Не успели они пройти и сотни шагов, как прямо из леса на них вышел Плакса. Людомар сразу узнал его и с ужасом увидел его зеленовато-красные глаза.

Плакса двигался прямо, слегка покачиваясь. Воины вскинули копья.

«Нет», знаком показал дремс и приблизился к Тугуту. Он что-то ему сказал, взяв за плечи. Потом встряхнул его и снова что-то сказал. После этого отбежал, пал на колени и впился руками в землю.

«О-а-а!», вырвалось у всех, когда Плакса внезапно вытащил нож и вонзил его себе прямо в сердце. Захрипев, он повалился набок.

Тугут стоял, открыв рот, бледный и подавленный.

– Что делать будем, Тугут? – вывел его из оцепенения один из воинов.

Холкун вздрогнул и просипел: «Вперед!»

Хотя лес не позволял заглянуть далеко вглубь себя, но уже и теперь стало заметно, что Грязная тропа уводила отряд в желтоватый туман, который медленно стелился по земле. Людомара в который раз вывернуло. Даже холкуны, вот уж на что плохие нюхачи, и те стали блевать.

«Хлюп», отозвалась почва на очередной шаг охотника. Он остановился и посмотрел себе под ноги. Его ступня по щиколотку утопла в водяной жиже.

– Вода, холы, что это за вода? – разнеслось по отряду. – Не утопнуть бы.

Хугут посмотрел на людомара.

Вдруг слева раздался треск. На него мало обратили внимание. И только ухо людомара уловило, что трест тот исходит не от куста или ветки, но от нескольких кустов и многих веток.

– Не идите далее, – сказал Сын Прыгуна. – Он здесь. Приго…

Образ в мгновение ока мелькнул перед его глазами, но он не успел даже напрячь язык, как в самую середину колонны врезалась голова огнезмея, вырвав из нее клок солдат.

Холкуны не мешкали ни секунды и сразу бросились в атаку. Один из хол-холов воздел руки над собой. Между его ладонями сверкнула молния, но он был убит паровым шаром, которым плюнул змей. Обожженное тело колдуна отлетело в сторону, и было расплющено о ствол дерева. Второй хол-хол произнес заклинание, но огнезмей снес его хвостом, словно бы знал, кто представлял для него главную опасность.

Само чудовище явилось взорам опешивших солдат в паровом облаке, которое исходило от воды, по которой двигался змей.

Воины пытались защищаться, но людомар видел тщетность их попыток. Заметил он и то, как огнезмей обвил кольцами одно из деревьев, вырвал его с корнем и словно щеткой провел по тропе. Сын Прыгуна вмиг оказался на дереве, поэтому его лишь слегка задело ветками. После такой зачистки на тропе остались лежать десятки убитых и покалеченных холкунов. Они кричали от ужаса и от боли.

Охотник в два прыжка перебежал тропу и очутился за спиной змея. Всякий, кто охотился на хищников в Чернолесье, знает, что древоедные змеи сильны, но и у них есть слабое место – то, которым они держатся за землю. Сын Прыгуна без труда отыскал это место. Он подбежал к телу огнезмея, просунул между его чешуйками острия своей пики и с силой надавил.

Людомар отчетливо видел, что под его нажимом тело змея даже не дрогнуло. Не прошлась по его телу и волна причиненной всему живому боли. Отставив копье и вытащив нож, охотник проделал ту же операцию.

Сын Прыгуна никогда не считал себя слабым, но в этот миг осознал свое бессилие перед мощью неведомого зверя. Он давил ножом в тело огнезмея столь сильно и так долго, что даже пот, что было невероятно, выступил на его лбу и висках, затекал по шее на спину.

Между тем на Грязной тропе все было кончено. Змей резким движением перекусил последнего сопротивлявшегося холкуна и отшвырнул его себе за спину. Только сейчас он почувствовал уколы в спину и повернулся.

Чернолесье оглушил дикий рев. Огнезмей почувствовал свою несостоявшуюся добычу.

Людомар со всех ног помчался прочь. Слезы наворачивались на глазах от бессилия. Хотелось выть и кричать. Кричать и плакать. Листья били охотника по лицу. Они словно прощались с ним навсегда, похлопывая на прощание. Сердце ныло и дрожало, оно пело о том, что без леса нет жизни людомару; о том, что всюду в ином месте он чужой.

