Скоро их завели в сырой и холодный подвал. Тут казаки и оторопели: в середине каземата стояла плаха. На стенах горели несколько факелов – в их неровном свете казаки увидели огромный искромсанный пень, залитый кровью, давно превратившейся в чёрные пятна. Огромный страшный топор палача торчал из него. Несколько теней – силуэтов – стояли в отдалении.

– Выходит, не повесят нас, – усмехнулся Иван Юрьев.

– Да не взаправду же это! – хрипло вырвалось у Мити Бритоуса: он обратил лицо к силуэтам людей.

– Взаправду, казачок, взаправду, – сказал, выходя на свет, царский вельможа Борис Годунов. – Царя нет, он сейчас молитву творит, а вот друг твой здесь. – Он говорил ровным тоном, без злобы, точно читал скучную летопись. – Изволил сам всё увидеть.

За ним уже выплывал на свет и Бельский.

– На слово наше не понадеялся, – Борису вторил Богдан. – Говорит: «Спать не буду, коли сам не увижу! И князь мой, Урус, мне того не простит!»

За Годуновым на свет вышел и Хасим-бек, уже одевшийся в новое платье – в дорогой бухарский халат, который казаки привезли в подарок царю. Точно в насмешку надел его! Ногайский посол был доволен тем, что видел, – позорным унижением своих обидчиков. А ещё он не мог и не хотел скрывать ненависти, которая горела в его глазах и кривила губы, и самого откровенного злорадства. Ведь приближалась неминуемая расплата для его лютых врагов! И уже за ним из темноты вышел палач – здоровенный мясник в груботканой рубахе и фартуке. Этот мясник рубил головы и прежде – и князьям, и боярам, и надоевшим царю опричникам.

– А ещё сказал: сам хочу командовать казнью, – договорил Бельский.

– Что ж, Хасим-бек, – молвил Годунов, – коли царь обещал, что всё по-твоему будет, значит, так тому и быть! Уважь казачков – командуй!

С ненавистью взглянули все три казака на ногайца.

– Становись на колени – ты первым становись! – бросил ногаец Ивану Юрьеву.

Палач вырвал топор из колоды.

– Не твоей воле покорствую – царской, – проговорил рыжий казак. – Не стоило нам в Москву торопиться, братцы. Прав был Барбоша: Волга – она лучше! Ну так ничего не попишешь!

И он встал на колени и сам голову положил на бревно.

– Мы ж за Русь старались, – прошептал молодой казак Стёпка Пчёлкин, – пресветлый боярин!

– У царя свой резон, – мрачно молвил в ответ Борис Годунов. – Ну, Хасим-бек, не тяни!

– А ты не торопи меня, боярин! Этот изверг с дружками три сотни моих лучших людей побил! – прорычал ногайский посол. – И ещё шестьсот! Сам сознался! Я бы мог другую смерть ему пожелать! Сжёг бы я его! Или сварил заживо! Поэтому не торопи! Или сам царской воли ослушаться решил?

– Делай, как знаешь, Хасим-бек, – кивнул Борис Годунов.

– Нынче твоя воля, посол, – согласился с ним Бельский.

– Всех вас, казаков, изведём! – глядя в глаза Юрьеву, бросил ногаец. – Корень ваш подчистую вырвем!

– А кишка не тонка ли будет, сучий ты сын? – усмехнулся казак, которому терять было уже нечего. – Мы – так, щепка в твоём глазу! – Он говорил хрипло, тяжело дыша, ожидая удара. – А там, на Волге да на Дону, на Яике и на Днепре, да на Каспии, – нас великие тыщи! Степь ваша для вас могилой станет!

– Руби ему голову, палач! – зарычал ногайский посол. Он даже ногой топнул. – Встречай свою смерть, пёс! Руби собаку, руби!

Топор взлетел вверх. Молодой казак Стёпка не выдержал – отвернулся. Даже Митя Бритоус опустил глаза. Борис Годунов шагнул назад, в тень, точно не хотел ничего общего иметь с происходящим. Его примеру последовал и Богдан Бельский. И только рыжий казак Иван Юрьев по прозвищу Соловей смотрел в глаза склонившемуся над ним ногайцу – до последнего смотрел. Смотрел и улыбался!

