Пасмасам разрешили разгребать почти доверху заваленный ров. Сотни из них с довольным гудением, словно навозные мухи копошились в кучах мусора. До сих пор их не допускали до этой импровизированной свалки, так как она имела стратегическое значение для города.

К удивлению людомара его встретили не опасливо, но с радостью, словно бы только его и ждали.

Десятки холкунов бросились к нему навстречу, едва завидев на дороге, окружили плотной толпой и потребовали новостей. Охотник растерянно мотал головой из стороны в сторону, оглушенный криками; земля зашаталась под его ногами, и он уже готов был пасть от дикого ора, когда воздух прорезало громогласное: «Ти-и-ха!»

Все холкуны мигом умолкли. Сквозь толпу протискивался высокий мужчина, покрытый довольно массивными кожанными доспехами. На голове его была надета меховая шапка, по ободу богато украшенная золотой тесьмой, плотно облегавшей сиреневые кристаллы приличного размера.

Людомар без труда узнал градоначальника холкунов – холларга.

По лицу последнего был заметен большой опыт, который оставила ему жизнь и проницательность, приходящую к холкунам с годами. Многочисленные шрамы свидетельствовали о том, что холларг пробивал свой жизненный путь лбом и лишь недавно обрел мудрость.

– Тиха! – приказал он. – Кто ты и откуда? Кончай орать, убьем его сейчас своим визгом! Не ори! – Стукнул он ближайшего горожанина справа. – Уши у него видишь? Слух у них отменный, а ты орешь! Помрет еще! – Рыкнул он слева от себя.

Только тут охотник понял, что стоит, с силой зажав руками уши. Его шатало не только от шума, но и от терпкого запаха пота и всех иных запахов, исходящих от вспотевших тел холкунов и немытых тел пасмасов.

– А ну-ка, держи. – Кто-то поднял на уровень глаз людомара две смолистые затычки.

– Эт у тебя откель? – поинтересовался кто-то у доброжелателя.

– В харчевне у меня иной раз бывают такие. Берут вот это всегда.

– Ты сегодня, когда откроешься? – Разговор начал переходить в другое русло.

– Ти-и-ха! – снова приструнил народ холларг. – Отвечай, – обратился он к людомару, приходившему в себя. Затычки очень помогли.

– Я людомар, Сын Прыгуна…

– Говори громче. Чего ты там пищишь!

– Я людомар…

– Ась?

– Я людомар. Сын Прыгуна, – закричал охотник.

– Чего пришел?

– Меня прислал людомар Светлый и… Плакса… дремс, – добавил людомар, поразмыслив: а вдруг в городе никто не знает, кто такой Светлый.

– Светлый? Чего же ему надо? – Холларг придвинулся ближе.

– Он просит холкунов вооружиться и присоединиться к нему на Грязной тропе. Он и дремсы идут к Глухому лесу.

– Че мы не видели в Глухолесье? – донеслось со стороны.

– Ти-и-ха!

– Там… – начал было людомар, но холларг его перебил: – Цыц! Иди за мной.

– Эй, куда он пошел? Остановите его. Холларг, куда ты уводишь его? Мы хотим послушать.

– Идите, работайте. Нечего бездельничать, – рыком приказал им холлар, и глазами указал людомару на дорогу перед собой.

Сын Прыгуна пошел вперед.

***

Жилище холларга поразило людомара достатком и роскошью. Столько тканей, сколько пребывало в большой комнате, куда его ввели, людомар не видел за всю свою жизнь. Ткань самых разных расцветок, с разнообразной вышивкой, с многочисленными инкрустациями и вкраплениями висела на стенах, лежала под ногами, свисала со столов, скамей и лежаков. Даже окна комнаты были занавешены прозрачной тканью, делавшей яркий солнечный свет холоднее, но ярче.

– Садись сюда вот, – указали охотнику. Он сел. – Рассказывай, да быстрее. Не того прислал Светлый ко мне. Тюни вы все людомары, как дело до разговора доходит. Тянуть вас за язык да не вытянуть. Сбиваетесь да не договариваете. Токмо, если зная это, Светлый тебя прислал – видимо, дело совсем плохо. Ну, правду говорю или нет? Отвечай. Отвечай! Хватит зыркать по сторонам.

Людомар вздрогнул. Казалось, сами стены вздрогнули от приказа.

