Девчонка смотрела, стоя у изножья кровати. Она была голая и слегка покачивалась. На руках синяки от многочисленных инъекций.

– Нет, – сказал Маркус, убирая с лица мужчины кашемировое пальто.

– Кто ты такой? – Одурманенная наркотиком, она щурилась: вся сцена, видимо, расплывалась у нее перед глазами.

Маркус заметил на тумбочке бумажник. Взял его, вынул оттуда все деньги. Встал и двинулся к девчонке, которая инстинктивно отпрянула, рискуя потерять равновесие. Он схватил ее за руку и вложил деньги в ладонь. И приказал строго:

– Убирайся отсюда.

Девчонка долго пыталась осмыслить услышанное, скользя взглядом по лицу Маркуса. Потом нагнулась, подобрала вещи и стала одеваться, одновременно пятясь к двери. Открыла ее, но перед тем, как уйти, обернулась, будто о чем-то забыла.

И показала на свое лицо.

Инстинктивно Маркус тоже поднял руку и нащупал что-то липкое у себя в ноздрях.

Кровотечение.

У него всегда шла носом кровь, когда он решался забыть на время недавно усвоенный урок: нужно сделать вид, будто не замечаешь зло, чтобы его пережить.

– Спасибо, – сказал он, будто эта девочка спасла его, а не наоборот.

– Не за что.

3

То было их пятое свидание.

Они встречались уже около трех недель. Познакомились в спортивном зале. Ходили туда в одни и те же часы. Девушка подозревала, что парень нарочно так подгадал, и это ей льстило.

– Привет, я – Джорджо.

– Диана.

Ему исполнилось двадцать четыре года, она была тремя годами моложе. Он учился в университете, уже писал диплом. По экономике. Диану сводили с ума его кудрявые волосы и зеленые глаза. И улыбка, открывавшая безупречные зубы, разве что немного выступал левый резец. Эта выбивающаяся из ряда деталь ей невероятно нравилась. Ведь избыток совершенства утомляет.

Диана знала, что она хорошенькая. Невысокая, но фигурка ладная, все на месте; карие глаза и прекрасные черные волосы. Закончив среднюю школу, она не стала дальше учиться, а поступила продавщицей в парфюмерный магазин. Платили там немного, но ей нравилось давать клиентам советы. К тому же хозяйка магазина была к ней очень расположена. Но на самом деле она хотела одного: встретить хорошего парня и выйти замуж. Вряд ли можно сказать, что она слишком многого требует от жизни. А Джорджо как раз и мог оказаться «тем самым».

Они поцеловались уже в первую встречу, потом продолжили, но до конца так и не дошли. Пребывали в приятном возбуждении, от которого все вокруг казалось прекрасным.

В то утро ей на мобильник пришло сообщение:

Заеду за тобой в девять? Люблю тебя.

Эсэмэска неожиданно придала ей невероятную энергию. Много раз она спрашивала себя, из чего состоит счастье. Теперь она знала, что счастье – тайна, которую невозможно открыть окружающим. Будто бы кто-то создает это ощущение специально для тебя.

Счастье исключительно.

Счастье Дианы воплощалось в каждой ее улыбке, в каждом слове в течение всего дня, когда она всех заражала весельем. Наверное, клиенты и другие продавцы заметили это. Конечно заметили. Она наслаждалась ожиданием, и сердце то и дело принималось биться сильнее, напоминая, что свидание приближается.

В девять часов, когда она спускалась по лестнице к Джорджо, который ждал внизу, это счастье, уже не связанное с ожиданием, приобрело другую форму. Диана была благодарна за этот день. И если бы не скрытое в нем обещание будущего, она бы хотела, чтобы день этот никогда не кончался.

Диана подумала о последней эсэмэске Джорджо. Она в ответ написала только «Да» и поставила улыбающуюся мордочку. Даже не повторила «Люблю тебя», рассчитывая сказать эти слова сегодня же вечером, лицом к лицу.

Да, он – «тот самый», ему это можно сказать.