Страшный хруст и тупой удар металла о дерево заставили молодого казака Стёпку вздрогнуть. Обмякшее тело палач отбросил в сторону. Страшным оно было – без головы! Из шеи густо сочилась кровь. А из темноты на них смотрела голова их товарища. И лицом она оказалась обращена к ним. Глаза были открыты и всё ещё полны ненависти: с этим чёрным чувством и умер казак. А еще великая тоска замерла в мёртвых глазах казака.

– Страшно, парень? – спросил Митя Бритоус.

– Ага, – глядя в темноту, едва слышно молвил Стёпка Пчёлкин.

– Ты смотри, Стёпка, смотри, – сказал молодому казаку бывалый казак. – Господь смелых любит!

– Да за что ж они нас так, дядь Мить?

– А за правду, Стёпка, за правду. Потому что у нас она своя, а у них – своя…

Когда топор палача только ударил – кровь брызнула в лицо ногайскому послу, заставила отшатнуться, но бальзамом она оказалась ему на сердце. И змеиная улыбка уже блуждала на его губах.

– Теперь – ты – Хасим-бек указал пальцем на молодого казака. – Ты, щенок! Ты!

Митя Бритоус плечом подтолкнул товарища к палачу:

– Иди, Стёпка, иди…

– Клади голову на плаху, щенок, – повелительно бросил Хасим-бек.

Стёпка оглянулся на товарища.

– Делай, как он говорит, делай смело, – сказал Митя Бритоус. – Я тебя провожу и сам пойду. Молитву какую знаешь?..

– «Отче наш» знаю, только её…

– Вот и шепчи её, парень, шепчи…

Стёпка подошёл к плахе, палач толчком поставил его на колени. Губы Стёпки дрожали. Он положил голову на дерево и что есть силы зажмурил глаза.

– Скоро свидимся! – когда палач занёс топор, сказал ему Митя Бритоус. – В казацком нашем раю…

Но дочитать молитву Стёпке не было суждено…

Яростный шестнадцатый век! Славное было время, когда русские, стряхнув ордынское ярмо, ринулись в наступление. Но не только Азия занимала их умы. Феодальная Европа, хищная, рыцарская, жадно вырывавшая из ослабленной Руси её плоть, должна была заплатить за прошлые бесчинства. Удивительное было время! Широко шагала молодая Русь! Смело шагала! В тринадцатом веке, когда татары-монголы прошлись огнём и мечом по раздробленным, ослабшим от внутренней вражды княжествам Киевской Руси, у русских людей опустились руки. «Божья кара!» – говорили они. Оставалось только терпеть. Кто не погиб и не спрятался, того увели в полон. Оставшихся, выживших, вернувшихся на пепелища, обложили данью. И вот прошло три века. Тяжёлым кошмаром тянулись они. Ещё в 1380 году на поле Куликовом Дмитрий Донской доказал, что и татары уязвимы, можно и нужно их бить. И хотя спустя два года Тохтамыш сжёг Москву, желанную победу уже нельзя было вытравить из сердца русского человека – обозлённого, отчаянно желавшего свободы. Спустя столетие Иван Третий отказался платить дань Орде, и в 1480 году на реке Угре, притоке Оки, два войска – русское и татарское – два месяца стояли друг против друга. И Ахмат ушёл – и закончилось ненавистное иго. Внук Ивана Третьего – Иоанн Васильевич первым венчался на царство. Стал первым русским царём! Ведь прежде царями называли ордынских ханов. Московская Русь крепко вросла в землю и уже никому не желала подчиняться. Завоевала татарские Астрахань и Казань, замирилась с ногаями на Волге, больно ударила по Крыму, считавшему себя первым наследником Золотой Орды.

И теперь посмотрела на запад…

В 1558 году двадцативосьмилетний русский царь Иоанн Васильевич объявил войну Ливонскому ордену, столетиями измывавшемуся над Русью. Не он объявил – Ближняя дума, первые его советники во главе с Алексеем Адашевым, князем Курбским, протопопом Сильвестром и другими патриотами своей родины. Это был осознанный выбор. Они решили: время пришло!

