«Сладко солнце видящему солнце…»

 
Сладко солнце видящему солнце,
Божий облик в проходящих сладок
Видящему лица. Так пасётся
Стадо, и пастух блистает в латах.
 
 
Души расходящихся селений,
Судеб сонм – невидимой капеллой,
И к небесной грозовой сирени –
Ум вознёсся, словно замок белый.
 
 
Но замри над плоскими горами:
Ведь одно у горнего горниста
На уме – чтобы в тебе взыграли
Краски, как вино в крови гористой!
 

1978

Сильфиды

 
С овцами, как при Лаване,
Утром гуляет облако,
И не поймёт никак
Мальчик: зачем подолгу
Скрываются те созданья,
Что длят плодов созреванье
В бесплотных и крепких руках?
 
 
Вроде бы – спрятаться негде,
Пусто, деревьев мало,
А за небесной твердью
Скрываться им не пристало, –
 
 
Ведь на одних Сильфидах,
На их бытии высоком,
Явленной жизни круг
Держится – вдох и выдох,
И наливаются соком
Яблоки на ветру.
 
 
Вдруг – откровенье, оклик!
После сомнений долгих
Он на призыв идёт:
Там, во дворце высоком,
Воздух подобен сотам,
Зренья густеет мёд…
 

1978

«…Ещё живём. Ещё таим подробность…»

 
…Ещё живём. Ещё таим подробность –
Песчинку мига – от морской волны,
В которой все нежившие равны.
Ещё бежим от родины в безродность.
 
 
…Ты помнишь, как на набережной той
Переходили вещи в отраженья
И наши лица чувствовали жженье
Души миров, как солнце, золотой?
 
 
Тогда, взлетев, оттаяли слова
И закружились над слепящей гладью…
Того божественного полдня ради –
Завесы снов со смерти не срывай.
 

1978

Выздоровление

 
Смычок своих снов к весне приложив,
До клёкота тронув струны, –
О, доктор-облако! Он ведь жив
И петь расположен очень –
Твой друг безнадёжный, юный –
О, доктор-облако! Он ведь жив
В конце коридора ночи!..
 
 
Солёной, звонкой, упавшей на жесть
Души, оттаявшей тайно
Слезой – он высказался! Ровно в шесть
Утра – запела окраина:
 
 
В больнице заняты все места,
Он жив – зеленеющим свитком листа!..
 
 
Зарю откройте – широкий свет,
Сорвав со зрачков занавески!
С высокой кафедры – дайте листве
Бессмертья выкрикнуть вести!
 
 
И пляшут столетья по крышам: он жив!
Он смотрит! Иначе – к чему же
Семнадцати тысяч миров лейтмотив
С двухсложным свеченьем жемчужин?..
 

1978

Очередь

 
Старушечий век. Непослушные руки.
И тише. И всё неразборчивей лица.
И день, как тоскливая очередь, длится.
Терпи да изменницу-юность баюкай.
 
 
Ни свата, ни брата. И кто похоронит?..
Погожий денёк выдаётся так редко:
Опустится голубь. Заглянет соседка.
И ангел с иконы хоть слово обронит.
 

1978

Больничный сад

 
Тоской и холодами воспитанье,
А жизнь поёт вдали…
Бездумно-чистый воздух госпитальный,
Печали утоли.
Немые взгляды и детей, и взрослых –
Незаданный вопрос:
С больным терпеньем перешедший в воздух,
Он судьбы перерос.
 
 
И только ты остался ненадолго
В очерченной тени.
Слепой сосны стерильные иголки
Твои пронзили дни.
 
 
Но если будет непосильна ноша,
И мир не по тебе,
Опять глаза закроешь – и очнёшься
В саду немых скорбей…
 

1978

В концертном зале

 
Не одно ли нам плещет солнце,
Не одни ли ветви нагие,
Не один ли нам воздух клянётся
Во взаимности – до могилы?
 
 
Для чего же молчать, скрываться
В зале выплесков, бурь, агоний?
Всё равно ополченье вальса
Обезумит, помчит, догонит!
 