Неожиданно вся сумятица в голове разом оборвалась. Людомар пробежал еще несколько шагов и остановился в недоумении. Он не знал, что заставило его сделать это. Прислушавшись, он различил густой хор звуков, состоявший из хрипа во множестве переламываемых ветвей, которому подпевал скрип стволов деревьев, гнувшихся под тяжестью огнезмея. Звук удалялся. Оказалось, что огнезмей двигается только с водой и не уходит далеко от нее.

Людомар стал принюхиваться. Не прошло и минуты, как он догадался, что заставило его остановиться. Он почуял запах крови, людомарской крови. Услышать запах высокого охотника в лесу всегда было удивительно, а расслышать его кровь и вовсе невероятно.

Сын Прыгуна, словно ищейка пошел по следу и в нескольких полетах стрелы от места начала своего поиска увидел клок седых волос, торчавших словно бы из-под земли.

Это был Светлый. Он лежал без сознания. На боку его сияла большая рваная рана.

***

Крона дерева мерно колыхалась, рассеивая своими ветвями теплые ручейки предзакатного воздуха. Он, казалось, был насквозь пропитан ароматами цветущего Чернолесья и прогрет лучами весеннего солнца. Густой, терпкий аромат невидимыми клубами поднимался над лесом и медленно плыл то в одну, то в другую сторону, полностью подчиненный капризам ветра.

Ветры долетали в Чернолесье с двух сторон: холодные ветры приходили из Доувенского Загорья – из владений Хладного короля, владетеля тьмы, холода и льда – Холведа, теплые – со стороны Великих вод, из владений Моребога. Подобно коннице белесые струи воздуха неслись по склонам Доувенских гор, набирая скорость, а после и вовсе срывались в бешеный галоп, стискиваемые скальными ущельями, и, оказавшись на равнине Чернолесья, с гиком и гаком хладное войско устремлялось на равнину, предавая ее морозному опустошению. Ветер Великих вод был любим обитателями Великолесья больше, потому что вместе с ним приходила весна, становилось тепло и даже Редколесье наполнялось множеством дичи.

Иисеп, как и всякий коренной обитатель Чернолесья, предпочитал движению бездействие. Его обоняние доносило ему все вести, какие он смог бы получить, кружа по округе. Это прелестное качество прирожденного охотника, экономившее много сил, использовалось даже во время сна. Иисеп дремал, расположившись, частью в гамаке хозяина, частью на ветке. Его удивительно устроенное тело могло замирать в любой позе, словно бы сделанное из пластилина. Вот и сейчас, погружаясь в сон, иисеп провисал животом вниз.

Его уши привычно прослушивали пространство, а нос его пронюхивал. Надбровные валики зверя преспокойно расползлись в разные стороны от переносицы.

Солнце садилось за горизонтом зеленого лиственного моря. Облака, окрашенные во все оттенки красного, подобно утятам, неуклюже, еле поспевая, неслись вслед за ним, лениво передвигая смешными хвостиками.

Густо перемешанный компот из запахов вливался в нос иисепа. Вдруг его права бровь дрогнула и ожила. Зверь уснул, но эта бровь, словно шаловливый ребенок, дождавшийся, когда родители оставят его одного, вскочила и стала расхаживать взад и вперед. Наконец, она замерла у переносицы и, по всей видимости, окликнула подругу.

Вторая бровь также дернулась и тут же рванула к переносице. Обе о чем-то пошептались. Их нервозность передалась ушам. Уши больше не помахивали сами собой в разные стороны, они насторожились и оба повернулись в противоположную от солнца сторону.

Иисеп подпрыгнул и принял стойку, сам до конца не осознавая, что с ним делают его инстинкты. Полу открыв сморенные дремой глаза, он непонимающим взглядом глядел поверх крон.

Но вот и глаза зверя широко открылись. Он резко выбросил челюсть далеко вперед и спрыгнул в листву.

***

Иисеп мчался что было духу. Его дыхание, с хрипом вырывавшееся из груди, выдавало возраст. Да, иисеп был уже не молод, однако он был в неплохой форме.

Ветви, листва, стволы деревьев и лианы мелькали под его лапами. Он словно не бежал по верхотуре, а шел по тропе, настолько уверенно и ловко перепрыгивал с ветки на ветку.