Джорджо повез ее к морю, в Остию, поужинать в ресторанчике, о котором рассказывал в их первую встречу. Казалось, прошла целая вечность с того вечера, когда они болтали и болтали, боясь, возможно, что даже короткая пауза заставит их усомниться в том, что у них все получится. За ужином пили шипучее белое вино. Опьянев, Диана начала подавать своему спутнику недвусмысленные знаки.

Около одиннадцати они сели в машину и направились в Рим.

Ей было холодно в юбчонке, и Джорджо включил обогрев на максимальную мощность. Но Диана все равно жалась к нему, прислонялась к его плечу, поднимала глаза, заглядывая в лицо. Никто из двоих не проронил ни слова.

Из стереомагнитофона доносилась композиция «Сигур Роус»^[2].

Привстав на цыпочки, Диана сбросила туфли. Одна, затем другая с легким стуком упали на коврик. Она теперь его девушка, она может себе позволить некоторые вольности.

Не сводя глаз с дороги, Джорджо протянул руку, чтобы погладить ее колено. Она прижалась теснее, чуть не мурлыкая. Потом почувствовала, как его ладонь скользит по колготкам, залезает под юбку. Она это позволила и, ощутив, что пальцы его добрались до центра, чуть раздвинула ноги. Даже сквозь колготки и трусики он мог прощупать, какой силы достигло уже ее желание.

Она прикрыла глаза, поняв, что машина замедлила ход, чтобы съехать с автострады и по проселочным дорогам добраться до обширного соснового леса.

Диана ожидала, что это произойдет.

Несколько сотен метров они проехали на малой скорости по дороге, окруженной высоченными соснами. Иголки, скопившиеся на асфальте, скрипели под шинами. Потом Джорджо свернул налево, в самую чащу.

Как бы медленно они ни ехали, машина подпрыгивала на ухабах. Чтобы избежать толчков, Диана свернулась калачиком на сиденье.

Вскоре Джорджо остановил машину и выключил мотор. Музыка тоже смолкла. Слышался только затихающий рокот двигателя, да все громче и громче ветер шумел в ветвях. Раньше им не было слышно ветра, и теперь казалось, будто в этом шорохе скрыта какая-то тайна.

Джорджо откинул сиденье, обнял ее. Поцеловал. Диана ощутила, как нежно проскользнул его язык между ее раздвинутых губ. Она ответила на поцелуй. Он завозился с мелкими пуговичками на ее блузке, задрал майку, нащупал бюстгальтер. С минуту помедлил, ища крючки. Потом просунул под него пальцы, приподнял и освободил грудь, которую тут же стиснул.

Неповторимое ощущение, когда кто-то открывает тебя впервые, подумала Диана. Поддаешься ему и в то же время представляешь себе, что испытывает он. Чувствуешь его возбуждение, его удивление.

Она протянула руки, чтобы вытащить ремень и расстегнуть на нем брюки, а он тем временем пытался стащить с нее юбку вместе с колготками. При этом губы их не переставали сближаться, словно без поцелуев обоим не хватало воздуха.

В какой-то момент Диана бросила взгляд на приборную доску, посмотреть, который час, надеясь, что еще не слишком поздно, испугавшись вдруг, что вот-вот запиликает мобильник: мать позвонит и разрушит все очарование.

Движения их сделались более торопливыми, ласки более глубокими. Очень скоро они сняли с себя всю одежду и созерцали друг друга в редкие моменты между поцелуями, когда открывали глаза. Но смотреть было необязательно, они учились познавать друг друга иными чувствами.

Потом он погладил ее по щеке, и она поняла, что момент настал. Немного отодвинулась: сейчас, наверное, Джорджо спросит почему, боясь, что она передумала. И тогда она скажет: «Люблю тебя», слова, которые приберегала для него весь этот день. Но, не обращая на нее внимания, Джорджо медленно повернулся к ветровому стеклу. Это задело ее самолюбие: с чего вдруг любимый отвернулся. Хотела было потребовать объяснений, но осеклась. В ошеломленном взгляде Джорджо читался вопрос. Тогда приподнялась и Диана.

