Глава 1. Легитимность антимонопольной политики

Процесс конкуренции играет важнейшую роль в рыночной экономике. На рынке, где существует конкуренция, коммерческие организации стремятся к оптимальному распределению ресурсов, осуществляют инновации, совершенствуют технологии и в целом эффективно реагируют на потребительский спрос. В условиях слабой конкуренции или полного ее отсутствия вовсе не обязательно взаимодействие свободных рыночных сил автоматически приведет к позитивному экономическому поведению субъектов рынка и соответствующим экономическим результатам. Действительно, часто утверждается, что если бы предпринимательские структуры смогли искусственно прекратить рыночные процессы посредством образования монополий или заключения тайных соглашений, то это могло бы привести к неэффективному использованию ресурсов и стало бы утилитаристским оправданием для широкого государственного регулирования.

Возникновение антимонопольного законодательства

Несмотря на то, что американская экономика до сих пор опирается преимущественно на институты частной собственности и добровольного обмена, ей никогда не было свойственно строгое соблюдение принципов laissez-faire^[1]{12}. Упадок системы свободного рынка усилился с ростом крупного бизнеса в период после Гражданской войны. В то время представители бизнеса, профсоюзного движения, правительства и даже отдельные экономисты утверждали, что необходим некоторый регулирующий контроль над экономикой для защиты потребителя от трестов и свойственных им бесчестных методов ведения бизнеса^{13}. Считается, что антитрестовский закон Шермана (1890) и другие антитрестовские акты^[2] были приняты, чтобы остановить распространение монополизма в экономике страны и восстановить эффективную рыночную конкуренцию.

Традиционно считается, что антимонопольное законодательство разрабатывалось для ограничения «монопольной власти»^{14}. Однако ревизионистский анализ закона Клейтона, закона о Федеральной торговой комиссии, закона Робинсона – Патмана серьезно поколебал устоявшиеся взгляды. Целый ряд исследователей доказали, что эти антитрестовские законодательные акты находили поддержку со стороны сложившихся деловых интересов и использовались представителями бизнеса в попытках ограничить процесс конкуренции. Будучи не в состоянии эффективно конкурировать с более успешными компаниями, определенные круги бизнес-сообщества стремились создать политические и юридические барьеры, с тем чтобы защитить и укрепить свои позиции на рынке. Таким образом, в соответствии с данной точкой зрения, было бы правильнее считать антимонопольное движение скорее консервативным, нежели прогрессивным, и рассматривать его как важную составляющую «триумфа консерватизма» в американской политической жизни^{15}.

Любопытно – и в этом, возможно, есть доля иронии, – что Антитрестовскому закону Шермана почти полностью удалось избежать ревизионистских нападок. Он до сих пор считается законодательным актом, единственной целью которого была защита потребителей от власти монополий и предотвращение «искусственного завышения цен» на рынке^{16}. И хотя некоторые экономисты признают, что закон Шермана не всегда использовался с этой целью, они, тем не менее, не сомневаются в том, что намерением законодателя являлось повышение общего благосостояния потребителей.

Однако всегда существовали основания сомневаться в традиционном толковании причин принятия закона Шермана. Публично сенатором Шерманом было объявлено о его намерении сделать противозаконными те коммерческие соглашения, которые приводили к «перекладыванию издержек на плечи потребителей». Именно эта фраза фигурировала в первоначальном варианте законопроекта^{17}. Тем не менее эта формулировка отсутствовала в законе, принятом сенатом США: в нем не упоминалось предполагаемое «единственное» намерение законодателя сделать незаконным «повышение цен в результате сговора». К тому же как минимум до 1911 года судебная практика применения закона Шермана не имела никакого отношения к реальной деятельности обвиняемых корпораций, или, другими словами, к выяснению того, действительно ли имело место «завышение цен». Суды были абсолютно глухи к аргументам защиты, свидетельствовавшим о том, что обвиняемые тресты не повышали цен, не ограничивали выпуск продукции (на деле они понижали цены и увеличивали выпуск) и не нарушали закон путем создания препятствий для торговли. Также нет ни малейших доказательств того, что конгресс США, обратив внимание на неверное толкование судами своего «намерения», предпринял какие-либо попытки пересмотреть формулировку закона (или правоприменительную практику), с тем чтобы привести ее в соответствие с первоначальным замыслом сенатора Шермана. Иначе говоря, существуют обоснованные сомнения в чистоте намерений представителей правительства и бизнеса на момент зарождения антимонопольного движения.

Более того, как будет показано в настоящей работе, закон Шермана, подобно родственным ему законам, постоянно использовался для ограничения конкуренции и свободных рыночных процессов независимо от истинных намерений законодателя. Далее мы покажем, что антимонопольное законодательство по сути защищало существующую экономическую структуру. Неясно, насколько целенаправленным был этот протекционизм, но на практике законы действовали именно так.