– В Глухом лесу появился огнезмей…

– Стой. Карыда! Кары-ыда! Вышвырни всех вон, кто уши развесил. – Холларг подождал некоторое время и приказал: – Ну, говори!

– Огнезмей появился в Глухолесье. Сурны стали большими. Вот с меня ростом стали. А вся живность под фразанами передохла. Я сам видел.

Холларг нахмурился.

– Про огнезмея расскажи. Быть такого не может, чтобы огонь он изрыгал. Не может быть такого во Владии. Но, коли так, то воля богов. Нечего противиться. Зачем Светлый это удумал?

– Я его сам видел. – И Сын Прыгуна подробно описал своего недавнего преследователя. – Огня не родит он, но там, где воды касается, вода кипит. И шипит он удушливо.

– Это как же?

– Пасть откроет, а оттуда туман горячий…

– Пар?

– Что?

– Пар.

– Туман. Обжигает он.

– Ловок ты, раз сумел от такого уйти.

– Иисеп помог мне. Иначе не ушел бы.

– Вот любят вас эти мрази… иисепы ваши. А по мне, так скотина равная огнезмею по вредительству и опасности.

Людомар промолчал.

– Сколько нас должно идти с тобой?

– Чтобы хватило норы закрыть.

– Норы? Какие норы?

– Из которых вода перетекает с Глухолесья в Черный лес.

– Так ты мне ничего об этом не рассказал.

– Я забыл.

– Тьфу, – ударил себя по ляжкам холларг. – Говори… говори же, беда лесная! Скорее говори!!!

Охотник сбивчиво рассказал все, как было, да приписал отчего-то, что теперь у кромки Редколесья можно встретить одука. Холларг пропустил последнее мимо ушей.

– В ночь поведешь нас. Ах, – он скривился так, словно в него попала стрела, – не смогу я! Холкуны всполошатся. За себя отправлю Тугута. Он незаметнее всех у меня. Ты иди, отдохни. Ох и верно! Вы ж не спите подолгу. Ну, тогда поешь, иди. Сил много надо будет. С вами и два наших хол-хола пойдут. После уж и их послушаю… до кучи…

***

Ночь медленно опускалась на землю. Неожиданно для себя людомар получил то, что недавно так страстно желал – покой. Он лежал на крыше дома холларга и дремал, разомлев под лучами заходившего солнца.

В животе его плескалась целая бутыль настойки, съеденный гусь и еще пол цыпленка, кусок хлеба да две запеченные луковицы.

Оружие свое он разложил вокруг себя и лениво поглаживал сталь клинков и наконечников.

После выпитого на него враз напала необъяснимая любовь ко всему миру, наплевательство на все беды и несчастья, сокрытые в гуще Чернолесья и необоримая энергия много сделать и свершить. Людомары не пили ничего, кроме воды, а потому быстро хмелели. Со столь громадной жаждой действовать он удивительно легко засыпал.

– Ш-ш-рк! Крх-х-х! – зашептал кто-то недалеко от него. Сыну Прыгуна показалось, что это Веебог прошелся по деревянному покрову крыши, оглядывая свои владения, и укоризненно покачал головой, заприметив людомара в месте, ему не свойственном.

Еще до того мгновения, как проснулся, охотник понял, что за звук долетал до него; еще до того мига, как открыл глаза, бросил тело вниз по крыше и нагнал хар, медленно катившийся к краю. Схватив оружие, людомар ощутил, что крыша под ним кончилась. Извернувшись, он выгнулся дугой, а после распрямился и кончиками пальцев ухватился за край кровли. Тело охотника продолжало падение, но он остановил его, оперевшись рукой о копье, воткнувшееся в стену. Инерция протащила его тело вперед, ударила о стену, отбросила назад и стала заваливать вбок. Отпустив крышу, Сын Прыгуна дал увлечь себя силе притяжения, ибо заприметил место, где можно было остановиться. Мягко, подобно кошке, спрыгнул он на подоконник и удержался за наличники окна. Более его тело ничто не влекло, и охотник готов был взобраться на крышу, когда увидел в окне девушку-холкунку, которая вертелась подле зеркала и улыбалась, казалось, сама себе. Тут же, впрочем, зоркие глаза охотника разглядели еще две ножки, обладательница которых была сокрыта тенью от занавеси, отделявшей кровать от остальной комнаты.