Перед капотом кто-то стоял. И пристально смотрел на них.

4

С постели ее сорвал телефонный звонок.

Поступил приказ немедленно отправляться в сосновый лес вблизи Остии, без дальнейших объяснений.

По-быстрому надевая форму, тихонько, чтобы не разбудить Макса, Сандра старалась от всего отрешиться. Такие звонки случались редко. Но когда случались, это было как выброс адреналина, приступ страха, удар ниже пояса.

Поэтому надо приготовиться к худшему.

Сколько сцен преступления посетила она со своим фотоаппаратом? Сколько трупов дожидалось ее? Изуродованных, оскверненных или просто неподвижно застывших в нелепой позе. Перед Сандрой Вегой стояла неблагодарная задача запечатлеть этих людей в последний раз.

Кому сегодня предстоит получить снимок на память о собственной смерти?

Найти нужное место оказалось нелегко. Еще не поставили полицейское ограждение, за которое могут заходить только те, кто имеет на это право. Не мигал проблесковый маячок. Не толпились сотрудники, не громоздились технические средства. Когда Сандра подъехала, основная часть группы находилась еще в пути, да и нужны они все были только для солидности. Для средств массовой информации, для властей, для того, чтобы люди чувствовали: их хорошо охраняют.

В самом деле, в тот момент только один патруль стоял у въезда на дорогу, уводившую в лес. Чуть впереди – фургон и пара машин. Никакого парада в честь двоих новопреставленных. Пора зрелищного развертывания сил еще не наступила.

Но войско прибывало на поле битвы, заранее потерпев поражение.

Поэтому люди, по-настоящему необходимые для расследования, уже были здесь, сбившиеся в жалкую кучку. Прежде чем присоединиться к группе, Сандра вынула из багажника сумку с оборудованием и, не зная еще, что ее ожидает, надела белый комбинезон с капюшоном, чтобы не загрязнить место преступления.

Комиссар Креспи шагнул ей навстречу. Обозначил ситуацию одной скупой фразой:

– Тебе не понравится.

Потом они вдвоем углубились в чащу.

Прежде чем эксперты примутся за поиски улик и вещдоков. Прежде чем коллеги-полицейские зададутся вопросом, что здесь случилось и почему. Прежде чем ритуал расследования начнется официально, дело было за ней.

И все стояли вокруг в ожидании. Сандра чувствовала себя так, будто опоздала на торжественное мероприятие. Люди вполголоса переговаривались, искоса поглядывали на нее, когда она проходила мимо, надеясь, что фотограф поторопится и они смогут приступить к работе. Двое полицейских допрашивали бегуна, который во время утренней тренировки наткнулся на этот ужас, приведший их всех сюда. Спортсмен сидел на бревне, сжав голову руками.

Сандра шла следом за Креспи. Неправдоподобную тишину соснового леса нарушал шелест иголок под их подошвами, но еще более – приглушенное дребезжание мобильника. На этот звук Сандра почти не обратила внимания, сосредоточившись на сцене, которая понемногу вставала перед ней.

Коллеги ограничились тем, что натянули по периметру красно-белую ленту. В центре стоял автомобиль, все дверцы которого были распахнуты настежь. Согласно протоколу, единственный, кто к этому моменту проник за ограждение, был судмедэксперт.

– Астольфи только что засвидетельствовал смерть, – объявил комиссар Креспи.

Сандра разглядела хилого, маленького человечка, который был похож скорее на кабинетного работника. Завершив свое дело, он вылез из-под ленты и теперь машинально курил, собирая пепел в ладонь. Но глаз не сводил с машины, словно ему не давала покоя какая-то мысль.

Когда Сандра и Креспи подошли, он заговорил, не отрывая взгляда от сцены преступления:

– Для отчета мне понадобится по меньшей мере два снимка с каждого ранения.

Только в эту минуту Сандра поняла, что привлекало внимание судмедэксперта.

Отдаленное дребезжание мобильника.

