374

Я математик, а наука – тоже религия. Так что нечего спорить: понемножку правы все. А к правильному поступку тебя могут толкать совсем неправильные люди.

 
                                          ***
 

– …Триста пятьдесят, триста пятьдесят один, триста пятьдесят два…

Когда Антон вышел из подъезда, Маша уже ждала его и молилась. Прерывать ее в этот момент не стоило – она расстраивалась, если ей не давали досчитать до главного числа. Лицо девушки застыло и побледнело, брови нахмурились, с губ глухим речитативом срывались числительные:

– …Триста семьдесят два, триста семьдесят три, триста семьдесят четыре!

Маша остановила счет, словно наткнулась на невидимую преграду, глубоко вздохнула и открыла глаза. Увидев Антона, она улыбнулась пленительной улыбкой, за которую он мог отправиться с ней хоть на край света.

– Привет! Ну что, герой, готов?

– Вроде да.

– Тогда пойдем, а то опоздаем, – она внимательно посмотрела на Антона. – Ты точно уверен, что хочешь этого?

– Уверен.

По традиции в такой день до Числови следовало идти пешком: как говорила старая поговорка, долгий путь начинается с первого шага, а натуральный ряд – с первого счета. Выходя со двора, Антон обернулся и, запрокинув голову, отыскал окна своей квартиры – кажется, мама до сих пор стояла там и смотрела ему вслед из-за занавески.

Они вышли на проспект, ведущий в центр. Встречая на своем пути числа, – номера домов, рейсовых автобусов, телефонные номера на досках объявлений – Антон пытался представить, насколько иначе будет выглядеть мир уже сегодня вечером, когда все закончится. Все числа отныне будут другими… словно кто-то вручит ему собственный ключ от всех загадок жизни.

– Маш, расскажи еще раз, как это работает!

– Ты не поймешь, пока сам не почувствуешь! – она показала на число «374» на своей футболке. – Это знаки, их надо уметь читать. Помнишь, какого числа мы с тобой познакомились?

– Третьего июля.

– В четыре часа вечера! Третьего числа седьмого месяца в четыре часа! Это судьба!

– Но это еще ни о чем не…

– Какой у тебя номер дома?

– Дом 37, корпус 4.

– А номер телефона на какие цифры заканчивается?

– На 374…

– Вот видишь! Это все знаки! Мое число меня еще ни разу не подводило!

Маша светилась от счастья, словно сегодня отмечали ее праздник, а не Антона. Число на футболке сообщало всему миру, что она под защитой натурального ряда – и скоро Антон не будет выглядеть рядом с ней безликим и обесчисленным.

– Слушай, а ничего, что мы празднуем вечером у меня? Родители, конечно, рады, закатят пир горой, но… это же твой день. Твоя мама не обидится?

Антон покачал головой. Маша замедлила шаг и пытливо посмотрела Антону прямо в глаза.

– Надеюсь, она не против?

– Нет, что ты… Она… не возражала.

Формально так и было. Мама не возражала, точнее, не сказала ни слова. Вместо ожидаемых упреков и напоминаний об отце она просто замкнулась в себе, подошла к окну и даже не повернула головы, когда Антон выходил из дома.

Они уже находились в центральной части города – храмы всех возможных конфессий встречались здесь на каждом шагу: покосившиеся хибары примитивистов, маленькие амфитеатры служителей культа числа «пи», изрисованные наклонными линиями постройки иррационалистов. Преградив путь, посреди тротуара стоял человек в помятом костюме и держал в руках рисунок: квадрат с пунктирной диагональю. Незнакомец шагнул к Маше и зашипел, тыкая пальцем в нарисованную диагональ:

– Корень из двух! Видишь? Он существует! Где в твоем натуральном ряду корень из двух? Покайся!

Маша вцепилась в руку Антона, и они пошли быстрее.

– Ненавижу иррационалистов… – зашептала она, опасливо озираясь через плечо. – Просто маньяки какие-то!

– Хорошо, что я у тебя не такой! – Антон натянуто улыбнулся.