Обе девушки о чем-то оживленно спорили. Неожиданно, та, что была у зеркала, развязала тесемки на платье и обронила его к ногам. Повернувшись боком к подруге, она провела руками по бедрам, продолжая говорить, затем взяла тяжелые бутоны своих грудей в ладошки, показала той, а потом скорчила недовольное личико и озабоченно отвернулась.

Людомар нахмурился. Хотя лесные охотники и слыли за недотеп, которым были ведомы лишь законы Чернолесья, но и он понимал, что подглядывание за чужими женщинами никого нигде и никогда до добра не доводило. Сделав большой прыжок, он снова оказался на крыше и занял прежнее место.

Дрема уже была готова на него навалиться, когда из-под кровли донеслись тяжелые шаги и сопение.

– Эй ты! – По крыше несколько раз стукнули словно молотом. Людомар вздрогнул и посмотрел на звук. Он увидел бюст холкуна: небольшую молодую голову на бычьей шее и мощном торсе. Холкун высовывался из люка в крыше и манил к себе охотника. – Я Тугут. Пора!

Людомар лениво потянулся и нехотя поднялся.

Они спутились по потайной лестнице прямо в подвал под домом холларга. Все помещение было забито воинами. Их кожаные доспехи, густо утыканные массивными гвоздями острием наружу, создавали впечатление, что людомар скоро возглавит толпу коричневых ежиков, рвущихся в бой.

Однако все холкуны, находившиеся здесь, выглядели чрезвычайно грозно. Их головы, покрытые мохнатыми шлемами с железными ободами, торчавшими вверх острыми пикообразными вставками, повернулись на людомара и ждали его действий.

Тугут встал рядом с охотником.

– Не греметь оружием. Не говорить. Не шептать. Тихо идти.

Он обернулся к невысокого роста служке и кивнул. Тот подвинул какой-то рычаг. Раздался щелчок такой силы, от звука которого с Сына Прыгуна слетели остатки дремы. В углу одной из стен подвала открылась небольшая дверца.

Тугут приказал охотнику идти за ним, и шепнул двум холкунам в мешковатых одеяниях: «Хол-холы, приглядывайте за ним. Абы чего…» Колдуны еле заметно кивнули.

Один за другим воины стали скрываться в черноте зева тайного хода.

***

Потайной тоннель вывел их за городские валы. К своему удивлению людомар увидел, что выходят они в кладовой харчевни, от которой еще совсем недавно он начал поиски эвра.

Оглядываясь в темноте, он видел, как кладовая постепенно заполняется солдатами. Раздался свист, и дверь кладовой открылась. По двое холкуны стали выходить вон, и тут же спускались в довольно глубокую сливную яму, черной прорешиной зиявшую подле харчевни.

Никогда бы до этого времени охотнику не пришло в голову, что и харчевня, и сливная яма подле нее служат каким-либо иным целям, нежели прямому своему назначению. Так или иначе, но еще луна не успел вползти на небосклон, когда весь отряд скрылся промеж кустов Редколесья.

– Держите пики во все стороны. Закрывайте проходы между деревьями. Ожидайте неожиданностей, – приказал Хугут и вытащил меч.

Людомар покосился на эту дорогую вещицу, которую он считал бесполезной игрушкой против чудовищ, которые ожидали их впереди.

Всю дорогу Сын Прыгуна думал о том, выползет ли огнезмей за пределы Глухого леса и сможет ли обитать в Чернолесье; откуда могли появиться такие крупные сурны и о том, правильно ли он сделал, что послушал Светлого. Перед его внутренним взором проходили картинки недавней борьбы в фразановом лесу. По памяти, которая у людомаров была от природы ярко-фотографическая, он восстанавливал перед внутренним взором и сурн, и огнезмея, и пытался по строению их тел, по запаху и даже по движениям предугадать повадки, найти сильные и слабые места.

Редколесье, которое всегда воспринималось людомарами и дремсами как пространство очень безопасное, прогулочное, нынче выглядело более чем угрожающе. То тут, то там в кустах, в траве или промеж деревьями мелькали тени зверей всех форм и размеров; со всех сторон доносились шорохи, шипение и рычание. Прогнанные со своих насиженных мест, звери теснились в неприспособленном к их общежитию месте, раздраженные и готовые идти дальше.

Людомар, как никто другой понимал, что станет происходить, если им не удасться остановить воду.

Наконец, они достигли Чернолесья и быстро пошли по Грязной тропе.

У развилки стояла покосившаяся хибара. Фасад хибары напоминал лицо набожного пасмаса, изможденного жизнью. Проемы ее окон безжизненно чернели в полумраке ночи, освещенной лунным светом и были скособоченны так, словно бы дом сожалел о прожитых долгих годах.

