хижину номер сорок два он нашел довольно быстро. Внутри был страшный беспорядок. Протекающую крышу залатал, видно, кто-то из прежних жильцов, но этот дом явно облюбовали все мухи и клещи, сколько их было в округе. Риз пристроил ружье над дверью, на гвоздях, вбитых по краям с каждой стороны. Когда он разбирал покупки, над головой послышался какой-то скользящий шорох. Дэл решил, что это коралловый аспид, – или, скорее, надеялся, что не кто-нибудь похуже. Воняло в хижине адски, и Дэл стал искать источник запаха. Открыл дверцу дровяной печи, заглянул внутрь и отпрянул: в печи лежала тушка опоссума, наполовину зажаренная, а теперь еще и сгнившая. Зажав нос, Дэл осмотрел крошечную комнатушку и грязный, весь в пятнах, тюфяк, кое-как набитый испанским мхом: здесь ему предстояло спать. В деревянных стенах были такие щели, что палец просунуть можно, дневной свет проникал сквозь них в сырую комнатку, ложился золотистыми полосами на грязном полу. По крайней мере, хоть воздух сквозь дырки проходил. Но к зиме их придется как-то законопатить или хотя бы газетами заткнуть. Трудно было поверить, что это и есть лучшее жилье, предназначенное для белых. Ну да ладно – какая-никакая, а все-таки крыша над головой.

Дэл нашел старое прохудившееся ведро, вытащил опоссума из печки и бросил туда. Прикрыл дверь в хижину, торопливо сбежал по ступенькам и тут заметил, что работа уже идет. Он вытряхнул опоссума в лесу, бросил ведро за ограду и пошел на голоса, раздававшиеся вдалеке. Знакомый ритм был памятен ему с давних времен, и, подойдя ближе, он чуть не разулыбался, услышав выкрики: «Сладкая Штучка!», «Большая Шишка!», «Росинка!». Обычно за такими кличками работников скрывался смысл, непонятный для посторонних: намек на характер их носителя, его мечты, особые пристрастия или еще какое-нибудь заметное отличие. Десятники-учетчики таким образом отмечали, сколько сделал каждый. Между выкриками слышались обрывки песен. Дойдя до леса, Дэл заметил пустой участок, уже выработанный и спиленный на бревна. На расчищенной поляне, в отдалении от лагеря, под палящим солнцем стояло нечто такое, чего Риз еще никогда не видел: деревянный ящик, до странности неуместный в лесной глуши. Длиной примерно как гроб, да на гроб он и был похож. Дэл слышал, что нечто подобное применяется в качестве дисциплинарной меры. Эти ящики прозвали парилками, и не зря.

Заинтересовавшись, Дэл огляделся вокруг, а затем рысцой подбежал к ящику. Доски уже растрескались от непогоды. Риз присел на корточки, заглянул через трещину внутрь и тут же испуганно отшатнулся: на него смотрели дикие, налитые кровью глаза. Он попятился, а затем услышал шорох и тихий шепот.

Он осторожно спросил:

– Эй, ты как там?

Снова послышался шепот:

– Воды…

Кого же там заперли и что он такое натворил? Ближайший колодец остался далеко позади, но нужно же было попытаться хоть как-то помочь.

Дэл сказал:

– Погоди, я сейчас.

Тот, кто был в ящике, застонал. Риз торопливо зашагал по тропинке, но сбавил шаг, увидев перед собой своего нового начальника.

Ворон окликнул его:

– Эй! Ты что тут делаешь?

Дэл показал рукой на ящик.

– Кажется, я что-то слышал.

– Не твоего ума дело.

Нарываться на неприятности не хотелось, и Риз сменил тему.

– Меня только что приняли на работу, – сообщил он. – Под ваше начало, в общем. Готов приступать, если найдется что-то для меня. Могу подсочку делать, жестянки ставить, смолу переливать – мне, в общем, без разницы.

Ворон поднял брови:

– Чего? Это ж негритянская работа.

Дэл счел нужным пояснить:

– Мистер Тейлор, Пиви, сказал, что начальники ему не нужны и что я могу выбрать себе занятие по душе.

Секунду-другую они оценивающе смотрели друг друга, затем Суини приказал:

– Иди за мной.

Он зашагал вперед, и Дэл поплелся следом, бросив последний извиняющийся взгляд через плечо. Они с Вороном ни слова не сказали друг другу за все время, пока не добрались до длиннохвойных сосен. Там Дэл сразу обратил внимание на расчищенные основания деревьев и засечки на стволах, указывающие, где нужно работать. Ворон достал инструмент из рогожной сумки, лежавшей под деревом, и протянул новенькому.

– Какую кличку тебе дадим? – спросил он.

Дэл подумал секунду и ответил:

– Батлер.

Десятник записал это прозвище в блокнот и сказал:

– Давай.

