Глава 2. «Бросок»

Гравилет приземлился на посадочную платформу, и первой из него выбралась на палубу транспортника Чернуха, изящным движением руки придержав глубинный кинжал на поясе. Выпустить ее вперед было прямым приказом Вершинского, и я видел две причины, почему он так поступил.

Во-первых, среди моряков женщин почти не встречалось, слишком уж опасной и трудной была у них работа. Так что Чернуха, будучи редкой красавицей, тут же приковала к себе фокус внимания всех членов команды, наблюдавших нашу посадку с палубы. И ее выход они хорошенько запомнят, тут уж сомнений, нет, и поймут, что в отряде охотников получше, чем в моряках, пойдут записываться, а нам на базе люди не будут лишними, тем более с опытом работы в море.

Во-вторых, Чернуха по штатному расписанию пилот батиплана, а значит, при отсутствии капитана, исполняет его обязанности, и по статусу она выше, чем я – обычный стрелок по штатному расписанию. Так что ей представлять базу «Керчь», не мне.

Я сошел с кромки люка следом, держа на плече легкий гарпунный карабин. Это тоже былая причина, и достаточно веская. Если бы я первым оказался на палубе с таким серьезным оружием, это бы моряков напрягло, а так, после выхода Чернухи, оно воспринялось вполне естественно, мол, какой же дурак отпустит столь яркую красавицу без охраны. В общем, ни испуга, ни растерянности в глазах моряков я не заметил, один лишь восторженный блеск устремленных на Чернуху глаз. Покидать же гравилет без оружия Вершинский запретил прямым приказом, а ему виднее, что к чему.

Возможно, он считал, что так двое охотников на чужой палубе будут выглядеть более авторитетно, а возможно не относился к морякам с полным доверием. Хотя, к ним мало кто вообще относился с полным доверием, потому что время честных тружеников, по сути, в здешних водах еще не наступило. Черное море бороздили либо охотники на боевых кораблях, добивая уцелевших тварей, либо такие вот гражданские морячки с сомнительной репутацией, так или иначе запятнанной перевозкой не очень легальных грузов, из числа тех, что официально не погрузишь в баллистический лайнер. Это в лучшем случае. В худшем, могли и пиратствовать, нападая на первые рыбацкие поселения, живущие ловлей такого ценнейшего для Метрополии ресурса, как морская рыба. Стоила она диких денег, поэтому порой находились желающие рискнуть жизнью и выйти в море с сетями на небольших катерах, вооруженных ракетно-бомбовыми установками, чаще самодельными, а иногда нелегально купленными у бандитов в глубине Таманского полуострова.

Но рыбу ловить надо уметь, и соответствующее оборудование надо закупить. Это не всем по силам, не всем по умениям, и не всем по карману. Гораздо проще для некоторых было отобрать у рыбаков уже выловленную добычу, да еще без риска нарваться на биотехов. Такая, вот, прибрежная жизнь. Но, если честно, я был рад, что началась хоть такая, потому что еще год назад не было вообще никакой. Со временем, я был в этом уверен, подобные уродливые формы взаимодействия с морем обязательно перерастут во что-то куда более светлое и цивилизованное. Так всегда бывало после больших потрясений.

Я считал, что охотники не должны оставаться в стороне, когда дело касалось усилий по развитию прибрежных зон, что они, обладая мощным вооружением, отменной выучкой, сплоченностью, дисциплиной, безупречной репутацией, по мере освобождения акваторий от биотехов могли бы брать на себя полицейские функции, бороться с пиратами, контрабандистами, с незаконной торговлей оружием. Я и Вершинскому говорил об этом, а он лишь отшучивался, мол, когда умрет, тогда я и займусь, а пока есть более важные задачи, с которыми никто, кроме охотников не справится. Понятно, о чем он говорил – о возвращении человечеству океана. Спорить с ним было чуть более бессмысленно, чем селедкой дрова рубить, так что пока приходилось работать только на его идею фикс. К тому, же, он был прав, как ни крути. Полицию не пошлешь в океан, крушить донные платформы, а охранять рыбацкие деревни ей скоро станет по силам.