Тяжелая поступь холкунов раздражала людомара. Ему казалось, что он движется в толпе олюдей, бьющих в большие барабаны. В конце концов, он избрал более привычный для себя путь: взобрался на вершину дерева и продолжал свой путь по ветвям.

Так они шли до полуночи.

Когда луна стала клониться к закату, до слуха людомара долетело неясное мелкое дребезжание. Словно бы Черный лес дрожал от ужаса. Иногда этот звук прерывался легким металлическим скрежетом. Нос охотника уловил странный запах, какого раньше он никогда не слышал. Несколько вдохов и листья, ветки и сами небеса слегка пошатнулись перед глазами Сына Прыгуна. Он оступился и свалился на нижнюю ветвь, больно ударившись об нее грудью.

Поспешно спустившись вниз, охотник остался ожидать подхода холкунов.

– Что? – спросил его Хугут, тревожно сдвинув брови.

– Я слышал гром оттуда, – Сын Прыгуна указал себе за спину. – Оттуда пахнет смертью.

Хугут криво усмехнулся.

– Больше ничего? – спросил он.

– Остановитесь здесь. Я сам посмотрю.

– Хорошо.

Людомар свернул с тропы и углубился в заросли. Он шел быстро. При этом все его чувства были обострены до чрезвычайности.

Внезапно в нос пахнуло кровью, запахом развеянных по ветру перьев и тухлятиной. Если где поблизости кровь, то и хищник тоже рядом, – гласит первая заповедь Дикой охоты.

Сын Прыгуна быстро взобрался на нижний ярус ветвей и продолжил путь по ним. Запах становился сильнее. Вскоре он увидел на ветвях, между ними, разглядел на земле целую стаю погибших птиц. Их трупики уже остыли, а лапки и крылья странно топорщились в стороны, словно бы они отбивались ими от небес, навалившихся и придавивших их к земле.

Приблизившись, Сын Прыгуна тщательно обнюхал падаль. Все птицы погибли от удушья. Кровью пахло от ран, которые птахи получили при падении. Значит, они погибли в полете.

Попытка подняться выше по ветвям была остановлена усилением тошнотворного запаха, от которого кружилась голова, и двоилось в глазах. Пришлось спуститься на землю. Но и там людомар не смог долго идти. Запах становился все сильнее и сильнее. А когда его вывернуло, Сын Прыгуна развернулся и бросился бежать обратно.

– Что ты увидел? – просил его Хугут, поднимаясь на ноги.

– Ничего. Но запах не позволяет пройти. От него тяжелеет голова, и глаза почти не видят.

Воин хмыкнул.

– Вонь не способна остановить холкунов. Ты слышал чудовищ?

– Нет.

– Видел их?

– Нет.

– Мы идем дальше.

Отряд снова двинулся вперед.

– Закрой вот свой носик, – насмешливо произнес один из воинов и бросил Сыну Прыгуна платок, пахнущий хлебом и чесноком.

– Странный, – сказал, походя, другой воин.

– Да все они… чуть-чуть туповаты, – сделал неожиданный вывод третий.

Не поняв насмешки, людомар надел платок, чем вызвал всеобщий дружный гогот.

– Сказал же, тугодумы! – хохотал третий воин, радуясь возможности расслабиться.

– Тихо! – прикрикнул командир, и все смолкли. – Пики в стороны! Проверить мечи. – Колонна ощетинилась иглами-пиками, укрепила бока щитами и шумно двинулась дальше.

Людомар шел последним.

Так они шли до самого рассвета.

Редкие лучики золотого света стали пробиваться сквозь крону лесных гигантов. Ухо людомара готовилось привычно насладиться пением птиц, клекотом насекомых, привычным переругиванием и распевкой просыпающегося леса.

При виде тонких солнечных нитей, спустившихся на тропу яркими пятнышками, руки холкунов невольно ослабли, а в сердцах зародилось тепло и надежда: не все только плохое и страшное виделось им отныне впереди.

Тем неожиданней был топот нескольких ног и тяжелое прерывистое дыхание, которое, казалось, вырывалось из легких самого Чернолесья. На тропе показались два дремса. Они вымокли до нитки. На их телах висели какие-то обрывки шкур, ноги были облеплены грязью. Дремсы бежали, размахивая топорами.

