Это был обычный магазин для поселков городского типа, который совершенно не радовал ассортиментом. Пиво – только белорусского производства и без особого выбора. Что-то перекусить можно было найти без проблем, хотя в первую очередь нас интересовал алкоголь «за знакомство». Предложение взять крепкое спиртное сразу отклонилось: Ваня не хотел, а Шурик заявил, что быстро захмелеет и нам придется поднапрячься, чтобы завести его обратно. Как и в большинстве мелких магазинов, винно-водочный отдел находился напротив бакалеи и промтоваров, возле него толпилось несколько замученных работяг, скорее всего, идущих со стройки и решивших запить горе низкой заработной платы дешевым плодово-выгодным вином. Их комбинезоны выглядели немало повидавшими, не было даже маленького просвета чистого места – все заляпано краской и строительными смесями. Где-то слышал, что в грязной рабочей одежде проезд в общественном транспорте не разрешается, дабы не создавать неудобств опрятным пассажирам. Здесь это никого не волновало. Рабочих из соседних строек коттеджного поселка можно было увидеть на остановке почти каждый вечер по двое или по трое, а иногда и в большем количестве. Бар возле магазина был невысокой наценочной категории, тем не менее, при всей приятности цен денег от желания не прибавилось и на посещение заведения не хватало. Раньше думалось, что в Испании, Португалии, Италии или других жарких европейских странах основные объемы пива в магазинах ориентированы на то, чтобы оно не успевало нагреваться и вкус не терялся. Теперь отчетливо понимаю, что культура пития у граждан таких стран совершенно другая и выпивать алкоголь в большом количестве не имеет смысла, достаточно двух-трех бокалов вина или треть литра пива, чтобы хорошо провести время, беседуя с друзьями. Ни раз лично наблюдал, как литровая стеклянная бутылка Estrella выпивалась тремя испанцами в течение целого вечера, а про объемы вроде полутора или двух литров, скорее всего, не знают даже поставщики местных магазинов. Беларусь никогда не ориентировалась на западные ценности, и в интересах государства преобладает спаивание граждан дешевым некачественным алкоголем в больших объемах. Наверное, чтобы не думали о лишних свободах. Поэтому было решено скинуться и взять два с половиной литра одной бутылкой отечественного пива. Хорошо снимает стресс, не требует больших денежных затрат, а о невысоком уровне производства говорит отчетливое состояние похмелья после небольшого употребленного количества.

Шурик раньше ни с кем не ходил распивать спиртное в окрестностях РЦПЗ, поэтому и понятия не имел, где можно скрыться от глаз патрулей милиции или добропорядочных граждан, которые при виде небольшого нарушения общественного порядка тут же начинают об этом сообщать в небезызвестные органы. На самом деле, еще проходя вдоль аллеи по аккуратному, хотя и местами разбитому тротуару, я увидел небольшие лесные массивы и множество закоулков, где никто не будет заметен случайному взгляду. В лес не пошли по причине часто прогуливающихся медиков напротив психиатрии, у которых в должностных обязанностях – сообщать о нарушении режима пребывания пациентов и лиц на осмотре. Было решено скрыться за мусоропроводом. Хотя запах не придавал наслаждения происходящему, особого выбора не было. Стояли около часа. Ваня был как никогда разговорчив и снова сильно возмущался принципу ограниченности и недостатку нормальных, на его взгляд, людей в отделении. Шурик почти все время молчал и неподдельно радовался, что нашел новых друзей, которые не только его не обижают, но и берут с собой погулять. Видимо, малыш не сильно жаловал алкоголь и уже через несколько глотков из общей бутылки его начало шатать, благо тащить никого не пришлось. Когда темы иссякли, а дно достигнуто, мы отправились на боковую.