Теперь его слух уже отчетливо различал тяжелое дыхание двоих и угрожающие рыки большого количества невидимых ему животных.

Еще несколько прыжков и он очутился в невероятном клубке, состоявшем из переплетенных лиан, втащенных наверх кустов и поломанных веток. Это было лежбище древоедной змеи, только невообразимых размеров, ибо этого лежбища хватило на то, чтобы на нем уместились сразу пятеро довольно крупных хищников.

Двумя из них были Сын Прыгуна и Светлый. Последний полулежал, с трудом опираясь на людомарскую пику и прикрывал ею, а также щитом спину Сына Прыгуна, отражавшего атаки гигантских сурн, высунувших из-за веток сразу четыре морды.

Людомар выглядел чрезвычайно уставшим. Его одежда была изорвана, выпачкана в грязи и в крови. Он вонял так, как не воняет даже тысяча людомаров.

Не останавливая бег ни на мгновение, иисеп без страха врубился в толпу сурн. Несмотря на то, что это были аномально большие сурны, иисеп тут же сбил двух из них с ветки, а третью ухватил за ногу и резким движением перевернул на спину.

Пятая и шестая сурны, прилипшие к стволу дерева, с диким визгом бросились на неожиданного визитера. Иисеп просел под их налетом и едва не сорвался с ветки, однако его хозяин быстро оценил ситуацию и тут же атаковал замешкавшихся хищников. Одна из сурн полетела вниз с распоротым боком, а вторая ощерилась небольшими кожными иглами и бросилась в сторону, заметив прыжок людомара. Противостояние продолжалось недолго: людомар отвлек внимание зверя рукой, но удар нанес ногой. Животное потеряло равновесие и повисло на передних лапах. Они разжались, едва кинжал вонзился в горло сурны.

Еще прыжок и Сын Прыгуна очутился под иисепом, который челюстью душил одну сурну, вторую подмял лапой, а третьей терпеливо позволял рвать свою шкуру.

Удар кинжала и три сурны свалились замертво.

– Отпусти ее, она подохла, – улыбнулся измученно людомар, поглаживая иисепа. Тот недоверчиво смотрел себе под нос на безвольно обвисшую противницу.

– Людомар, – тихо позвал Светлый, – приди ко мне.

***

– Многоликий разгневался на нас.

– За что?

– То неизвестно. Но кара это есть. Таких тварей отродясь леса не порождали, как не возможно муравью породить омкана. Все соразмерно, все… Когда песчинка рождает бурю, когда капля разрождается наводнением – нет в этом причины, но лишь воля богов.

– Почему он ополчился на нас?

– Я не знаю. Но у нас теперь с ним нет мира. У нас война. А потому все вокруг нас будет меняться. Оно уже начало… далее будет только сильнее, страшнее…

– Ты хочешь воевать с богами. С Владыкой из Синих Равнин и с Зверобогом Великолесья?

– Слышишь ли ты меня? – Светлый поморщился от боли. – Зверобог и Владыка оставили Чернолесье. Многоликий поставил нам других богов. Они победили наших богов.

– Мы не сможем драться с богами, – людомар смотрел на старика как на умалишенного. – Мы можем уйти. Мы должны уйти вслед за нашими богами, людомар.

– Кхе-кхе-кхе! – то ли закашлялся, то ли засмеялся Светлый. – Про то я говорил тебе еще на Грязной тропе. Нам некуда идти, Сын Прыгуна. Дремсы могут затеряться в смердящих ямах, но мы всегда будем иными среди олюдей. Мы подобны пасмасам, только стоим с другой стороны, – Светлый склонил голову и натужно улыбнулся.

– Не тревожь себя разговором, – подошла к ним людомара. Она держала в руках разрезанный вдоль стебель. Приложив его к ране, она стала дуть на легкий дымок, который пошел от плоти старого людомара. – Ты еще не скоро сможешь идти. Можно, – кивнула она Сыну Прыгуна. Тот стал вытаскивать из одной из коробочек муравьев размером с мизинец, будить их от дремы и прикладывать их головы к ране старика. Челюсти маленьких хищников тут же сжимались, придавливая края раны друг к другу.

– Ох, – протянул Светлый.

