3

Погоня за уникальностью при недостатке адекватности зачастую превращает близких в свидетелей результирующей неудовлетворённости, то есть, я бы даже сказал, неудовлетворяемости…

Янус Хозек, из манускрипта «Биография предательства», библиотека Катаоки

Входная дверь с грохотом захлопнулась за Филем.

– Отправляйся и исправляй, что ещё можно исправить! – расслышал он из-за неё напутствие разъярённой госпожи Фе.

Юноша застыл на крыльце, дрожа от холода. На улице был сильный мороз. Глубоко вздохнув, он закашлялся, натянул на рот шарф, надвинул поглубже шапку и зашагал по скрипучему снегу к конюшням Почтовой гильдии.

Он не понимал, что произошло. Возвращаться же и выяснять у госпожи Фе, в чём причина, ему не хотелось. Когда он под утро добрался до дома, то упал, не раздеваясь, на кровать. А уже через час его чуть не пинками выгнали в Менону.

«Ладно, поедем! Там узнаю, в чём дело», – решил он.

Последняя неделя декабря в Кейплиге выдалась такой же холодной, какой бывала обычно в Алексе. Филь шагал по освещенным фонарями улицам, чувствуя, как его руки леденеют в перчатках, и думал, что придётся позаимствовать в конюшне тёплые рукавицы. Его конь Ветер должен пережить эту поездку, а вот самому ему как бы не пришлось ампутировать пальцы.

Малолетний круглолицый конюх, разбуженный в неурочный час, выругался, но выбрался из своей каморки и отправился запрягать коня.

– Куда тебя несёт-то ни свет ни заря? – угрюмо поинтересовался он.

– В Менону, – ответил Филь, здороваясь с Ветром и гладя его по довольной морде.

Здоровенный жеребец Почтовых кровей фыркнул и сунулся носом в ладонь. Филь, которого вышвырнули из дома, не накормив даже завтраком, пожалел, что не успел захватить с собой хотя бы морковку.

– Нету у меня ничего для тебя, – сумрачно проговорил он. – В Меноне получишь какое-нибудь лакомство.

Конюх с сомнением глянул на него, но Филь был одет как надо для дальней дороги: в сапоги мехом внутрь, такой же плащ и тёплую шапку.

– Ты хоть не гони его, пусть едет как хочет, а то застудит грудь и потом его только на мясо, – предостерёг мальчишка.

Филь кивнул в знак согласия, забрал повод и взобрался в седло. Выехав за ворота, он дал коню шенкеля, нимало не беспокоясь о своём обещании, считая, что если ему суждено замёрзнуть в дороге, то пусть и его верный конь упадёт рядом. В конце концов в Империи ещё не слыхали, чтобы Почтовая лошадь замёрзла: эти создания были в два раза крупнее любой другой лошади и в пять раз выносливее. Их растили для нужд Почтовой гильдии, и Филь лишь случайно сделался владельцем Ветра после трагедии в Алексе.

Жеребец шёл размашистой рысью, той самой, которая обеспечила этим лошадям их славу. Филя душил морозный ветер, сухой и колючий, но два часа до Меноны можно было потерпеть. Рассвет застал его у поместья Хозеков.

Сгоревшие двумя годами ранее кусты чилики, подожжённые господином Хозеком, дабы спасти своё поместье от разграбления французскими бандитами, успели вырасти лишь до груди. За ними Филь увидел важного юношу в соболиной шапке, который прогуливал своего коня. Дыхание обоих клубилось в чистом морозном воздухе. Следом за ними ехала девушка, при взгляде на которую Филь ощутил, как сердце на мгновение остановилось. Кровь бросилась ему в голову. Он чуть не взвыл от досады, что не может заключить свою невесту в объятия прямо сейчас.

Заметив старого друга, Ян повернул коня к воротам поместья. Мета же, напротив, остановилась. Она никак не выразила своей радости, даже не помахала рукой, только не отводила от Филя взгляда.

– Ты с ума сошёл скакать сюда в такой мороз? – воскликнул Ян, подъехав ближе. – Слышал, в Кейплиге у людей в подвалах уже замерзает вино! И здесь сейчас ненамного теплее.

– Как будто у меня был выбор, – ответил Филь, улыбаясь другу, которого видел последний раз полгода назад. – Меня выкинули из дома, чтобы я скакал сюда, а почему – не сказали. Глаза мне не откроешь?

Он смахнул иней с ресниц, чтобы лучше видеть Мету, которая спешилась и направилась к ним, ведя лошадь в поводу. Ян быстро оглянулся на сестру.