И заставили молодого царя обратить внимание на хищный, враждебный, вечно искавший войны Запад.

Два немецких ордена, образовавшись в бурях Крестовых походов на Святой земле и наконец вернувшись домой, заняли большие европейские земли. И не давали покоя соседям. Тевтонцы, немецкие рыцари, заняли Пруссию; меченосцы, те же самые немцы, – прибалтийские земли ливов и эстов. В 1238 году тевтонцы и ливонцы объединись, Ливонский орден стал подразделением Тевтонского. Между двумя орденами лежало Великое княжество Литовское. Столицей тевтонцев был город Магдебург, затем Кенигсберг; столицей ливонцев – Рига. Папы римские с особым удовольствием натравливали ордена на православную Литву и Русь. А рыцари и рады были стараться! Дай поживиться на дармовщинку, пограбить, позверствовать на землях схизматиков!

Злы и беспощадны были рыцари со своими врагами.

Ощутимый удар нанёс ордену Александр Ярославич, прозванный Невским за победу над шведами на Ладожском озере в 1242 году. Но самые тяжёлые удары воинственных немцев принимали на себя даже не русские, стоявшие в стороне, а Великое княжество Литовское. Гедиминовичи дрались с тевтонцами не на жизнь, а на смерть. В непрерывных войнах и набегах прошли два столетия. Всё решилось в 1410 году, под деревенькой Грюнвальд. На поле вышло тридцать тысяч литовцев и поляков. Были тут и смоленцы, ведь Смоленск входил в Русско-Литовское княжество, и чехи, были даже татары. Им навстречу вышло тевтонское войско числом более тридцати тысяч. Литовцев возглавлял великий князь Витовт, поляков – его двоюродный брат король Ягайло. Для средневековых времён это была великая битва! Немцы оказались разбиты наголову. В бою погиб магистр ордена Ульрих фон Юнгинген и великий маршал Воленрод. Пятнадцать тысяч с обеих сторон полегло в тот день, и пятнадцать тысяч немцев попало в плен. Великая битва, великий триумф! Прежней славы орден себе уже не вернул. В 1466 году он признал над собой протекторат Польши, а в следующем веке, в 1525 году, последний магистр ордена Альбрехт Гогенцоллерн объявил о роспуске ордена и секуляризации его земель. По воле императора Священной Римской империи Тевтонский орден или то, что от него осталось, стал называться герцогством Пруссия – и с тех пор началась его новая история, не менее, а, может быть, куда более значительная.

Но Ливонский орден, чьи земли лежали между Литвой и Польшей с одной стороны и Русью – с другой, продолжал крепко стоять на ногах. Он-то и стал целью молодого русского царя Иоанна Васильевича. Туда Ближняя дума направила полки. Туда, на запад, откуда столетиями приходили псы-рыцари и грабили Русь! Поляки и Литва разобрались с тевтонцами, Русь споёт за упокой ливонцам.

Замысел был хороший.

Война с Ливонским орденом начиналась триумфально. Русские войска с громами и молниями прошлись по ливонской земле. Русские занимали крепость за крепостью, освобождали прибалтов, отписывали новые земли русским служилым дворянам. Мол, закончится война, вернётесь сюда помещиками. Пали ливонские города Дерпт, Нарва и многие другие рыцарские крепости. Был пленён и увезён в Москву магистр ордена Фюрстенберг. Русские прошли все орденские земли и достигли Пруссии. Ордену грозило полное истребление. И тут новый магистр Готхард фон Кетлер запросил перемирия, и русские самым легкомысленным образом это перемирие ему предоставили. Правда, у Ближней думы были свои резоны: во время передышки Русь решила нанести удар по Крымскому ханству. Так и случилось: удар был нанесен. По Крыму пролетела конница Данилы Адашева, вырезала много работорговцев-татар, много спасла русских из плена. Но в это самое время хитрый Готхард фон Кетлер изменил ход европейской истории. Поняв, что рыцарскому веку конец, он решил последовать примеру магистра тевтонцев Гогенцоллерна и, сложив оружие, в 1561 году попросил Польшу взять орден под свою опеку. Огромную территорию ордена тут же поделили между собой Польша, Литва, Швеция и Дания. Достался жирный кусок и самому Готхарду фон Кетлеру. Он с наследным титулом герцога остался править в центральной области Ливонии – Курляндии, с тех самых пор положив начало династии герцогов Курляндских.

