(Без всякого разрыва – следует реплика ДЖОЙСА, который в своей квартире в Париже).
ДЖОЙС. Боже милостивый, что я наделал?!
ЛЮЧИЯ (мгновенно становясь юной). Что случилось, папа?
ДЖОЙС. Я только что совершил невероятно глупую ошибку.
НОРА (выходя из кухни в гостиную, складывая только что выглаженную простыню). Конечно же, это не так.
ДЖОЙС. Да, невероятно, но факт. Я сказал Тому Макгриви, что этим вечером он может привести к нам на обед одного молодого ирландца. Зовут его Сэмюэль Бакет. Да, думаю, Бакет.
НОРА. Что изменит один дополнительный рот, когда мы все голодаем? Я долью в суп воды.
ДЖОЙС. Но с ним за столом нас станет тринадцать. Не должно сидеть за столом тринадцать человек!
НОРА. Как ты сама видишь, Лючия, твой отец, наш великий гений, не так и отличается от глупой прачки. Нельзя быть суеверным, Джим, ты это знаешь. Это к беде.
ДЖОЙС. Смейся, сколько хочешь, раз есть на то твое желание, но если за столом нас будет тринадцать, этот человек навлечет на нас жуткую беду.
НОРА. Беда для нас не внове.
ДЖОЙС. Это будет не просто беда. Катастрофа!
НОРА. Это уже перебор. Еще один нищий ирландец за столом никак не может что-то изменить к худшему, потому что дальше просто некуда. Разве что крыша упадет и раздавит двух-трех гостей. Для них это будет катастрофа, но для остальных – удача, потому что выжившим достанется больше супа. Если, конечно, можно назвать мой суп удачей.
ДЖОЙС. Что-то нужно делать. Мы должны позвонить Хемингуэю и попросить не приходить.
ЛЮЧИЯ. А я так люблю мистера Хемингуэя. Он научил Эзру Паунда боксировать. Мне всегда хотелось это сделать.
НОРА. Научиться боксировать?
ЛЮЧИЯ. Нет врезать Эзре Паунду в нос.
ДЖОЙС. Я думал, тебе нравится Эзра.
ЛЮЧИЯ. Мне нравится милый Эзра, который флиртует со мной стихами итальянских поэтов и кормит всех бродячих котов, но когда он корчит из себя ни пойми кого и начинает рассуждать о политике, кто-то должен каждые несколько минут бить его по голове. Мистер Бакет писатель, как ты, папа, или болтун, как мистер Макгриви?
(МАКГРИВИ приводит БЕККЕТА в квартиру Джойсов, тогда как хозяева продолжают разговор).
НОРА. Он – ирландец, а это означает, что нам нужно больше спиртного. Иногда, Лючия, мне хочется, чтобы твой отец был менее знаменитым и более успешным.
ДЖОЙС. Я не столь знаменит, как об этом говорят, Нора.
НОРА. Как бы то ни было, больше хлеба от этого на столе не становится.
ДЖОЙС. Не хлебом единым сыт человек.
НОРА. Это да, иногда нам достается этот чертов суп.
ЛЮЧИЯ. Я надеюсь, мистер Бакет симпатичнее мистера Макгриви.
ДЖОЙС. Я надеюсь, он говорит меньше, чем Макгриви.
НОРА. Все говорят меньше, чем Макгриви.
(БЕККЕТ и МАКГРИВИ к этому моменту расположились в гостиной, так что следующая картина начинается сразу же, как и предыдущая).
(БЕККЕТ, молодой, сидит на одном стуле, смотрит на руки, ДЖОЙС на другом, положив ногу на ногу, весь в своих мыслях, МАКГРИВИ на диване, говорит).
МАКГРИВИ. Я бросаю один взгляд на этого молодого человека, и говорю себе, да, говорю себе: «Томми, вот еще одна, да, еще одна родственная душа великого Джеймса Джойса, и познакомить их – мой первейший долг, ибо я знаю, придет день, когда знакомство это послужит вящей славе Ирландии». Вот я и взял на себя обязанность, как случается со мной время от времени, проследить за тем, чтобы вы двое встретились. И укрепить тем самым свою позицию столярного клея в истории ирландской литературы. Сэм – протестант, но из тех, кто люди достойные. В конце концов, протестанты тоже умеют писать. Например, Йейтс. Уверен, смогу привести и другой пример. Шоу. Нет, не Шоу, забудьте. Большую часть дня Сэм спит, взахлеб читает на нескольких языках, живых и мертвых, тяга к самоубийству у него умеренная, так что мы просто должны следить, чтобы ему всегда находилось занятие. Еще он в крикет играет. И только что приехал из Дублина.