И поняла также, почему никто не мог прекратить этот звук. Он доносился из машины.

– Мобильник девушки, – пояснил Креспи, хотя Сандра и не спрашивала. – Он в сумочке, на заднем сиденье.

Кто-то беспокоился из-за того, что она ночью не вернулась домой. И теперь искал ее.

Кто знает, сколько времени мобильник звонил. И полицейские ничего не могли поделать. Спектакль должен идти по сценарию, еще слишком рано для финальной сцены. И ей придется заниматься фотосъемкой под этот душераздирающий аккомпанемент.

– Глаза открыты или закрыты? – спросила она.

Такой вопрос могли понять только те, кто привык посещать места преступлений. Иногда убийцы, даже самые жестокие, закрывали жертвам глаза. От стыда, не из милосердия.

– Глаза открыты, – ответил судмедэксперт.

Этот убийца как раз хотел, чтобы на него смотрели.

Мобильник, безразличный ко всему, повторял и повторял свой громкий призыв.

Задача Сандры состояла в том, чтобы сцена застыла до того, как непогода и поиски ответов исказят ее. Фотоаппарат служил ей ширмой, отделял ее от ужаса, от боли. Но из-за этого звона эмоции грозились просочиться сквозь защитный барьер и заставить ее страдать.

Она прикрылась рутиной ремесла, правилами, усвоенными много лет назад, во время обучения. Если она проведет фотосъемку по заданной схеме, все скоро закончится и, может быть, она успеет еще вернуться домой, снова залезть в постель, к Максу, прижаться к его теплому телу и сделать вид, будто этот холодный зимний день вовсе не начинался.

От общего к частному: она взяла «рефлекс» и начала снимать.

Вспышка за вспышкой волнами накатывали на лицо девушки, растворяясь затем в холодном ненужном свете зари. Сандра стояла перед капотом, но, сделав с дюжину снимков машины, поставила камеру ниже.

Девушка пристально смотрела на нее через ветровое стекло.

В ее ремесле существовало неписаное правило. И она, и ее коллеги неукоснительно следовали ему.

Если глаза трупа открыты, сделать так, чтобы они не смотрели прямо в объектив.

Это чтобы избежать тягостного впечатления «фотосессии с мертвой моделью». Девушку напоследок, сказала себе Сандра. Она решила начать со второго тела.

Труп находился в нескольких метрах от машины. Опрокинут на землю, лицом в сосновые иглы, руки протянуты вперед. Голый.

– Мужчина, приблизительный возраст от двадцати до двадцати пяти лет, – наговаривала Сандра в микрофон с наушниками, соединенный с записывающим устройством, которое лежало в кармане комбинезона. – Огнестрельное ранение в затылок.

Волосы вокруг входного отверстия были явно обожжены, значит убийца стрелял с очень близкого расстояния.

Сандра поискала в объектив отпечатки следов парня. Обнаружила пару на влажной земле. Отпечаток пятки такой же глубокий, как носка. Он не бежал, а шел.

Не удирал, подумала Сандра.

– Убийца заставил юношу выйти из машины и встал за его спиной. Потом выстрелил.

Казнь.

Она нашла еще отпечатки. На этот раз – обуви.

– Следы идут по кругу.

Они принадлежали убийце. Сандра последовала за оставшимися на земле отпечатками, предварительно фотографируя их: камера послушно вбирала в себя изображения, которые затем перейдут в компьютерную память. Подошла к дереву. У его подножия разглядела небольшой квадрат, очищенный от иголок. Надиктовала координаты.

– В трех метрах к юго-востоку поверхностное нарушение целостности почвы. Место как будто расчищено.

Отсюда все началось, подумала она. Здесь он устроил засаду. Сандра подняла объектив, определяя поле обзора убийцы. Отсюда, из леса, можно было хорошо разглядеть машину молодой пары, при этом оставаясь невидимым.

Ты насладился зрелищем, да? Или оно тебя взбесило? Сколько времени ты стоял здесь, наблюдая за ними?