Про себя он давно решил, что уж лучше бы стал иррационалистом или примитивистом – хоть кем-нибудь. Когда он познакомился с Машиными родителями, то первый же вопрос, который с порога задал ее отец – крупный мужчина с лицом нездорового красного цвета – был: «А вы какого вероисчисления будете, молодой человек?» Всегда этот вопрос… Встречая такой пункт в анкетах, Антон опускался в самый низ списка, чтобы поставить галочку напротив сиротливой строчки: «Обесчисленный», но когда вопрос задавался вот так, глаза в глаза, почему-то робел, отнекивался и пытался перевести разговор на другую тему. В тот раз Маша пришла ему на помощь, прощебетав: «Папа, ну что ты сразу с порога, дай человеку войти!» Но Антон уже чувствовал на себе осуждающий взгляд хозяина дома… Кажется, именно в тот день за обеденным столом, когда после очередного неловкого вопроса повисла гнетущая тишина, Маша озвучила вслух идею об очислении… Мол, ничего страшного, обряд можно проходить и взрослым. А уж если Маша бралась за что-нибудь, то всегда доводила дело до конца…

Они перешли улицу. Народу здесь было гораздо больше: повсюду шныряли шумные торговцы разномастной атрибутикой – четки, счеты, амулеты примитивистов, спиралевидные медальоны почитателей чисел Фибоначчи…

– Не верь тому, кто соблазняет тебя ложными числами!.. – восклицала пожилая женщина, зажав в руке целую связку амулетов в виде буквы «Ф», – …ибо нет других чисел, кроме нуля и единицы!

Антон отмахнулся от примитивистки, крепче взял Машу за локоть и поспешил вперед.

– Ты знаешь, почему у них такие амулеты? – спросила Маша, когда они вышли из толпы торговцев.

Антон знал. Буква «Ф» состояла из круга-нуля и палочки-единицы. На лекциях по теологии в университете обычно с этого начинали: есть пустота, и есть прибавление единицы – так получались все остальные числа. Интересная теория, но ничуть не лучше остальных. Когда дело доходило до фанатизма, приверженцы всех теорий оказывались похожи друг на друга – сжатые кулаки, искаженные гримасой лица, крик… Так выглядел и отец незадолго до того, как ушел в натуральный ряд: его накрывала волна перечислительного экстаза, он мог считать часами, без передышки, перемежая монотонный речитатив вскриками, бессвязными именами, не реагируя ни на кого вокруг…

Они прошли через тенистый парк, где на отполированных до блеска валунах сидели судокуманы, зажав в руках мятые листки и карандаши. Антон читал однажды, что количество всех комбинаций судоку исчисляется семнадцатизначным числом, так что работы этой секте хватит надолго.

Увидев свободный камень, Маша предложила передохнуть. Антон примостился рядом.

– Уже почти пришли, – она махнула рукой туда, где в просвет между деревьями виднелся устремленный ввысь небоскреб Числови. – Ты не хочешь помолиться со мной?

– А разве до очисления можно?

– Конечно можно! Ты просто еще не знаешь своего главного числа. Ничего, уже скоро!

Маша сложила руки на коленях, кивнула головой и начала считать речитативом: «Один, два, три, четыре, пять, шесть…» Антон пытался повторять за ней, но сбился уже на втором десятке. Маша, казалось, не заметила этого и продолжала двигаться вперед по натуральному ряду. Антон многое бы отдал за то, чтобы испытать те же чувства – спокойствие и защищенность – но вместо этого ощутил лишь знакомый приступ неловкости, граничащий с раздражением. Он глубоко вдохнул, пытаясь отвлечься от чисел, сосредоточиться на теплом солнечном свете, на зеленой листве, на шероховатой поверхности камня. Он сделает так, как хочет Маша. Если не ради себя, то ради нее. И пусть мама не обижается – он уже взрослый и волен выбирать вероисчисление по собственному желанию… Даже после того, что случилось с отцом.

– Простите…

Антон открыл глаза – рядом с ними стоял худенький старичок с пачкой листов-судоку в одной руке и острозаточенным карандашом в руке. Прокашлявшись, старичок пролепетал:

– Простите, но я прошу вас освободить это место для судоку-медитации…

Никак не отреагировав, Маша продолжала считать, погруженная в себя. Антон виновато улыбнулся старику, и тот понимающе закатил глаза.

Когда молитва закончилась, они вышли из парка и пересекли запруженную автомобилями дорогу.

– Вот и пришли, – сказала Маша и быстро, на одном дыхании, сосчитала до десяти, загибая пальцы на каждом счете.

Как и все Числови Натурального Ряда, здание представляло собой узкий небоскреб, уходящий зеркальной отвесной стеной. У раздвижных дверей стояли двое рослых охранников.

– Мария, главное число 374, – очаровательно улыбнувшись, девушка протянула им удостоверение прихожанки Числови святого Пифагора. Антон предъявил билет на церемонию очисления, и они прошли внутрь.

– После обряда тебе тоже постоянный пропуск дадут, – возбужденно шепнула Маша, пока они шли по просторному кондиционированному холлу к лифтам. – Вынужденная мера, чтобы нулевики не пробрались.

Антон кивнул – он слышал про отколовшуюся от Числови ветвь радикальных верующих, считающих ноль, а не единицу, началом натурального ряда, а потому полагающих, что основа мироздания – пустота и разрушение.