(МАКГРИВИ, выдохшись, замолкает. При упоминании Дублина Джойс поднимает голову).
ДЖОЙС. Из Дублина.
БЕККЕТ. Да.
(Пауза).
ЛЮЧИЯ. Так вы только что из Дублина, мистер Беккет?
БЕККЕТ. Да.
ЛЮЧИЯ. Папа обожает последние сплетни из Дублина. Обычно они тут же попадают в текст, который он пишет. В этом прелесть «Работы в работе». Сгодится все, как в ирландское рагу. Не будем ждать. Не тяни, папа, спроси мистера Беккета о Дублине.
(Пауза).
ДЖОЙС. Как вы находите Дублин, мистер Беккет?
БЕККЕТ. Приезжаю в Лондон и поворачиваю налево.
(Пауза).
ДЖОЙС. Ох…
(Пауза).
ЛЮЧИЯ. Я думаю, папа о другом. Как вам Дублин, мистер Беккет?
БЕККЕТ. По большей чести, такой же, как и всегда. И пахнет также.
(Пауза).
МАКГРИВИ. Что ж, прошу меня извинить. Почтение гению засвидетельствовал. А теперь намерен налить себе большой-пребольшой стакан. (Встает и уходит на кухню).
НОРА. Пойдем на кухню, Лючия. Поможешь мне с как его там.
Лючия. С чем?
НОРА. С супом.
ЛЮЧИЯ. Мы уже поели, мама. Что ты от меня хочешь? Чтобы я извинилась перед остатками?
НОРА. Помоги мне помыть грязную посуду.
ЛЮЧИЯ. Грязная посуда помыта.
НОРА. Предоставь отцу возможность пообщаться наедине с мистером Беккетом, дорогая. Я знаю, ему не терпится узнать, какой нынче Дублин.
ЛЮЧИЯ. Дублин, по большей части, такой же, как и всегда. Мистер Беккет только что весьма красноречиво высказался об этом.
НОРА. Пойдем, не оставляй меня на кухне одну с Томом Макгриви. Своей бесконечной трепотней он вгонит меня в кому.
ЛЮЧИЯ. Хорошо. Я вернусь, мистер Беккет. Не уходите.
(НОРА буквально утаскивает ЛЮЧИЮ на кухню., шепотом что-то ей выговаривая. ДЖОЙС и БЕККЕТ сидят).
ДЖОЙС. Свифт.
БЕККЕТ. Да.
ДЖОЙС. Свифт был протестантом.
БЕККЕТ. Да.
ДЖОЙС. И великим писателем.
БЕККЕТ. Да. Еще у него была очень большая голова.
ДЖОЙС. Да.
БЕККЕТ. Не в том смысле, что он считал себя умнее других. Я про фактический размер головы.
ДЖОЙС. Да.
БЕККЕТ. Но, возможно, чуточка высокомерия присутствовало.
ДЖОЙС. Отчасти это диктовалось необходимостью. Вопрос выживания.
БЕККЕТ. Да.
ДЖОЙС. Он не был и безумным. Свифт.
БЕККЕТ. Не был, только чертовски злым.
ДЖОЙ. Имел право. Неукротимый гнев.
БЕККЕТ. Да, (Пауза). Я уверен – вы величайший из ныне живущих писателей, а «Улисс» – величайшая книга со времен Данте.
(Пауза).
ДЖОЙС. Думаете, лучше Йейтса?
БЕККЕТ. Господи, да.
(Пауза).
ДЖОЙС. Данте очень хорош.
БЕККЕТ. Да.
ДЖОЙС. Есть несколько людей, которых я с удовольствием самолично отправил бы в ад.
БЕККЕТ. Данте был счастливым человеком.
ДЖОЙС. Да. Изгнанник. Как мы.
БЕККЕТ. Да.
ДЖОЙС. Искусный.
БЕККЕТ. Искусный.
ДЖОЙС. И молчаливый.