В первые дни сложно было привыкнуть к расписанию туалета для курения или, попросту говоря, общей параши, да и вообще распорядку отделения. Выйти после вечернего свободного времени уже нельзя, а вдыхать никотин только в отведенные часы для справления нужд. Туалет выглядел удручающе. На нескольких небогатых сквотах, где удалось побывать в разные периоды жизни, обстановка санузла была куда более впечатляющей и благоприятной. Да что там, даже разбитые уличные сельские туалеты были бы мне больше по душе. На двери два замка и один засов. Помещение занимало около семи метров в длину и пяти в ширину. В конце – большое окно с решеткой и постоянно открытая форточка, что создавало дискомфорт в ветряные холодные дни. Подоконник деформирован и направлен вниз от постоянно сидящих на нем пациентов. Половину пространства занимали унитазы без стульчаков с перегородками между собой и время от времени неработающими смывами. Привычных кабинок с дверцами нет, и, зайдя покурить, взгляд часто упирался в справляющих свои дела пациентов. Место после последней перегородки и окном ничем, кроме трубы, не было занято. Сомневаюсь, что там хотели поставить раковину для мытья рук, скорее всего, посчитали, что унитаз возле невысокого окна ставить нерационально, и убрали после сдачи здания в эксплуатацию. По трубе видно, что если к ней что-то и прикручивали, то очень давно. График работы туалета был строго соблюден на протяжении всего моего пребывания в психиатрической больнице. Иногда пациенты просились по нужде или по причине острого желания выкурить сигарету, и все равно их не пускали за закрытые на два замка и засов двери. Только если пациент был послушным, не конфликтовал с персоналом и поступался личными интересами, ему позволялось справить нужду в санитарной комнате. Бывал в ней несколько раз с медсестрой и одним из прописанных в хороших отношениях с персоналом: дверь, слева от прохода – ванна, унитаз и умывальник, одна перегородка ближе ко входу на половину помещения. Судя по стопкам грязного белья на прогибающемся столе, помещение также предназначалось для хозяйственных нужд, хотя ничего для стирки там не заметил, разве что тазики, ну уж вряд ли это делают вручную. Основной принцип общего туалета заключался в закрытии через каждый час. Также им нельзя было пользоваться на тихом часу и во время выдачи лекарств пациентам – по инструкции палаты должны быть открыты нараспашку, а сторонние помещения закрыты на ключ, который хранится у медсестры, выдающей медикаменты. Ночью не пускать или закрывать туалет не имеют права, на практике пациенты избегали ночных посиделок на подоконнике вонючей параши во избежание криков и ругани персонала. Это сильно раздражало выходящего из палаты после отбоя и отдыхающих пациентов. По наставлению медиков инструкции соблюдаются не всегда. Самое посещаемое время туалета – пятиминутка после открытия и перед закрытием. Если пациенты находятся внутри, дверь не должна закрываться, а форточка открываться. Выполнить эти действия практически невозможно, так как будет задымлено все отделение, если не этаж. Другими словами, инструкции не соблюдаются только тогда, когда это выгодно персоналу.

Распорядок дня показался более-менее нормальным: подъем в семь; завтрак до девяти; закрытый туалет на час; до одиннадцати процедуры, тесты и анализы, в редких случаях могли кого-то вызвать после обеда; с одиннадцати до часа свободный выход тем, кому можно; обед до двух; тихий час и закрытый туалет до пяти; вечерний выход с пяти до семи; ужин до восьми, иногда разрешали посетить столовую до девяти, если оставалось много несъеденного; отбой в одиннадцать вечера. На практике завсегдатаи и некурящие не спешили на завтрак, и если не нужно было принимать лекарства, то до полдевятого их никто не дергал. Во время тихого часа разговоры можно было услышать практически из каждой палаты, за исключением палат, где находились буйные (привязанные и обколотые) пациенты. На отбой все уходили раньше на час-полтора, так как после девяти вечера в отделении практически никто не мог разговаривать под действием сонников или других препаратов для гуманного лечения.

Не помню точно, скорее всего, общую душевую разрешалось принимать ежедневно. Был только один раз без водных процедур. Пациенты начали шептаться, что пришла красивая медсестра брить бомжа, и столпились перед дверью душевой. Из любопытства тоже решил посмотреть, хотя ничего про девушку в белом халате сказать не могу, кроме того, что у нее были светлые волосы, шпильки и отчетливо заметные чулки, выглядывающие из-под короткого халата и юбки чуть длиннее, так как взгляд уперся в живую очередь на работающий душ. Бомж (для того пациента это слишком громкое слово) – обычный старичок, заросший бородой с отчетливым оттенком алкоголизма на лице. Душев около семи, помещение просторное, с умывальниками и без перегородок. В остальном все стандартно: обшарпанная и отваливающаяся белая плитка на стенах, окно с решеткой и сливы через каждые полметра на кафельном полу. Оказалось, из немалого количество душей работало только два или три. Раньше и после этого туда не заходил. В первые дни мыться не хотелось. Когда холодно, особо не попотеешь, да и не погуляешь мокрым по длинному коридору, можно залечь с простудой (дует буквально отовсюду), а через два дня после прописки я перевелся в платную палату с отдельной душевой кабиной для четырех человек.