Войдя в лифт, Маша скользнула пальцами по гладким кнопкам, начиная с первой.

– Видишь! Натуральный ряд везде с нами. Просто ты пока это не всегда замечаешь.

Числовня располагалась на одиннадцатом этаже, и Антону не требовалось напоминания Маши, чтобы заметить, что 374 делится на 11 – в этом, разумеется, крылось удачное предзнаменование. Обширное круглое помещение было погружено в полутьму – ярко освещался лишь центр числовни, откуда во все стороны, словно лучи, тянулись по полу дорожки чисел. Там, в сосредоточении лучей, стоял бородатый Числовник, одетый в бесформенное мешковатое одеяние из светлой ткани, как у святого Пифагора, каким его изображали на древних фресках. Густая борода и усы, кажущиеся золотистыми в ярком освещении, делали неопределенным возраст Числовника; из-под его круглой белой шапочки, покрытой вышитыми числами, топорщились клочки рыжеватых волос.

Маша подтолкнула Антона вперед, и он подошел ближе к центру числовни, попав в ярко освещенный круг. Числовник возложил руки Антону на плечи и, слегка надавив, заставил его опуститься на колени.

– Пришел ли ты сюда по собственному волеизъявлению и с чистыми намерениями? – высоким хорошо поставленным голосом спросил Числовник.

– Да…

– Готов ли ты принять натуральный ряд, основу мироздания и порядка во Вселенной?

– Готов…

– Клянешься ли ты уважать и чтить главное число свое, что будет тебе добрым знаком?

– Клянусь.

Числовник положил руки на лоб Антону и начал считать – медленно, затем все быстрее и быстрее. Позади Антона, стоя в сумраке, Числовнику тихонько вторила Маша.

Антон вслушивался в течение натурального ряда, пытаясь представить себе, как он проходит сквозь тело, очищая, наполняя живительной силой. Он столько раз слышал, как это происходит – когда-то от отца, а теперь от Маши, но все равно ничего похожего не ощущал. Стоять на коленях было неудобно и холодно. Скорей бы уж Числовник остановился, назвав его главное число. Вдруг у них с Машей числа совпадут – это будет добрый знак.

– Триста тринадцать, триста четырнадцать, триста пятнадцать…

Антону стало жарко – то ли от лампы над головой, то ли от волнения. Жара… И числа… Мужской голос, так похожий на отцовский, бубнит их себе под нос, и Антон не знает: он все еще в числовне или вернулся домой – в пространстве и во времени.

 
                                           ***
 

Отец считает – неистово, яростно, с надрывом. Антон только что пришел из школы и с порога слышит – что-то не так. Он бросает тяжелый ранец на пол и бежит в комнату. Его обдает волна свежего воздуха – окно распахнуто, и отец стоит на подоконнике, наклонившись вперед. Левой рукой он цепляется за оконную раму и продолжает считать – так быстро, что отдельных чисел уже не разобрать.

– Папа! – Антон кричит и тут же зажимает себе рот рукой: прерывать молитву нельзя. Отец останавливается. Смотрит на сына через плечо – и выглядит совершенно чужим человеком.

– Прости, – говорит он тихо. – Я хочу досчитать до бесконечности. Но я не могу.

Отец поворачивает голову, еще секунду смотрит вперед, в пространство, и отпускает оконную раму…

– Нет!

 
                                          ***
 

Числовник остановился, запнувшись на полуслове. Маша тихо охнула. Антон снова здесь спустя десять лет после того дня, когда отец в последний раз говорил с ним.

– Нет! Стойте! – повторил Антон, вставая с колен и стряхивая с себя руки Числовника. – Простите.

Он повернулся к Маше.

– Извини… я не могу. Я… просто не могу.

Он выбежал из числовни и, не дожидаясь лифта, побежал вниз по пожарной лестнице. На полпути он поймал себя на мысли, что считает ступеньки и выругался.

Будь он неладен, этот натуральный ряд. Мама так всегда и говорила.

Отец не прыгнул из окна в тот день, но и не остался с ними. В последний момент он удержал равновесие, обмяк, сполз с подоконника на пол и, привалившись к холодной батарее, продолжил считать с того самого места, на котором его прервал Антон. И больше не останавливался. С работы пришла мама, вызвала скорую. Отца увезли, и с тех пор он не возвращался домой. Когда Антон посещал его в последний раз месяц назад, поседевший отец сидел в белой комнате с мягкими стенами и продолжал неразборчиво бормотать числа, никак не реагируя на его присутствие…

Антон спешил вниз по пожарной лестнице, задыхаясь, пытаясь убежать от образа отца в белой комнате, от натурального ряда, от Маши, от себя самого…

С грохотом распахнув дверь в вестибюль первого этажа, Антон побежал к выходу. Краем глаза он увидел, как Маша выходит из лифта, а за ней спешит путающийся в белом балахоне Числовник.