(Какое-то время они сидят молча. БЕККЕТ кладет ногу на ногу, в точности, как ДЖОЙС).
ЛЮЧИЯ (стирая пыль со своего кресла в сумасшедшем доме). Что-то в мистере Беккете, какая-то пустота в его душе, тянуло меня к нему. Казалось знакомым, так бывает, когда заходишь в комнату, видишь человека, знаешь, что встреча случайная, но с абсолютной уверенностью понимаешь, что останется он с тобой до конца твоей жизни.
(Пока она говорит, ДЖОЙС и БЕККЕТ уходят вместе в кабинет ДЖОЙСА, о чем-то беседуя, иногда энергично жестикулируя, а НОРА перемещается к дивану, вытирает пыль. ЛЮЧИЯ присоединяется к ней).
НОРА. Что ж, такое впечатление, что они нашли друг друга, так?
ЛЮЧИЯ. Никогда не видела так проникался к кому-либо, как он проникся к мистеру Беккету. Большую часть часа они сидят молча, потом один что-то коротко говорит, а пятнадцать минут спустя другой ему также коротко отвечает.
НОРА. Если ты спросишь меня, так от этого мурашки бегут по коже.
ЛЮЧИЯ. Я рада, что папе так нравится мистер Беккет, потому что я приняла решение: именно он станет моим мужем.
НОРА. Давай без глупостей.
ЛЮЧИЯ. Никаких глупостей. Подожди, и все увидишь сама. Сэмюэль Беккет – единственный в мире мужчина, который существует для меня.
НОРА. Мистер Беккет знает, что он удостоен такой чести?
ЛЮЧИЯ. Еще нет, но скоро узнает.
НОРА. Лючия, тебе не раз советовали не ставить телегу впереди лошади.
ЛЮЧИЯ. Не волнуйся, мама. Папины уроки не пропали даром. Молчание, ссылка и изобретательность. Мы в ссылке, мистер Беккет молчалив, а я буду изобретательна.
НОРА. Не останавливай свой выбор на писателе, милая.
ЛЮЧИЯ. Почему нет? Ты остановила.
НОРА. Я все сказала.
(ДЖОЙС исчезает в глубине сцены, БЕККЕТ возвращается в гостиную).
ЛЮЧИЯ. А вот и вы, мистер Беккет.
БЕККЕТ. Я, похоже, потерял вашего отца.
НОРА. Да, точно, ускользать он умеет, как никто, это я вам ответственно заявляю.
ЛЮЧИЯ. И это дает мне возможность развлекать вас, мистер Беккет, пока папа не объявится вновь.
НОРА. А объявиться он может через много-много дней.
ЛЮЧИЯ. Ты иди, мама, и позволь мне поболтать с мистером Беккетом.
НОРА. Да, да, ухожу, в конце концов, я здесь всего лишь служанка. Меня прогоняют, как пуделя. И это обычное дело. (Уходит на кухню).
ЛЮЧИЯ. Присядьте ко мне на диван, мистер Беккет.
БЕККЕТ. Хорошо. (Садится как можно дальше от нее, на самый край).
ЛЮЧИЯ. Только не на край, вы упадете и ударитесь. Сдвиньтесь ближе к середине. Это же не фильм Бастера Китона, мистер Беккет. (БЕККЕТ придвигается к ней). Вы выглядите таким грустным, мистер Беккет. Скучаете по Ирландии?
БЕККЕТ. По Ирландии я скучаю, только находясь там.
ЛЮЧИЯ. Я скучаю по ней ужасно, хотя прожила там совсем ничего. Может, в этом все дело. Я всю жизнь изгнанница. Мы жили в Триесте, Цюрихе, Париже. У меня практически нет друзей. Стоит мне выучить один язык, как мы переезжаем, и мне приходится учить другой, поэтому я всегда говорю, как иностранка. Для мозга это, скорее всего, хорошо, но не для души. Через какое-то время изоляция начинает удушать ее, высасывает из тебя всю энергию, и ощущается все более полный разрыв с реальностью. Иногда я чувствую, как тону в океане одиночества. Я всячески пыталась отвлечься от этих мыслей. Я немного пою, достаточно хорошо танцую, рисую еще лучше, думала о том, чтобы стать актрисой. Смена обличья мне близка, возможно, есть во мне что-то от Протея, но все это кажется таким преходящим и бессмысленным. Я думаю, что в итоге, по большому счету, нет ничего, кроме любви, а любовь – всегда другая страна. Вы с этим согласны, мистер Беккет?