А Русь оказалась лицом к лицу не с поверженным Ливонским орденом, от которого не осталось и следа, а с рядом сильнейших европейских держав. И эти державы даже не собирались обсуждать, кому принадлежат земли бывшего ордена. Война, о которой думали как о деле законченном, оказывается, только ещё начиналась.

Крестовый поход русских на Полоцк в 1563 году стал последним большим успехом в этой войне. В 1565 году Иоанн Грозный ввёл на Руси опричнину. С той поры всё государство раскололось на «своих» и «чужих». По-живому раскололось, не жалея судеб сотен тысяч людей. Великое искушение обогатиться за счёт бесправного соседа многим вскружило голову! Страх и предательство, злоба и ненависть чёрным недугом поползли по стране. И это в тяжёлую годину войны!

И если Русь задыхалась и кровью обливалась в гражданской резне, то у западных соседей, у её врагов, дела шли прямо в противоположную сторону: они мирились и укреплялись.

Потому что был общий враг. Да ещё с еретическим вероисповеданием!

В 1569 году по Люблинской унии Польша и Литва объединились в одно государство – Речь Посполитую, к тому времени ставшую полностью католической. Ничего более не осталось от Великого княжества Русского и Литовского, в котором говорили на русском языке, молились перед иконами в православных храмах и все ещё помнили, что у русских, рассечённых татаро-монголами, есть общая история. Эта история – Киевская Русь! На первый план шагнула Польша, до того не смотревшая в сторону Руси. Прежде ей надо было отбиваться от татар на юге и от тевтонцев на западе. Выживать надо было Польше! Но враг был повержен. И теперь дорога на Русь – через Литву и Ливонию – была для неё открыта! Но католическая Польша, тайный недруг православной Руси, пока ещё не готова была начать свой истребительный поход на восток. Не пришёл тот вождь, который бы надоумил шляхту на такой поход, не вдохнул в неё уверенность в будущей победе.

Да и слишком силён был восточный сосед…

Но фортуна уже отворачивалась от русских. К тому времени Русь ослабла. Раны, нанесённые ей, не заживали. Ещё в 1571 году крымский хан Девлет-Гирей прошёл с огнём и мечом через всю Русь и сжёг Москву. Сотни тысяч людей сгорели и были убиты, более ста тысяч уведены в плен – в ненавистный всем русским людям Крым! Царь позорно бежал! Но бежал из Москвы и хан Девлет-Гирей с обозом, потому что сам убоялся огня! Сгореть страшился! То, что от Москвы осталось одно пепелище, в том никто не сомневался! Чёрная пустыня и треснувший от жара Кремль! Сам Иоанн спрятался в Калуге.

На следующий год Девлет-Гирей пошёл добивать Русь. Теперь уже Иоанн прятался в опустошённом Новгороде, по которому сам же и прошёлся чумой. Но враг был остановлен. Молитвой, мужеством, отвагой. Волей Господа. Под деревенькой Молоди в 1572 году разыгралась судьбоносная для Руси битва. Русским войском командовал князь Михаил Воротынский, строитель засечных черт, первый полководец Руси. Его войско, земское, уступавшее по численности войску крымских татар, обратило врага в позорное бегство. С тех самых пор Крым перестал быть врагом номер один Русского государства. Какая же награда ждала Михаила Воротынского, победившего крымских татар при Молодях? Грозный царь замучил героя до смерти – из ревности замучил, из лютой зависти! Меж двух костров приказал положить героя и сам подгребал к нему, корчившемуся и стонавшему от ожогов, угли. Имя Воротынского приказал вымарать из летописей! Но и своих вождей-опричников, оказавшихся плохими воинами, царь казнил одного за другим.