– Не помогло? – удивился людомар. Он вытащил из второй коробочки нескольких крупных насекомых похожих на клещей. Поднеся их к краям раны, людомар дал им возможность впиться своими хоботками в тело старика.

– Меньше болит. Хватит, – прохрипел тот. – Нужно собрать всех людомаров и увести их прочь их Чернолесья.

Если бы в этот момент мек, на котором Сын Прыгуна проживал последние несколько десятков снегов, рухнул, подобный случай потряс бы его намного меньше, чем слова старика.

– Людомары никогда не покинут Чернолесье, ты это знаешь, – нахмурился он. – И не проси нас об этом. Мы…

– Я не прошу, я буду требовать… приказывать, если придется.

– В Черных лесах живут наши души. Как можем мы обойтись без душ. Этот мек для меня дороже всего. Как смогу я его оставить здесь? Кто будет охранять лес? Очищать его? Омкан-хууты, огнезмеи и другая нечисть никогда не изведут нас, и ты знаешь это.

– Это только начало, мальчик мой, – старик улыбнулся побелевшими губами. В глазах его стояли слезы. – Все, что мы видели – это только начало.

– Оставь ему силу, – подошла людомара. Она дала старику настой. Тот поморщился:

– Что там так гремит? – Неожиданно лицо его вытянулось. – Пасмас?!

– Лоова проснулась, – спокойно сказала людомара. – Она не увидит тебя.

– Ты хочешь уберечься от огнезмея и омкан-хуута, и от сурн, когда водишь с собой пасмаса? – Светлый был искренне поражен. – Ты говорил мне, что отдашь детеныша холкунам или дремсам.

– Не поспеваю я, – признался Сын Прыгуна.

– Разве не видишь, что это знак! – старик нервозно приподнялся. – Пасмасского детеныша привязали к тебе… это знак.

– Какой знак? Я отнесу его обратно в деревню…

– Нет. Боги сказали тебе, что в Чернолесье ты отныне… мы все отныне, как пасмасы. Мы громкие… тише нас появились… они тише нас…

– Я передвигаюсь неслышно.

– Раньше. То было раньше. А теперь все другое. Они другие, а мы прежние. И нам нет здесь места.

– Огнезмей не сумел меня поймать.

– Ранее змеи никогда не охотились на людомаров.

С этим было сложно поспорить.

– Нам некуда идти, Светлый. Смердящие ямы не примут нас. Олюди не любят нас, хотя мы с ними одинаковы по крови.

– Подземные леса, – прошептал старик, – подземные леса.

– Это легенда.

– Нет, – вскричал Светлый. – Это не так. Это не может быть так, когда такое творится!

– Их никто…

– Мы их найдем. Только это спасет нас от полного истребления.

– Многоликий сокрыл их от взглядов наших. Отец говорил, что никому их не отыскать.

– Он не знал всего. Легенда о подземных лесах говорит о том, что они будут скрыты до тех пор, пока не настанет время им снова взрасти. Время пришло!

Старик снова приподнялся и приказал людомару запоминать. Он проговорил названия двух десятков трав, камней и животных, которых Сын Прыгуна должен был раздобыть.

На выходе от Светлого, Сын Прыгуна неожиданно для себя оказался в руках Лоовы. Девочка лучезарно улыбалась. Она устроила засаду на него и поймала, едва его шея оказалась в зоне ее досягаемости.

Удивительно, но почувствовав себя в ее объятиях, ощущая кожей толчки бьющегося сердца ребенка, ее теплые ручонки, Сын Прыгуна вдруг понял, что не сможет отдать ее от себя. Поняв это, он преисполнился невероятной решимости. Опасность угрожает всем им – внезапно он осознал всю ее серьезность. Медлить нельзя. С этого момента, с вот этих самых объятий его прежняя жизнь навсегда растворяется в прошлом. Его мысли, его желания, его чаяния – все должно измениться, все должно быть подчинено только выживанию. Теперь он сам для себя почти перестал что-то значить. С этого момента он стал орудием, он стал оружием, с помощью которого теплые неумелые и слабые ручки Лоовы будут защищать ее от всех напастей.