 
О, взгляни, отзовись, откройся,
Как волна – до жемчужной глуби,
Как живят красотой морозы,
Как пожар, пожирая, любит…
 

1978

На льду

 
Среди толпы несметной
Снежинок и людей –
Живи с душой бессмертной
В ликующей беде.
 
 
В кругу деревьев спящих –
О, как бессонно мне
Среди аллей погасших,
Но светлых при луне,
Чей луч немой и вечный
На сотни лиц дробим, –
В стране, где первый встречный,
Как первый снег, любим,
 
 
Где горький плач и шалость
Сошлись – играть в снежки,
Где все века смешались
В огнях Москвы-реки…
 

1978

Церковь Мартына Исповедника

 
Карающий Ангел по нашим делам
Страну холодов посетил –
И бьётся огромный, темнеющий храм
В раскинутой снежной сети.
 
 
И стужа, и множество лестниц внутри,
И можно взобраться туда,
Где в лики, и клиросы, и алтари
Забились всех зим холода.
 
 
Здесь – царство Плутона, хранилище книг,
Забытых идей и имён,
И разум, едва в этот сумрак проник, –
Как в детстве, теряется в нём…
 
 
Томами морозной мечты увлечён,
Свистит полумрак всё шальней,
И вдруг исполинский апостол ключом
В блестящей взмахнёт вышине, –
 
 
И заново тихо. И чутко-темно.
И слухом смятенным хранишь,
Что в храме распалось Бессмертье одно
На тысячи полок и ниш.
 
 
Но дышит, пульсируя дрожью во всём,
И возле розетки лепной –
В предсердии, в уличном свете косом –
Спускается небом в окно…
 

1978

Монолог

 
…Вы всё молчите, но молчанье это
Мне тяжело и как-то непривычно…
Вы не забыли – чёрный на рассвете
И золотой под вечер, черепичный,
Спокойный город – безмятежный Рим,
Погибший в полночь от землетрясенья?
 
 
Забыли?.. Ну – тогда поговорим
Об улице, блуждавшей в тьме весенней,
Как мальчик меж сиреневых кустов:
Бывало, не успеешь миновать
Одну весну – за нею сразу сто…
 
 
Вы знаете? Над улицею той
Отяготел сухой, сгущённый холод,
И некому её отогревать –
Уж тридцать лет над ней стоит зима…
 
 
Как, Вы её не помните?.. А двор
В зелёных птицах и знакомых лицах
Старух, прохожих, столбиков, камней,
Где пели – словно первый раз на свете,
И наряжали к свадьбе жениха?
 
 
Молчите?.. А старинный, ветхий дом –
Скрипели двери, времена нищали,
Жильцы, старея и сходя с ума,
Вас яблочным вареньем угощали,
И запах длился, как крадётся тьма?..
 
 
Что ж – Ваша память отрясла их прах
От ног своих, спешащих к забытью?..
Но комнату в разбитых зеркалах
Вы помните? Любимую свою
 
 
У белого окна, в последний час?
Как в этот миг она была всё та же,
И как она за всё прощала Вас,
И ласково твердила имя Ваше?..
 
 
Нет, вижу я – Вы потеряли всё:
Её, себя… И всё же пред осколком
Зеркальным – в той же комнате, сквозь сон,
Стоите Вы… И простоите долго…
 
 
Но дом, и двор, и город золотой
Внезапно потеряли отношенье
К тому лицу… К душе погибшей той…
Как в тёмных водах – гасни, отраженье!..
 

1979

Скворец

 
Под крышей, где в лунный торец
Сосны упирается хрящик,
Последний великий мудрец,
Последний скворец говорящий
 
 
Живёт и не знает невзгод,
Смеётся над городом старым
И целую ночь напролёт
Свистит нерасставшимся парам.
 
 
– К тебе бы дорогу найти,
С тобой подружиться, насмешник!
– Ну что ж, разбегись и взлети
Над садом в цветущих черешнях!
 