– Антон, стой! Ты не можешь…

Он опрометью выскочил на улицу. Впереди маячил прохладной зеленью парк, и Антон побежал туда прямо через дорогу.

Он услышал визг тормозов и едва успел повернуть голову. На него стремительно надвигался желтый автобус. Антон почувствовал резкий толчок – и провалился в темноту, как будто нулевики взорвали сразу весь мир.

 
                                          ***
 

– Не бойся, натуральный ряд тебя не оставит…

– Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь…

Голова кружилась, перед глазами плясали цветные круги, словно огромные нули. Антон попробовал пошевелиться – руки-ноги, кажется, целы.

– Он всегда с тобой, веришь ты в него или нет…

– …восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать…

Антон лежал на траве – тонкие стебли щекотали запястья. Голова покоилась на чем-то мягком, как на подушке. Антон разлепил глаза.

– И он тебя никогда не покинет…

– …тринадцать, четырнадцать, пятнадцать…

Рядом на траве сидел бородатый Числовник – голова Антона бережно покоилась у него на коленях. Числовник говорил с ним и делал движения руками в воздухе, словно двигал костяшки на невидимых счетах. Но кто считал вслух?

Антон снова закрыл глаза и прислушался.

– …шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать…

Считал не Числовник. Это был стук его собственного сердца – бился в груди, колотил в висках, подрагивал в венах – этот счет существовал независимо от его сознания и означал жизнь.

– …двадцать, двадцать один, двадцать два, двадцать три…

Антон открыл глаза и медленно сел на траве.

– …ты меня слышишь? Антон! Да скажи ты хоть что-нибудь!

Маша. Она стояла впереди собирающейся толпы у самого входа в парк – из-за ее плеча выглядывал любопытный старичок-судокуман.

– Я… я в порядке. Что случилось?

– Что случилось? Ты бежал, как сумасшедший, через дорогу, и тебя бы точно сбил автобус, если бы он… – она ткнула пальцем в Числовника… – тебя не оттолкнул. Рискуя жизнью, между прочим! А ты!.. Ты…

Антон встал, непроизвольно коснувшись затылка и поморщившись. Кажется, будет шишка. Числовник поднялся вслед за ним.

– Маша, прости… Я…

– Прости? Ты меня за дуру полную держишь, да? Я с тобой уже почти год, все ждала, когда ты, наконец, образумишься, все для тебя организовала, привела, а ты… сбежал! Сбежал с очисления, позор какой, ноль меня разбери!

Антон молчал, потупившись. Числовник, убедившись, что парень в порядке, отряхнул траву с помятого балахона и, протиснувшись сквозь толпу зевак, пошел обратно в Числовь. Маша не унималась.

– А детей своих ты тоже так будешь воспитывать? Обесчисленными? Бездуховными? Да ты просто трус! Неблагодарный! Ты хоть Числовнику спасибо сказал?

– 374.

– Что?

– Номер автобуса, который меня чуть не сбил. Он так налетел, что я увидел только номер. 374, – Антон задумался на секунду. – Ой, прости, это же твое главное число.

Маша стремительно шагнула вперед и отвесила Антону звонкую пощечину. Потом повернулась, оттолкнула старичка с судоку и пошла прочь. Антон смотрел ей вслед и считал ее шаги. Один, два, три, четыре, пять… Она шла прямо по натуральному ряду, даже не замечая этого. Высоко в небе над нею плыли пушистые облака – одно, второе, третье… Антон опустился на колено, зажал пятерней горсть травы и поднялся. В кулаке остались вырванные травинки. Антон непроизвольно сунул их в карман, пообещав себе потом обязательно сосчитать.

Прохожие, убедившись, что представление окончено, стали расходиться – их число таяло с каждой секундой, и Антон ощутил укол беспокойства, словно на его глазах числа двинулись в обратную сторону, уменьшаясь и исчезая.

«Не бойся, натуральный ряд тебя не оставит», – вспомнилось ему, и он улыбнулся.

Ему действительно этого не хватало. Того, что пребудет с ним, когда замкнется в сумасшествии отец. Когда ожесточится от горя мать. Когда девушка бросит посреди зеленого тенистого парка. Натуральный ряд струился в его жилах, бился в сердце, плыл в облаках, обнимал невидимыми руками.

Антон хотел крикнуть Маше что-то вдогонку, но лишь кивнул ей вслед. Он повернулся к выходу из парка, дождался зеленого сигнала светофора и, перейдя дорогу, вошел в Числовь.