– …я сказала отбой! Ты что, тупой, что ли? – кричали с пункта дежурства на пациента, стоящего рядом. Медсестру разглядеть не удавалось, она находилась за выемкой для стола, и угол стены перекрывал пространство. – Иди спать, ничего тебе нельзя!.. Какие выходные домой, ты на лечении! Пусть кто хочет приезжает, но не твои друзья-алкоголики подзаборные… – она кричала долго, а пациент, виновато наклонив голову, покорно выслушивал все упреки в адреса своих друзей и собственный, при этом не имея права ответить, так как может быть еще хуже.

Было дернулся в сторону на помощь, однако меня остановил другой пациент и начал невнятно говорить про бегемотов. По нему сразу можно было сказать – принял лекарства на ночь. Большинство пациентов после девяти вечера выглядели примерно так: взгляд в пустоту, нарушенная координация движений и несвязная речь на отстраненные темы, если вообще оставалась способность произносить слова. Простояв несколько минут возле невменяемого пациента и повернувшись в сторону пункта дежурства, увидел, что там уже никого нет, и отбросил идею идти разбираться.

Смены бывают разные, и в тот вечер была не самая приятная. В первый день дежурила по крайней мере одна из этих медсестер и сначала показалась вполне добросовестной и ответственной. Спустя время первые ощущения испарились без возможности восстановления. Покорректнее описать не получится. На деле происходит так: некоторые берут шоколад и за это, например, разрешают задержаться на небольшое время после свободного выхода в выходные (проверок-то точно не будет) или взять кипяток из комнаты отдыха персонала, так как в других местах иметь кипятильники или чайники не положено, а большая часть персонала считает взятки в виде натуральных подачек нормой и по-прежнему относится к подопечным как к куску говна, откровенно вытирая о них ноги. Второй вариант был вечером в день прописки: постоянный шум персонала в коридоре и крик за мелочную провинность. Попросился в душ в платной палате – влетело и тем, кто там находился, и тебе; сходил покурить в неположенное время или в бельевую с разрешения уборщицы – крика меньше, но все равно ты говно. Лицам на осмотре было проще, формально нас не имели права лишить свободного выхода. В обход распорядка и режима, если призывник не понравился, его можно было направить на забор крови или прохождение тестов в отведенное личное время, хотя была сложность: медсестре нужно объяснить врачу, принимающему лицо на осмотре, почему он не отправился на процедуры с утра или хотя бы до обеда. К пациентам отношение за провинности и нарушения куда более строгое: привязка в кровати, усиление дозировки или мощности применяемых препаратов, запрет свиданий или личных вещей. Не могло быть возражений, потому что, если человек в дурдоме признан больным, то прав и голоса у него нет. Все происходит исключительно на усмотрение персонала, и это не полностью закрытое учреждение, а тем более отделение. Страшно представить, что творится в Гайтюнишках!

Несколько раз поднималась тема иерархии. Завсегдатаи уверяли, что она очень строгая и четко распределена, лично я ничего подобного не заметил. Был только один случай, когда действительно чувствовалось, что врач стоял выше младшего медперсонала. В остальном и медсестра, и санитарка, и даже уборщица могли сказать «иди в палату и не выходи» или «ты лишен свободного выхода», и так будет. Кроме того, люди работают в этом учреждении не один год по причине третьей составляющей счастливой жизни среднестатистического гражданина в виде власти, и большинство хорошо знают друг друга. Насолил одному, мстить будут все, независимо, прав медицинский работник или пациент. После поднятия темы иерархии второй или третий раз стал обращать внимание на пациентов, пытающихся подлизаться к персоналу, и снова ничего подобного не заметил. Даже стукачи не спешили сообщать о нарушениях лечащим врачам или комиссиям, а советовались с медсестрами. Если есть иерархия, то логично было бы подумать: сообщил старшему по рангу информацию – больше поблажек можешь ожидать. Однако крысы получали поблажки в первую очередь от низких звеньев, даже уборщицы могли повлиять на решение, отпустить ли алкоголика на свободный выход после десяти дней лечения или можно ли гомосексуалисту получить свидание с парнем после неудачной попытки суицида. Единственная часть персонала, которая не любила стукачей, это санитары, и то таких единицы. Все остальные, начиная с прачки и заканчивая обходным врачом, с удовольствием выслушивали жалобы о выкроенном где-то трамадоле, спрятанном у наркомана из соседней палаты, или притворяющемся суициднике, признающимся среди пациентов, что просто хочет большой отпуск в виде больничного листа. За исключением пичканья медикаментами, от которых большинству пациентов ничуть не лучше, четкого разграничения «лица на осмотре» и «пациента» также особо заметно не было. Все мы люди, и все в дурдоме.