– Тебе следует знать, что с момента твоего возвращения в Новый Свет на Менону посыпались полузамёрзшие почтовые голуби от Руфины, Габриэль, Лентолы и твоей матушки, – торопливо проговорил он. – Как ты выглядишь, как себя чувствуешь, что собираешься делать, со всеми подробностями. И твои вчерашние граничащие с инцестом похождения с Эшей по Пассифону тоже не остались секретом. Готовься к буре!

Филю сделалось кисло на душе от этого сообщения. Вот, значит, откуда растут корни его сегодняшней беды. Ну он ещё наподдаст Эше, когда вернётся!

Он собирался спешиться, но рассудил, что на лошади ему будет теплее. Ян на своей отвалил в сторонку, обеспечивая сестре оперативный простор.

– Я неустанно молилась за тебя эти полгода, а ты после возвращения в Империю первым делом отправляешься в дом свиданий? – гневно выдохнула Меттина Хозек, подходя к воротам.

Её голос стал старше, как и лицо. Одинокая линия прочертила когда-то гладкий лоб. В уголках зелёных глаз появилась морщинка. Филь находил её нестерпимо привлекательной. Фигура девушки, даже скрытая под меховым плащом, оставалась точёной. Рассматривая её, он пропустил мимо ушей приветствие, но то, что Мета высказала следом, разозлило его. Он вдруг осознал, что за семь лет, проведённых им в Новом Свете, он до смерти устал от схожих обвинений, вдосталь полученных им от госпожи Фе, Лентолы и Клемента.

– Только ты мог поступить так! В полном соответствии со своим характером и воспитанием!

Не на шутку взбешённый Филь спросил:

– Мета, а тебе дороже я или твоё чувство морального превосходства? На улице лютый мороз, я не ощущаю пальцев на руках с поворота с Хальмстемской дороги, а ты несёшь эту ахинею? Я, прошу прощения, жениться на тебе хочу, а не решать твои глупые проблемы, которые никто не может решить, потому что они надуманные. Я убил в Старом Свете нергала, по вине которого погибла твоя сестра, и не чувствую себя виноватым в том, что произошло вчера!

Мета залилась краской и, подняв к нему лицо, проговорила судейским голосом:

– У меня давно выработалась устойчивость к твоим мелким и крупным недостаткам, но то, что ты вчера продемонстрировал, выходит за всякие рамки!

Разозлённый Филь только и нашёлся, что сказать:

– Это ты сама себе такой видишься? Дура!

После чего он развернул коня и дал ему такого шенкеля, что тот заржал и встал на дыбы, прежде чем перейти в галоп.

Вернувшись в Кейплиг, Филь уже не чувствовал не только рук и ног, но и щёк, а глаза, казалось, замёрзли в глазницах. На бровях и ресницах повисли сосульки. Они же свисали с упряжи коня у его морды, а всё остальное было покрыто густым инеем. Но Ветер не сбавлял ходу, словно догадался, как и его седок, что промедление означает гибель.

Галоп закончился ещё до поворота на Кейплиг, и крупная рысь перешла в мелкую, но упрямая скотина, с характером которой Филь был отлично знаком, пёрла и пёрла без передышки вперёд. Только изредка кидала на седока злые взгляды и скрежетала зубами.

Они въехали в столицу, когда солнце перевалило за полдень. Улицы были полупусты, народ прятался от мороза по домам. От печных труб в стылое небо поднимался густой дым. Понимая, что может остаться без лошади, если не сдаст её на конюшню, Филь не стал останавливаться у своего дома. Однако доехать до расположения Почтовой гильдии ему не дал его собственный конь.

У подвесного моста, ведущего в замок, Ветер без предупреждения вскинул задом и послал Филя в полёт – в ближайший сугроб. Сам же, с болтающимися поводьями, поскакал через мост в конюшни имперской стражи, до которых было рукой подать.

Выбравшись из сугроба, Филь прокричал ему вслед:

– Мерзавец, я же замёрзну! А тебя оттуда всё равно выставят, там нет места гражданским, я плачу за тебя Почтовым!

Драть горло на морозе было больно. «Ну и ладно, и пусть, – рассудил он. – Сегодня тебя там обогреют и накормят, а завтра я с тобой разберусь!»

Он поднялся следом за Ветром на мост. В силу старых заслуг являясь одним из немногих, кому был разрешён беспрепятственный проход в замок, он зашёл в каморку стражников и обратился к бородатому детине, гревшему ноги над жаровней с горячими углями:

– Пометь у себя в книге: Филь Фе…

Он сбился, так как не имел понятия, к кому ему следует идти. Видеть Клемента ему не хотелось до дрожи в коленях, а Руфина, чего доброго, начала бы обвинять его в разрушении помолвки с Метой.