БЕККЕТ. По части любви я не силен.
ЛЮЧИЯ. Да, и я тоже, пока. Я надеюсь, Сэм, мы сможем стать хорошими друзьями, вы и я, действительно хорошими друзьями. Я отчаянно нуждаюсь в друге. Поэтому зачастую несу чушь, находясь рядом с вами. Вы никогда ничего не говорите, меня это нервирует, вот все эти слова и вырываются потоком из моего рта. Поначалу даже кажется, что речь моя бессвязная, но потом выясняется, что какой-то смысл в сказанном мною все-таки есть. Я – телесное воплощение папиной «Работы в работе». Цели разбрасываться у меня нет, но нет и ничего такого, что получалось бы хорошо, а это раздражает все сильнее.
БЕККЕТ. Вы хорошо танцуете.
ЛЮЧИЯ. Вы не видели, как я танцую.
БЕККЕТ. Видел. Приходил на ваш концерт. Вы были вся в серебре. Я подумал, что вы – какая-то рыбка.
ЛЮЧИЯ. Вы видели меня танцующей рыбой?
БЕККЕТ. Да. Именно так.
ЛЮЧИЯ. Я вас не заметила.
БЕККЕТ. Потому что были заняты: метали икру.
ЛЮЧИЯ. Почему потом вы не зашли за кулисы?
БЕККЕТ. Дорогу перегораживал танцующий осьминог.
ЛЮЧИЯ. Я вам действительно понравилась?
БЕККЕТ. Вы были очаровательной.
ЛЮЧИЯ. Да. Очаровательной. Боюсь, то был мой финальный триумф в танцах. К сожалению, очаровательность – для меня не главная цель. Дети очаровательны, маленькие зверушки очаровательны. Я взрослое человеческое существо, и очарования недостаточно.
БЕККЕТ. Я знаю, что некоторые отдали бы все за толику вашего очарования.
ЛЮЧИЯ. А вам бы понравилось, мистер Беккет, если бы при упоминании вашего имени, люди тут же говорили бы: «Ах, да, Сэмюэль Беккет, какой очаровательный»? Вам бы это понравилось, мистер Беккет?
БЕККЕТ. Нет. Я понимаю, о чем вы.
ЛЮЧИЯ. Самое странное, я верю, что вы действительно понимаете, о чем я, вы очень часто понимаете, о чем я, гораздо чаще, чем кто-либо другой, и по этой причине я чувствую, что мы очень близки. Вас это тревожит, мистер Беккет?
БЕККЕТ. Да.
ЛЮЧИЯ. Почему вас это тревожит?
БЕККЕТ. Я не знаю.
ЛЮЧИЯ. Может, вам следует тревожиться. Может, вам следует проявлять со мной предельную осторожность. Человек, отчаянно жаждущий любви, опаснее кого бы то ни было. Никому не нужно отчаяние, правда?
(БЕККЕТ смотрит на нее. Появляется ДЖОЙС).
ДЖОЙС. Ах, вот вы где, мистер Беккет. Послушайте, меня посетило вдохновение, но со зрением сегодня как-то не очень, все расплывается больше обычного. Вы не сочтете за труд записать кое-какие мои мысли, прежде чем они ускользнут в великое море забвения?
БЕККЕТ. Я с удовольствием. Прошу меня извинить.
(Встает и следует за ДЖОЙСОМ в его кабинет. ЛЮЧИЯ одна остается на диване, проигнорированная обоими мужчинами).
ЛЮЧИЯ. Да. Конечно, я тебя извиняю. В конце концов, я всего лишь очаровательная рыба, так? И какой у меня выбор? Какие противоречивые чувства переполняют очаровательную, но брошенную дочь великого гения? Ревность, негодование, раздражение, безответную любовь, страсть, в той же степени безответная…
НОРА (выходит из кухни). Лючия, ты опять говоришь сама с собой?
ЛЮЧИЯ. Похоже, что так. Да.
НОРА. Пожалуйста, прекрати, и помоги мне с обедом.
ЛЮЧИЯ. Почему папе дозволяется говорить с самим собой, а мне нет?
О проекте
О подписке