– Держи его! Держишь? – прохрипел один другому, смотря на второго дремса.

– Да. Руби.

Топор первого дремса поднялся вверх и рубанул воздух.

– Вот так. Посмотри, как я его. Вон еще один. Руби!

– Ты держи жежь его-то! У-у, упустил. Я сейчас… дай попробую… а ну-кась… сюда… ухватил… ухватил!!! Руби… руби же.

Снова топор со всей мощи, на которую способен дремс, обрушился в пустоту и со свистом рассек ее. Удар уже не был так точен и топор на излете поранил второго дремса.

– Он вцепился мне в ногу! – заорал тот. – Убей его. Руби! – И несчастный схватился за ногу, которую поранил ему первый дремс.

Снова поднялся топор и опустился в землю. Между тем, сам раненый вытащил из-за пояса нож и, стоная, принялся отковыривать себе икру.

– Не могу разжать, – прохрипел он. – Сильно… а-а-а… Руби же!

Дремс снова рубанул. Его топор впился в ногу товарища и срубил ее.

– Он откусил мне ногу! – закричал несчастный. – Не дай ему забрать мою ногу.

Кровь с силой хлестала из ноги на тропу.

– На грудь мне запрыгнул. Он меня душит. Я задыхаюсь. Сруби его, Тран!

Тот, которого назвали Траном, занес топор и остервенело ударил своего товарища прямо в грудь. Последний всхлипнул, закашлялся, рухнул на тропу и стал биться в конвульсиях. Тран повернул голову, следя за чем-то прямо перед собой.

– Ну… подходи! Иди… подходи! – С ловкостью присущей дремсам, он принялся орудовать топором. Оружие рассекало воздух во всех направлениях.

Зоркие глаза людомара заглянули в глаза обезумевшего и увидели, как зрачки его заволокла тинистая пелена с красными вкраплениями. Она растекалась на белки и была похожа на паука, раздавленного о глазное яблоко.

– Волчье безумие, – прошептал он, и хотел было уже броситься вперед, когда увидел, что глаза дремса остановились на отряде.

– Сколько же вас, – прорычал он и ринулся вперед. От его удара один из холкунов едва успел укрыться за щитом. Раздался грохот, и половина щита разлетелась в щепы.

Холкуны невольно подались назад.

Второй удар дремса убил наповал одного из воинов.

– Ага! – зло захохотал Тран. – Ага-а-а-а! Ха-ха… – И продолжил свое страшное дело.

– Убить его, – приказал Тугут, и его воины бросились вперед.

Тран дорого отдал свою жизнь: двое холкунов были убиты, еще двое сильно поранены прежде, чем Тугут добрался до дремса и лично срубил ему голову. Тело еще некоторое время стояло, но после свалилось на землю и забилось в диких судорогах.

Воины в ужасе смотрели на поверженного. Из его ран хлестала черная кровь.

– Что это? – пронеслось по отряду.

– Чернокровие! – с ужасом выдохнул один из воинов. – Колдовство.

Ратники отпрянули от трупа. У некоторых из них по лицам пробежали спазмы ужаса, другие были смертельно бледны. К раненым тут же подскочили хол-холы и принялись хлопотать вокруг них.

– Волчье безумие, – посмотрел на людомара Тугут, то ли спрашивая, то ли утверждая.

Сын Прыгуна на всякий случай кивнул. Это было не волчье безумие, хотя и очень похоже. Любой житель Чернолесья встречался с этим недугом. Он был страшен, но не портил кровь.

В этот момент на тропе показался еще один дремс точно в таком же состоянии, как и первые два. Его тут же забросали дротиками.

– Это и есть тот запах, который ты слышишь? – спросил Тугут, заприметив, как охотник принюхивается к запахам, исходящим от трупов.

– Нет. Это не тот запах. Я слышу другое.

– В путь! – приказал Тугут и указал вперед. – Ты сможешь быть с нами? – Он посмотрел на людомара с нескрываемой надеждой.

– Больше чеснока, – сказал охотник.

– Что?

– Чеснок. Он выветривается. Я слышу сильнее.

– Да, – тут же понял Тугут. – Эй, холы, дайте чеснока.

– Вот… вот… – подскочил к людомару воин, недавно насмехавшийся над ним и называвший туповатым. На лице его не было и кровинки. Он быстро размял чеснок в ладонях и вымазал им повязку.

– Хорошо? – спросил Тугут охотника. Тот кивнул.