Не сговариваясь, хотя у нас были гарнитуры на головах, мы с Чернухой двинулись к надстройке, ведущей к капитанскому мостику. На самом деле мне не понравилось, что нас никто не встретил, так что карабин, действительно, пусть лучше будет при мне, тут Вершинский прав. Теперь я жалел, что Чернуха почти без оружия, но тут, опять же, приказ Вершинского – карабин один на двоих. И без объяснений, что обидно. Таков уж Вершинский, тяжелый у него характер. Впрочем, на мой взгляд, он уже столько полезного сделал за свою жизнь, что оно с лихвой компенсировало несовершенства его натуры.

Наметанным глазом я прикинул число моряков на палубе. Человек тридцать. Две трети безоружные, у двоих скорострельные винтовки, еще у нескольких в кобурах старинные пистолеты еще военного производства. Но, не смотря на более чем столетний возраст, такие образцы, как БМФ-200, БМФ-400, «Рекс-Барел-12», «Атомакс-45» были оружием весьма совершенным, произведенным, можно сказать, на пике развития технологии с использованием гильзовых боеприпасов. К тому, же, БМФ-400, имевший аж 54 патрона в двух магазинах, мог лупить очередями, а это, в умелых руках, могло представлять значительную угрозу. Я к ней уже внутреннее подготовился. Не нравилась мне обстановка на «Амбере», ох, не нравилась.

Казалось бы, какого дьявола Вершинскому вообще было нанимать сомнительный корабль с еще более сомнительной командой для транспортировки такой наиценнейшей штуки, как боевой батиплан? Вылетая на это задание, мы с Чернухой были уверены, что «Шпик» был доставлен с Суматры баллистическим лайнером, но Вершинский не доверял никому из пилотов на базе охотников «Анталия» настолько, чтобы позволить ему перегнать секретный батиплан. Это было понятно, ведь у «Шпика» не только броня необычная, но и силовая установка, и вооружение, этого не скроешь. Поэтому, по моей исходной версии, охотники с базы «Анталия» погрузили батиплан на транспортник, не расчехляя. Но почему на гражданский транспортник? Что мешало так же, не расчехляя, погрузить его на любой боевой корабль базы «Анталия» или базы «Босфор»?

Ответ у меня сформировался только теперь. И только теперь стало ясно, почему Вершинский велел иметь при себе карабин. Меня осенило, что «Шпик» вообще никто из охотников Причерноморья в глаза никогда не видел, что баллистик, наверняка, сел не в Анталии, а в другом месте, не подконтрольном адмиралтейству. Там его доставили к морю силами гражданской транспортной службы, погрузили на зафрактованный «Амбер», и доставили в указанные координаты.

Ход рискованный, но Вершинский так дорожил секретом реликта, настолько не хотел выдавать его хоть кому-то, кто не узнал случайно, как мы, что пошел на такой колоссальный риск.

Эфир могли слушать, поэтому я не стал говорить в гарнитуру, а показал Чернухе жест Языка Охотников, означавший «Внимание, проявляй осторожность!». Она тут же поняла, что я или заметил нечто важное, или до чего-то важного додумался, и что нет смысла уточнять, а надо действовать по обстановке и как можно более слаженно.

Мой мозг работал на повышенных оборотах. Мысль двигалась, как учил Вершинский, по самому худшему из возможных сценариев развития событий. Если будет лучше, чем кажется, хорошо, но готовиться надо к худшему.

Если моя новая теория верна, если Вершинский зафрахтовал случайный транспортник, не ставя никого в известность из адмиралтейства, то мы сейчас запросто могли находиться на палубе самого настоящего пиратского корабля. Весело, сказать нечего. Как дальше могут развиваться события?