Законность антимонопольной политики

Хотя истинные намерения законодателя в случае антимонопольных законов навсегда останутся для нас несколько туманными, легитимность законодательства, регулирующего торговлю между штатами, никогда не ставилась под сомнение. Прежде всего, в разделе 8 статьи 1 конституции США установлено, что конгресс имеет полномочия и законодательную власть «регулировать торговлю между разными штатами…». Более того, на практике суды неоднократно принимали совершенно четкие решения о том, что правительство должно законодательно регулировать использование частной собственности там, где пользование ею «затрагивает общественные интересы». Например, в известном деле Munn v. Illinois (Манн против штата Иллинойс), рассматривавшемся в 1877 году, Манн и его партнер Скотт доказывали, что законодательная власть штата Иллинойс не имеет касательства к их частному предприятию – зернохранилищу, что правительство не имеет права требовать от них обнародования расценок, получения от штата лицензии на деятельность или соблюдения ограничений на максимальный уровень цен. Верховный суд США большинством голосов выразил свое несогласие с аргументами ответчиков и, сославшись на обилие прецедентов английского общего права, заявил, что использование частной собственности, затрагивающее интересы общества, «должно контролироваться обществом во имя общего блага». Используя сугубо утилитаристскую риторику, председатель Верховного суда Уэйт утверждал, что общественные интересы оправдывают всестороннее регулирование со стороны общества.

Частная собственность облекается общественным интересом, если ее использование становится общественно значимым и оказывает воздействие на общество в целом. Следовательно, если кто-либо использует принадлежащую ему собственность таким образом, что подобное использование затрагивает общественный интерес, то он тем самым делает общество заинтересованной стороной в таком использовании и должен контролироваться обществом во имя общего блага… Прекращая такое использование, данное лицо лишает общество заинтересованности; но, покуда использование продолжается, продолжается и контроль^{18}.

Так как в экономике, основанной на обмене, использование любой частной собственности затрагивает общество, то данное судебное решение и многие последовавшие за ним создали юридический прецедент, означающий, что законодательная власть правомочна осуществлять регулирование практически любой частной коммерческой деятельности. Как ясно выразился судья Робертс в своей речи по делу Nebbia v. New York (Неббия против штата Нью-Йорк) в 1934 году, «…штат имеет право принять такую экономическую политику, которая, по его обоснованному мнению, будет способствовать росту общественного благосостояния, а также проводить такую политику в жизнь посредством законодательства, соответствующего данной цели»^{19}.

В действительности отказ от строгого подхода с позиций права частной собственности и его замена утилитаристским анализом с точки зрения общественного благосостояния произошли задолго до дела Munn v. Illinois. Мортон Дж. Горвиц убедительно доказал, что в начале XIX века на уровне штатов принимались десятки важных судебных решений, которые явным образом воплощали в себе триумф утилитаристски понимаемых общественных интересов над правом собственности^{20}. Например, во имя технического прогресса при рас смотрении некоторых дел о загрязнении водоемов суды были более чем склонны жертвовать традиционным принципом общего права о строгой деликтной ответственности в пользу прагматичной заботы о росте общего экономического благосостояния. Во многих случаях собственникам участков на берегу реки, расположенных выше по течению, позволялось наносить ущерб собственникам участков, расположенных ниже по течению, в том случае, если общественная выгода, связанная с техническим прогрессом, превышала, по мнению судов, общественные издержки. Таким образом, дела Munn v. Illinois и Nebbia v. New York являются кульминацией изменений в философии права, ставших оправданием масштабному государственному регулированию пользования частной собственностью в так называемых общественных интересах.

Легитимность антимонопольной политики

Несмотря на то что государственное регулирование экономической деятельности в виде антимонопольного законодательства, по общему мнению, признано законным, возникает вопрос: является ли оно допустимым в свободном обществе? Если строго следовать теории естественных прав, подобное регулирование – и законодательство – недопустимо^{21}. Согласно этой теории, индивид обладает неотъемлемыми правами: правом на жизнь, правом на свободу и правом на собственность. Эти права предполагают свободу любого лица или лиц вступать в любые непринудительные коммерческие отношения на любых взаимоприемлемых условиях, производить или обменивать любые принадлежащие им блага или средства производства, сохранять за собой любую собственность, полученную в результате такого обмена. Данная теория утверждает, что можно владеть и распоряжаться собственностью, можно использовать ее любым образом, если это не нарушает чьих-либо прав, можно полностью или частично обмениваться собственностью с кем-либо на любых взаимоприемлемых условиях, можно сохранять и использовать плоды перечисленных усилий. Вся эта деятельность является правомерной, так как логически вытекает из естественного права человека на жизнь и совершение действий по ее поддержанию. Отсюда же следует, что нельзя применять силу против чьей-либо частной собственности, нельзя насильственно вмешиваться в добровольные сделки с чьей-либо собственностью, нельзя вводить регулирование или налагать запрет на определенные виды деловых соглашений, организационных структур или делового сотрудничества. Такого рода деятельность является неправомерной, так как нарушает естественные права индивида распоряжаться собственностью по своему усмотрению.