Трёхжильный русский народ! Истребляемый внутри, терзаемый внешними врагами, терявший лучших из лучших на полях брани и на плахе, он всё ещё сопротивлялся и не давал себя погубить, растоптать. А на европейскую сцену уже выходил новый недруг Руси – и почище всех остальных вместе взятых. Новый король Речи Посполитой.

Увы, такого неприятеля только злейшему врагу и пожелаешь!..

Неисповедимы пути Господа нашего – и что касается жизни простых людей, и королей, и могучих царств. Потянет Господь за одну ниточку, и распускается плотно свитый исторический клубок – судьбы целых народов ложатся в иное русло, идут в новом, неизведанном направлении.

Как говорит молва, королева Франции Екатерина Медичи решила отравить зятя Генриха Наваррского. Страницы его любимой книги злодеи пропитали ядом. Но вместо проклятого гугенота книгу взял любимый сын Екатерины – король Франции Карл Девятый. Слюнявил пальцы, листал роковой фолиант – энциклопедию по рыцарским турнирам – и вскоре умер. Едва коронованный на престоле Польши французский принц Генрих Анжуйский, узнав о смерти старшего брата, бросил ненавистную страну, случайно доставшуюся ему в наследство, и рванул домой – получать трон родной Франции. А трон Польши, а заодно и Литвы, вдруг остался пустым – наступило время безвластия. Кому же предложили трон? Победителю Ливонского ордена – русскому царю Иоанну Васильевичу! Нужен был такой вождь, который бы нашёл управу на турок и крымских татар. Но Иоанн, предчувствуя великую мороку, бесконечные тяжбы с гордыми и капризными польскими феодалами, отказался от такой чести. Пошёл на хитрость и предложил слабоумного сына Фёдора, но тут уже отказались поляки. В недобрый час Иоанн Васильевич пренебрёг таким предложением – ведь пройдёт ещё немного времени, и государство, пока что стоявшее перед ним в вассальной преданности, станет его проклятием! Корону Польши предлагали императору Максимилиану, эрцгерцогу австрийскому Эрнсту, но досталась она в конце концов князю Трансильвании – Стефану Баторию. Выбору именно этого европейского князя предшествовал опустошительный набег крымских татар осенью 1575 года на владения Речи Посполитой – Волынь, Подолию и Червонную Русь. Шляхте нужен был сильный вождь, уже закалённый в битвах с азиатами, и хитрый и дальновидный политик!

Кого хотели, того и получили.

Стефан Баторий был не только умелым государственным деятелем, хорошим воином, но и просвещённым монархом: Баторий окончил Падуанский университет и позже, находясь в свите короля Чехии и Венгрии Фердинанда Первого в Италии, общался с многонациональными подданными на языке юристов – латыни. Обучаясь в католической Италии, Стефан попал под влияние иезуитов – позже иезуитские миссии были им открыты во всех крупных городах Польско-Литовского княжества, а в любимом городе Гродно Баторий основал иезуитский университет. Можно догадываться, что именно иезуиты подсказали королю направление движения, вечной экспансии Запада. Всё туда же – на восток! На бескрайнюю Русь! Не поляки же сами додумались до этого! Им бы тогда ещё не хватило прыти. А вот иезуиты – могли. Они и разбудили в поляках всепожирающую гордыню. Но так было надо! Тевтонцы уже сгорели в этом пламени вечных походов на Русь, сгорели и уставшие от битв ливонцы под натиском молодой Руси. Кому же теперь предстояло справиться с ненавистным православием, решали иезуиты, вредной ортодоксией, проклятыми схизматиками? Именно таковыми считали католики восточных христиан. Поляков и литовцев в том числе. Ведь нет более злых врагов, чем единокровные братья, однажды расколовшие одну веру! Миссия совершить этот «духовный подвиг» выпала католическим Польше и Литве – не зря же их крестили по римскому образцу. Да и материальная причина была всё та же: территории бывшего Ливонского ордена, завещанные ливонскими рыцарями Западу, должны были ему и достаться.