 
– А если не в силах летать
Мой разум, упрямый и косный?
– О чём же тогда нам болтать?
Не сбудется наше знакомство.
 
 
И вот уже наперерез
Бежит обезумевший ветер. –
Последний великий мудрец
В любви отказал и привете…
 

1979

Йорик

 
Да, что уж говорить – прошло то время,
Когда на пир великого безумья
Сходились хвастуны и короли,
И сам Шекспир играл для них на дудке…
Настал последний, непробудный век.
И как ты в колокол всемирных взрывов
Ни бей – тебе его не разбудить…
 
 
Майданек, полный Гамлетов. На всех –
Один безмолвствующий отчий призрак,
Идущий вспять у будущего с краю
И всех к себе влекущий…
 
 
…И они
В своём падении неразличимы…
 
 
Один из них, кто пишет эти строки,
Глядит в пустой прищур могильной ямы,
Как нищий сфинкс, обритый наголо. –
 
 
И со своею головой играет.
 

1979

Объяснение

 
Как дворам, по-будничному праздным,
Разгадать в столетии литом,
Что любил тебя всегда, но сразу
Не сказал… Что столько лет потом
 
 
Говорил с тобою – не словами,
Но прерывистым дыханьем звёзд,
Но бушующими деревами
В откровенные прорывы гроз,
 
 
Что зимою – зябликом случайным
Я стучался в мёрзлое окно…
 
 
Да и то, что кажется молчаньем,
Было правдой до краёв полно.
 

1979

Мухаммед

 
…Архангел говорил: «Читай!»
А он в ответ: «Я не учился
Срывать с небесного щита
Созвездий медленные числа.
 
 
Я знал: бегущий свиток лет
С той вязью встреч на белых вёснах
Написан лишь затем, что вслед
Единственный читатель послан.
 
 
Я знал: для одного меня
Вся каллиграфия печалей
На обороте Книги Дня
Луны выводится лучами.
 
 
Не бойся – я пойму и так:
Ведь на скрещенье вен трепещет
Велений Божьих каждый знак.
Вскрой полумесяцем – захлещет!»
 

1979

Скорая помощь

 
Глубокой ночью – свет в одном окне.
В нём – трое: в нём – больная, врач и фельдшер.
Кружится звон. Больной всё хуже. К ней
В порыве тёмном потянулись вещи.
 
 
Врач думает: «В одну из тех ночей,
Когда душа сильна сиротской жаждой
И в снисхожденье этот мир ничей
Тебе подарен, я здесь был однажды…
 
 
Она была тогда совсем иной,
Она теперь, наверное, не вспомнит,
Как время, повернувшись к нам спиной,
Ушло в одну из близлежащих комнат…»
 
 
А фельдшеру – семнадцать. Как во сне
Его приводит женщина в смущенье,
Но он бы так по-детски не краснел,
Когда б не врач, не это освещенье
 
 
Тревожное, не голос тайных снов
С весьма похожей, жаркой обстановкой, –
И если б не вошёл под этот кров
Четвёртый, в чьём присутствии – неловко…
 

1979

Полночь

 
На лесных, на темнеющих тропах
Я искал тебя в тайном июле,
В золотых и загадочных строфах
Тех поэтов, чьи судьбы минули,
 
 
На дорогах бездумья и неги,
Одиночества и забытья, –
С той минуты, как дали мне некий
Облик. В вечность отверстые веки.
С той поры, как себе я судья.
 
 
Там, где ночь пробуждает немая
Полустанков печальных сердца,
Где не спят, за тебя принимая
Заоконную ветку, скворца, –
 
 
Я искал тебя в каждом проулке,
В тех, кто за полночь сходит с перрона,
Кто не встретил на свете родных, –
В их шагах, неуверенно-гулких,
В их горчайшем дыханье неровном,
В блеске звёзд, исходящем от них.
 
 
Я искал… Ты всё ближе и ближе,
Соловьиный разносится свист.
Вижу кроны. Созвездия вижу.
На последнем пути – отзовись!
 

1979