Самым оптимистичным сценарием можно было считать такой, где капитан Асланбек удовлетворится полученной от Вершинского суммой, и без всяких затей передаст груз в наше с Чернухой распоряжение. Но как-то на это не очень было похоже по обстановке.

Вариант похуже – капитан Асланбек еще не принял решение, что делать с грузом. Хотя бы потому, что он представления не имел, кто за ним прилетит и каким числом. Мог прилететь штурмовой отряд на трех гравилетах, высадить десант на палубу, а один гравилет держал бы «Амбер» под прицелом ракет. Никого бы тут это не удивило. Так бы и следовало сделать, так бы и было сделано, если бы Вершинский доверил свою тайну адмиралтейству. Но он ее доверить не мог никому, кроме нас.

Так что прилетело не три гравилета, а один, да еще не со штурмовым отрядом, а с одним подростком и девчонкой. Конечно, капитан Асланбек удивился, иначе и быть не могло. Поэтому нас никто не вышел встречать. Капитан еще не принял решение. Каким оно могло быть в теории? В чужую голову не залезешь, и не любил я строить предположения такого рода, но тут уж пришлось.

Наверняка еще при погрузке морякам стало ясно, что именно им пришлось взять на борт. Возможно, и скорее всего, никто из них никогда не видел боевых батипланов, но то, что это тяжеловооруженный подводный корабль с реактивным приводом, было очевидно. Даже самый технически безграмотный человек сделал бы такой вывод, а моряки не были технически безграмотными. Я попытался поставить себя на место пиратов, и понял, что от такого лакомого куска они вряд ли бы отказались по доброй воле, и вряд ли бы сочли сумму перевозки ценнее самого груза. В их положении трудно было отказаться от искушения захватить столь полезную для них вещь. Ведь владея даже одним батипланом, можно поставить на уши все побережье Турции раньше, чем слух об этом дойдет до базы охотников и прежде, чем те примут какие-то меры.

Но почему пираты просто не скрылись на «Амбере» в одной из скалистых бухт, зачем вообще было выходить с нами на связь? Погрузили бы батиплан, поняли бы, что он из себя представляет, и дали бы деру. Если они этого не сделали, значит, они уже попытались проникнуть внутрь «Шпика». Безрезультатно, естественно. Думаю, они не слабо удивились, когда не только не смогли вскрыть шлюзовой люк, но и обшивка не поддалась их плазменным резакам. В результате они поняли, что без нас им в батиплан не попасть, наверняка сейчас капитан именно над этим раздумывает.

В отличие от него мне и без раздумий было понятно, что нас надо брать живьем. Да, ключ от шлюза мог быть у кого-то из нас в кармане, но, в то же время ключом мог быть код, или отпечатки пальцев, или еще что-нибудь посложнее. Такое не вынешь из кармана у трупа.

Скорее всего, капитан Асланбек еще не дал соответствующую команду, но я уже точно знал – огня на поражение поначалу не будет. Будет потом, когда мы с Чернухой перекосим больше половины команды. Вот, тогда нас начнут убивать. Но не раньше. Хотя нет, это меня начнут убивать. Чернуху в любом случае попытаются взять живой. По понятным причинам.

Загадкой для меня оставалось лишь одно – почему Вершинский не дал нам более четких инструкций, почему не сказал правду, что доверил батиплан махровым контрабандистам? Мы бы поняли. Мы за два года привыкли к завесе секретности вокруг много, чем были заняты. Мы привыкли к бзикам Вершинского, которые были на грани маниакальности, а то и за гранью. С другой стороны, если бы он нас накрутил изначально, мы бы сразу корабль попытались взять штурмом, а так, в принципе, оставался шанс на мирное решение всех вопросов. Маленький, такой, шансик.

Больше всего я волновался за пилота. В текущей ситуации он превратился в пешку на доске. Если начнется перестрелка, его убьют первым, наверняка для этого уже снайпер сидит на позиции. Убьют, чтобы захватить гравилет, чтобы отрезать нам путь к отступлению, чтобы не дать нам огневого превосходства в воздухе. Много причин.