Риз встал у ствола длиннохвойной сосны, на котором под снятыми ранее полосками коры начинала проступать характерная «кошачья мордочка». Давненько он не брал в руки хак^[2]. Он повернул инструмент острым концом к дереву и стукнул разок по старому надрезу. Знакомые навыки вспомнились быстро. Дэл повел хак слева направо. Получился новый надрез над предыдущим. Тогда он проделал то же самое еще раз, с другой стороны, и две линии сошлись, образуя четкий угол. Теперь смола потечет из него к жестяным желобам, а по ним густая сиропообразная масса направится в глиняную чашу. Дэлу были знакомы эти чаши и желоба: новая техника, известная как система Херти, по имени изобретателя.

Дэл показал на глиняную чашу и сказал:

– Я слыхал об этом, но в деле еще не видел. Некоторые до сих пор короба вырубают.

Ворон поднял взгляд от записной книжки, в которой вел учет, и, кажется, впервые проявил какую-то заинтересованность.

– Это я рекомендовал такую систему. Не нравится мне, когда рубят короба у основания ствола. Деревья от этого чахнут, могут упасть во время бури. Их и так-то лесозаготовительные компании вырубают, но это не значит, что надо губить сосну, тем более когда есть способ получше.

Дэл кивнул. Ему это было более чем понятно. Он перешел к следующему дереву и стал делать подсочку на уровне пояса – так было удобнее управляться с инструментом, чтобы не прорубить слишком глубоко. Когда он покончил с пятым деревом, Ворон оставил его работать самостоятельно и перебрался на центральную точку обзора, откуда мог следить за Ризом и остальными работниками и слышать, как они выкрикивают свои клички. Дэл расценил это как хороший знак. Он засек время, которое ему требовалось на одну подсочку, включая переход к следующему дереву: двадцать секунд. Выходит, три дерева в минуту. Через четыре часа будет семьсот двадцать. Вроде бы неплохо, но он может и быстрее – пожалуй, и все восемьсот осилит.

Снова и снова он выкрикивал: «Батлер!», и его голос сливался с голосами других, которых он не видел, хоть и знал, что они рассредоточены на других участках леса.

Через час одежда на Ризе промокла насквозь, а разносчиков воды что-то пока было не видно. Эту работу часто выполняли цветные женщины или мальчишки – ходили по делянке с ведром и ковшом. Дэл продолжал работать, но мысли вертелись вокруг того парня, что сидел в ящике. Чувствуешь себя там, наверное, как будто заживо похороненный. Как в том зернохранилище, черт бы его побрал. Изредка дуновение ветра приносило облегчение на несколько секунд, и Дэл надеялся, что узник хотя бы чувствует это, но бо́льшую часть времени воздух был совершенно неподвижен – ни одна сосновая иголка не шевельнется. Воду наконец принес неразговорчивый темнокожий мальчишка, избегавший смотреть на Дэла. Сзади по ногам паренька тянулись тонкие шрамы.

Дэл попытался затеять с ним разговор, но Ворон, словно почувствовав минутную паузу, возник из ниоткуда и рявкнул водоносу:

– Эй, парень, у тебя что, опять шкура плетки просит?

Дэл опустил ковш в ведро и вытер рот рукавом рубашки. Мальчонка улепетнул по тропинке бесшумно, как мотылек в ночи.

Десятник посмотрел ему вслед и буркнул:

– Бездельник, весь в папашу.

Дэл ничего не сказал, ни звука не проронил, если не считать ударов инструмента по очередному дереву. Ближе к сумеркам и ко времени отбоя в монотонную перекличку подрубщиков вдруг вклинились сердитые крики, а следом – хриплый вопль. Дэл распрямился и, прищурившись, стал вглядываться в глубину леса. Мало ли что могло случиться с человеком, если он так кричит: змея укусила, инструментом поранился. Среди толстых стволов замелькали пятна – серые, синие, коричневые – цвета одежды мужчин, ехавших в повозке, запряженной огромным мулом. Тот шел размеренным шагом и ловко огибал деревья. Снова крики, и еще, и еще… Люди, сидевшие в повозке сзади, беспокойно заерзали. Когда Дэл запрыгнул на заднее сиденье, все опустили глаза. Колеса заскрипели, вновь раздался громкий щелчок, и до их ушей донесся еще один вопль.

Люди никак не реагировали на то, что происходило в паре сотен футов позади них, словно это было совершенно обычное дело. Риз так не мог. Как оказалось, Суини ехал на лошади за цветным мужчиной; тот брел впереди, спотыкаясь, и лошадь Ворона шарахалась из стороны в сторону, беспокойно мотая головой. Десятник взмахнул плетью и хлестнул рабочего по спине. Тот упал на колени, потом на живот и затих. Ворон бросил его лежать на дороге, ударил лошадь пятками в бока и догнал повозку.

Потом проговорил, ни к кому не обращаясь:

– Видели, что бывает, когда режешь слишком глубоко и губишь деревья? Будешь и дальше так делать – попадешь в ящик. Это всех вас касается. Пропускаешь деревья? Сразу в ящик. Иногда вас туда приводит собственная глупость, иногда – мое дурное настроение. Смотрите не забывайте об этом.