Отсюда она продолжила съемку в обратном направлении, следуя к автомобилю по наикратчайшей диагонали, повторяющей путь убийцы. Снова очутившись перед капотом, Сандра опять почувствовала на себе взгляд девушки с переднего сиденья, как будто искавший именно ее.

И она во второй раз этот взгляд проигнорировала, занявшись автомобилем.

Она двинулась к заднему сиденью. Там валялась вперемешку одежда обеих жертв. У Сандры сжалось сердце. Она представила себе, как влюбленные готовятся к свиданию, как волнуются, стоя перед шкафом, раздумывая, что бы такое надеть, как понравиться другому, привлечь его: наслаждение, построенное на любви к ближнему.

Они уже были голые, когда монстр их застиг, или он их заставил раздеться? Смотрел, как они занимаются любовью, или вмешался и прервал их? Сандра выкинула из головы эти мысли: не ее дело давать ответы, лучше сосредоточиться на деталях.

Среди одежды лежала черная сумочка, откуда доносились звонки мобильника. К счастью, сейчас он молчал, давая им всем передышку, но скоро затрезвонит снова. Сандра ускорила процесс. Здесь дремал источник боли, и ей не хотелось в самый неприятный момент оказаться слишком близко к этой штуковине.

Дверца, распахнутая со стороны пассажира, открывала нагое тело девушки. Сандра нагнулась к ней.

– Женщина, приблизительно двадцать лет. На трупе нет одежды.

Руки девушки прижаты к бокам; веревкой, какую используют альпинисты, она привязана к сиденью, наклоненному под углом примерно в сто двадцать градусов. Шея отдельно примотана к подголовнику: веревка душила ее при малейшем движении.

В этот спутанный клубок был воткнут большой охотничий нож. Рукоятка торчала из груди. Удар был нанесен с такой силой, что убийца не смог извлечь оружие, пришлось оставить его здесь, заключила Сандра.

«Рефлекс» увековечил полосу запекшейся крови, которая стекла по животу жертвы, а потом, пропитав сиденье, собралась небольшой лужицей между босых ступней и пары туфель на каблуке. Изящных туфель на каблуке, мысленно поправилась Сандра. Перед ней предстал воочию романтический вечер.

Наконец, набравшись храбрости, она принялась снимать лицо крупным планом.

Голова слегка склонилась влево, черные волосы встрепаны. Сандре неудержимо захотелось причесать их, пригладить, как младшей сестричке. Она заметила, что девушка очень хорошенькая, с такими тонкими чертами, какие только юность умеет изваять. Там, где ее не смыли слезы, виднелись следы косметики. Наложенной умело, чтобы прибавить красоты и подчеркнуть ее: похоже, девушка разбиралась в таких вещах.

Работала визажисткой или продавщицей в парфюмерном магазине, подумала Сандра.

Уголки рта, однако, были как-то неестественно опущены. Губы покрывала яркая помада.

Сандру пронзило странное ощущение. Что-то здесь было неправильно, однако в тот момент ей не удалось угадать, что именно.

Она просунулась в салон, чтобы лучше заснять лицо. Следуя правилу фотографов-криминалистов, выбирала ракурсы, позволявшие избежать прямого взгляда в камеру мертвого лица. Ей и самой не хотелось глядеть в эти неживые зрачки, более того, не хотелось, чтобы они смотрели на нее так пристально.

Мобильник снова заверещал.

Вопреки всем усвоенным правилам, Сандра невольно закрыла глаза: пусть «рефлекс» сам дощелкает последние кадры. Ей пришлось подумать о тех, кто незримо присутствовал при этой сцене, хотя физически их и не было тут. О матери и отце девушки, о том, как они жаждут ответа, чтобы избавиться наконец от мучительной тревоги. О родителях юноши, которые, может быть, еще и не знают, что их сын сегодня ночью не вернулся домой. О том, кто причинил столько боли и теперь, за километры отсюда, наслаждается тайной радостью убийц, садистской щекоткой в сердце и похваляется тем, что невидим.