***

Людомара плакала. Раньше ее слезы бы испортили Сыну Прыгуна целый день. Он много думал бы о них, переживал. Но с недавних пор все круто изменилось. Мир, который он знал с детства, перестал существовать. Новый мир, Чернолесье без людомаров, не представлялся больше чем-то утрене свежим, по дневному насыщенным, по вечернему теплым и уютным. Чернолесье без людомаров стало местом плача, местом смерти и постоянной темной ночи.

Людомара плакала. Ее слезы не смущали Сына Прыгуна. Каплей больше, каплей меньше. В том потоке слез, который вскоре обрушится на всех них, эти несколько слезинок не представляли большой ценности.

Старик уходил от них по нижней кромке ветвей. Его рана была плотно перебинтована. Он шел не оглядываясь. Он торопился.

Сын Прыгуна собрал все, что нужно было старику, а людомара, всхлипывая, приготовила напиток, который в Чернолесье называли каплей жизни. Настой собирал все силы, которые оставались в теле в один мощный комок энергии. Его хватало на несколько дней. После этого несчастный умирал.

Шкуры, в которые был одет Светлый, быстро затерялись среди листвы. Шорох его шагов еще долгое время долетал до слуха Сына Прыгуна. Неожиданно людомар понял, что то немногое, что связывает его и всех людомаров со старым Чернолесьем и есть Светлый. Охотник остро почувствовал параллели между состоянием леса и состоянием самого старого представителя из его народа.

Лес не выстоит без людомаров, подумалось Сыну Прыгуна, но выстоят ли людомары без леса?

Боорбрезд. Доранд

Пир был в самом разгаре. Дробно гремели барабаны, играли дудки, перестукивали своими палочками рикоты – самый любимый брездами инструмент. Посреди зала шла бешеная пляска, от которой ближайшая мебель подскакивала на добрую половину ладони, а от посуды шел такой грохот и звон, что могло показаться, словно бы по ней лупили, что есть мочи, невидимые музыканты.

Обстановка была самая что ни на есть раскрепощенная. Вино лилось рекой настолько же широкой, как и та, что протекала сквозь стены замка и через каждые несколько мгновений принимала в себя отходы пира: то обглоданные кости, то поломанные деревянные плошки, а иной раз и дико орущего участника пира, проспорившему кому-либо что-либо.

Луна устало смотрела с небес на эту каждодневную вакханалию и печально ополаскивала в воде реки свои лучи-длани, которыми мгновенье назад обласкивала потную лысину кого-либо из гостей.

Свечение кристаллов, воткнутых в искуснейшим образом выполненные подставки, освещало все действо и лицо того, кто сидел во главе столов, стоявших кругом вдоль стен залы.

Сидевший широко, но бессмысленно улыбался; таращил глаза то на танцующих женщин, трясущих своими соблазнительными телесами, то на свет кристаллов, то на луну, часть которой он видел в окне напротив себя.

Нельзя сказать, что пиршество возглавлял олюдь уродливый, но и красавцем его однозначно нельзя было назвать.

Брезды вообще производили весьма разностороннее впечатление на тех, кто их видел впервые. В их народе, как ни в одном другом осталось заметно перемешивание кровей, которым брезды никогда не брезговали. Представители их народа нравились и олюдям (пасмасам, людомарам, дремсам, холкунам, эврам и саарарам), и грирникам. Были среди брездов и ярко-рыжие великаны, способные с одного удара уложить разом нескольких дремсов, были и черноволосые стройные ловкачи высокого роста, лазившие по деревьям не хуже людомаров, были и беловолосые пройдохи, промышлявшие стрелковой охотой и наемничеством, с одной стороны, но и занимавшие высокие посты среди магов, с другой.

Брезды были самыми развитыми на Синих Равнинах. Они держали в своих руках производство лучшего оружия, контролировали почти все торговые пути через свои земли, и не давали ордам каннибалов-грирников и разбойникам саарарам проникнуть на Великое Прибрежье со стороны Подводного перехода, что у Десницы Владыки. Они же держали контроль над Синей Тропой – одной из двух безопасных дорог, которая вела от Прибрежья через Синие Равнины, Черный лес к предгорьям Доувенских гор.

Несмотря на свою силу, брезды отличались неспокойным нравом, перемешанным с повышенным чувством собственного достоинства. Именно поэтому не прошло и сотни лет с момента их появления, когда этот сильный и воинственный народ начал раскалываться на множество осколков.