Ворон оглядел всю группу, и Дэл, как и остальные, отвел глаза и смотрел в сторону, пока десятник не проехал мимо. Повозка остановилась.

Одноглазый извозчик буркнул:

– Идите помогите ему.

Дэл и еще один рабочий подхватили избитого под руки. Его рубашка, если ее можно так назвать, представляла собой рогожный мешок с прорезями для рук. Всю спину крест-накрест пересекали багровые полосы. Мужчина еле волочил ноги, черные от грязи и сосновой камеди. Вот так лагерь, подумал Дэл. Пожалуй, он совершил ошибку. Но ведь за ним уже долг числится. Если уйдешь, не заплатив, начальники могут сделать с тобой что угодно. Они тут сами себе закон, творят все, что заблагорассудится.

Если беглеца найдут, так позаботятся, чтобы больше уж никто не нашел. Сбежал, мол, и всё тут, до сих пор ловим.

А если в дело и вмешается представитель закона, босс только скажет: «Поймаешь – тащи его сюда, он мне должен остался».

Они помогли избитому человеку забраться в повозку и покатили дальше. Когда подъехали к окраине лагеря, Дэл увидел, что крышка ящика-парилки открыта, а того, кто там лежал, не видно. Ворон уже сидел на крыльце и точил свой неизменный нож. Он не поднимал головы и не обращал никакого внимания на проезжавших мимо. Как будто теперь, когда смена закончилась, работников для него уже не существовало. Дэл посмотрел на избитого человека, лежащего на дне повозки, и задумался, что хуже – ящик или плеть.

На следующее утро Дэл встал ни свет ни заря – так беспокойно спал. Он прошелся среди старых сосен неподалеку, разглядывая стволы, испещренные шрамами, отчетливо видными на коре в лунном свете. Пощупал твердую, как кость, древесину под старыми надрезами и заметил свежую, девственную, еще не тронутую. Решил, что погодит пока, посмотрит, как дело пойдет, разберется, типичную картину вчера наблюдал или нет. Ризу хотелось только одного: быть как все и делать свою работу. Вписаться в ритм здешней жизни. В половине шестого он уже ждал повозку у забора, а когда она подошла, забрался в нее и уселся сзади на бортик, спиной к остальным. Ворон ухмылялся. На месте сбора Дэл вместе с другими направился к большому дереву в тени. Повесил ведро с обедом на ветку, заметив, что никто здесь не разговаривает друг с другом. Потом все быстро запрыгнули обратно в повозку. Пока она везла рабочих через лес, Суини выкрикивал их здешние клички, и они один за другим спрыгивали с повозки и исчезали.

Наконец Ворон рявкнул: «Батлер!», и Дэл проворно соскочил с повозки.

Он прошелся по сосняку и оглядел следы от подсочек. Они были глубокие – глубже, чем он сам сделал бы. Оставалось только надеяться, что деревья не погибнут. Территория была аккуратно размечена, к основаниям стволов в холодные месяцы сгребали хвою. Дэл принялся за дело. Две тысячи деревьев не оставляли времени на долгие размышления – только успевай раз за разом делать подсочку и выкрикивать свое прозвище. За работой Ризу вспомнились длиннохвойные сосны, которые они посадили дома, – как-то они выглядят сейчас? Может, когда-нибудь он посадит там новые деревья, и неважно, что им расти еще лет пятьдесят, зато они переживут его самого и его сыновей – если у него когда-нибудь будут сыновья.

Отец объяснил однажды, что такие сосны могут прожить пятьсот лет. Дэл размечтался: представлял, как теперь уже он будет учить своих ребят, рассказывать, что земля и деревья вроде длиннохвойной сосны стоят дороже любых денег, которые на них можно заработать. И что, если их не беречь, они могут просто исчезнуть. Он видел такое. Как сказал десятник, целые леса гибли, когда деревья выжимали до полного истощения. Потом приходили лесозаготовительные компании и вырубали стволы. Кто-то однажды сказал, что белка может соскочить с верхушки дерева в Виргинии и добраться до Техаса, ни разу не коснувшись земли. Дэл готов был поспорить, что теперь так уже не выйдет.

Пусть его и точили сомнения насчет Ласточкиного Гнезда после того, что он успел увидеть, пока что он здесь и постарается извлечь из этого все, что можно. Всю вторую половину дня он работал без передышки, хотя с тех пор, как подался в леса, толком ничего не ел и был уже не так силен, как на ферме Саттона. Работать было жарко, тяжело, но он рубил быстро, точно и чувствовал себя все увереннее. По его подсчетам, он успевал подсочить сто шестьдесят семь деревьев в час, и так с восхода до заката. Дэл сложил цифры: выходило, что если так и дальше пойдет, то жить можно. По крайней мере, ему хотелось в это верить.