– Одинова борода, ты откуда такой красавец? – удивился стражник нежданному гостю. – Весь в снегу, и нос белый. Где же ты так поморозился? Это твой конь только что проскакал? Кажется, он умнее тебя. Сейчас лучше сидеть в тепле, а не шлындать по улицам.

Филь увидел, как по замковому двору по направлению к Западной башне пронёсся в грязном тулупе, огромных онучах и косматой шапке не кто иной, как император Флав.

– К императору, – сказал он, вспомнив приглашение, принять которое сейчас было бы спасением.

– Что, прям к самому? – удивился стражник и, сверившись с книгой постоянных посетителей, недоверчиво хмыкнул: – Ну иди!

Филь бросился догонять Флава, но одеревеневшие от поездки ноги подвели его, и императора он упустил. Обнаружив себя около Западной башни – той самой, которую Флав разрушил четыре года назад, а недавно закончил строить заново, – Филь увидел в её стене низкую дверь, к которой вели свежие следы.

Потянув на себя покрытую инеем дверь, он ступил в полутёмное помещение периметром чуть меньше башни, освещенное светом факелов, к которым примешивался луч солнца, бившего откуда-то сверху.

На каменном полу, заваленном книгами и чертежами, у железной печи рядом с низким столом стоял Флав и гулко пил из большого кубка. Заметив Филя, он поставил кубок на стол и утёр рот.

– Вина хочешь? – спросил он.

– Нет, – сказал Филь.

– А будешь?

– Да!

«Хорошо быть Флавом!» – выдохнул Филь с блаженством, когда после двухчасовой бани зашёл в личную его императорского величества гостевую комнату и повалился в огромную пуховую кровать.

Банщик, долго работавший над телом юноши берёзовым веником, выгнал из костей сковавший их холод, вернув Филю подвижность и отличное настроение. Его дополнительно улучшило назначение, подписанное секретарём Клементом, по которому Филю за заслуги перед Империей присваивалось с 1 июня 1348 года звание примипила с положенной пенсией, а значит, и конь его мог находиться теперь по праву в конюшнях имперской стражи. Всё это, включая принятие присяги, Флав провернул в мгновение ока, выслушав историю поездки Филя в Менону.

– Теперь ты видишь, как Клемент ценит тебя? – сказал он, потрепав юношу по плечу после вручения назначения. – Тебя дважды мобилизовали на службу, и оба раза ты с блеском выполнил, что поручалось. Теперь ты имеешь право задирать нос и строить из себя важного господина. Только, пожалуйста, не трепи, что ты приписан к Хальмстему: для людей, знающих, что у нас к чему, это будет открытым заявлением, что ты теперь чиновник по особым поручениям, кем, по сути, являешься. Твой Вайларк специально просил обратить на это внимание.

При мысли, что его начальником будет Ирений, Филю захотелось пуститься в пляс. Он недолго протянул бы на службе, получая приказы напрямую от противного Клемента, которому Флав наверняка выкрутил руки, чтобы он дал наконец Филю официальный чин. И сразу третьего класса – просто здорово, принимая во внимание, что чиновники первого класса заседали в Совете. Конечно, Клемент никогда в жизни не даст Филю офис, но Клемент не будет жить вечно.

Юноша опустил глаза в грамоту – проверить, сколько он станет получать жалованья, и с удовлетворением заметил, что почти столько же, сколько за Хальмстем. На эти деньги можно было неплохо существовать одному или со скромной женой. Хитрый Флав сразу понял, что он выискивает на бумаге.

– Спасибо тебе за этот замок, – сказал он. – Я не устаю восхищаться, как там всё теперь устроено.

– А когда мы начнём строить новую Алексу? – спросил Филь без промедления.

Флав помрачнел:

– Когда у Империи будут на это деньги!

Филь неуверенно спросил, что ему делать с Метой, на что император раздражённо передёрнул плечами:

– Твоя красавица должна посидеть в неизвестности и подумать, нужен ли ей ты. Если нужен, она сама начнёт тебя искать.

Он позвал к себе своего секретаря:

– Клемент, я с этим несостоявшимся женихом сформировал альянс для решения некоторых технических задач. Пожалуйста, сделайте так, чтобы нам никто не мешал некоторое время… скажем, недель десять – пятнадцать.

Секретарь принял недоуменный вид:

– Сир, вы хотите удалиться от дел на пятнадцать недель?

– Нет, я как раз хочу заняться делами, – возразил Флав. – Но они не по уму ни вам, ни вашему Совету. А с этим, думаю, дело сладится!

Он хлопнул Филя по плечу. Клемент скривился.